ЗОНТИК С ЗОЛОТЫМИ РЫБКАМИ

В этот вечер комиссар Карлсон пришёл со службы рано, потому что весь отдел представлялся новому начальству. Конечно, это была дань традиции. Новый начальник не будет запоминать их имена — разве только имя его, комиссара, которое все знают и так. И прежний-то переспрашивал, как зовут рядовых сотрудников — и это через два года после назначения. Кличка начальника переехала на новое место раньше его самого. Удильщик. Так его и звали ― «Удильщик». Хорошее имя для флика.

Поэтому теперь комиссар ужинал с женой, и это тоже была редкость. Жена была рада разнообразию, хотя давно привыкла к одиночеству. Иначе она бы не смогла быть женой комиссара полиции.

Когда комиссар глядел на неё, то у него щемило сердце: разумеется, она могла быть счастлива иначе. Он был бы скромным чиновником в министерстве, медленно повышался по службе, но вечер порознь был бы в их размеренной жизни исключением.

И теперь Карлсон лежал, вытянувшись по струнке. Так, как он никогда не стоял перед начальством: фигура у него была не для парадного строя, но он был своего рода знаменитость и имел право на чудачества. Например, на вислые усы сома. Сегодня он лёг в постель раньше жены, что случалось очень редко.

Струи дождя равномерно били в жестяной карниз, но это не мешало комиссару, а успокаивало.

Вот пришла и Луиза, благоухая какими-то кремами. Целоваться было нельзя — смажешь толстый слой какой-то дряни. Они прижались друг к другу, и комиссар провалился в сон.

Сон был тревожен и полон дурных предчувствий. Комиссар задыхался, будто ему на грудь забралось огромное страшное существо и держало в руках края крепкой сети, опутавшей спящего. Спящий застрял головой в одной из ячеек, и бился, пытаясь спастись. Карлсон с усилием открыл глаза, но в комнате всё было тихо, мерцал циферблат часов, а рядом беззвучно спала жена. Просто не хватало кислорода, ― кажется, нужно пойти к врачу, а всегда, когда он собирался сделать это, любые болезни брали паузу. Комиссар уставился в потолок и принялся считать, медленно и равномерно и сбился на какой-то исторической дате задолго до нынешних времён. Он снова провалился в неудобный душный сон, но на этот раз с этим можно было мириться. Там уже никого не было, ни сети, ни страшного рыбака.

Карлсон проснулся поздно, жена уже была одета, и, какое счастье, телефон молчал. Никто не тревожил служебными новостями.

Комиссар был молчалив, да и его жена была неразговорчива — они прожили вместе столько лет, и все слова были сказаны. Только звякали чашечки на подносе.

Карлсон не стал вызывать машину, и отправился в Управление в одиночестве, удивляясь безмятежности и пустоте своего дня.

Шёл дождь. Эта зима вообще была дождливой. Снег так и не собрался пойти, и только холодный дождь наполнял город. Комиссар чувствовал себя будто в аквариуме, наполненном мутной водосточной водой.

На службе было тоже спокойно. Все подчинённые сидели в одной комнате и, казалось, дремали, только Малыш веселился и рассказывал, что подарил жене зонтик с рыбками. Они поженились только что, но жена была уже беременна. Малыш сиял и сейчас довольно глупо хихикал:

— Я говорю ей: «Рыбка, зачем тебе зонтик?»

Двое других полицейских вежливо посмеивались в ответ. Это были близнецы Филле и Рулле, и встреть их кто на улице, принял бы парочку за карманников, а не за полицейских. Это было прекрасное качество, важное для службы. В других отделах их недолюбливали и за глаза звали «плотва комиссара Карлсона», однако комиссар заметил, что его бригада и сама себя называет «плотвой» — уже с некоторой гордостью.

«Да, — уговаривал себя комиссар, — когда-то так должно было произойти. Даже теория вероятности говорит нам, что время от времени будет возникать разряженное пространство, пара дней без неприятностей». Но пару дней теория вероятностей ему не подарила. В комнату ввалился Боссе и сообщил, что у них вызов.

Они подъехали к новому, очень некрасивому дому. У подъезда уже стояла стайка азюлянтов, сплошь, как он заметил, африканцев. Местные полицейские работали жёстко и к приезду бригады расчистили лестничные марши вверх и вниз от площадки. Квартира была крохотная, и комиссар не сразу увидел тело, скрытое спинами в форменных мундирах. Зрелище было очень неприятное, и в груди у комиссара снова ощутилась нехватка кислорода. Он надеялся на пьяную ссору, делёж краденного или спор наркоманов.

Но нет. Перед ним лежало женское тело, с какой-то особенностью в фигуре, — это он понял, пока его не перевернули. А когда женщину положили на спину, комиссар увидел огромный, хирургически точный разрез. Вокруг было всё чисто вымыто, ни следа крови.

Это не наркоманы, это не случайные убийцы.

Это в его город, к нему, комиссару, пришёл маньяк.

Второй труп нашли в подземном гараже, и он, судя по всему, был не вторым, а первым.

Через два дня появился третий, тоже женский.

Беженка из Африки, студентка и домохозяйка. Ничего общего: разный круг общения, привычки, разные доходы, внешность и причёски. Три арондисмана вдалеке друг от друга.

Общими были только аккуратность убийцы и нагота жертв.

Комиссар и Пети стояли над цинковым столом, на котором лежала покойная. Повелительница мёртвых мадмуазель Бетан служила в полиции медицинским экспертом и ничуть не изменилась за тридцать лет, которые комиссар её знал. Она курила, держа сигарету хирургическим зажимом. Мадмуазель Бетан обещала найти что-то конкретное, а так — пока не было ничего.

— Я даже не могу сказать, что они ели. Ваш клиент, мосье комиссар, так чисто их выпотрошил, что сами понимаете.

— Куда он, интересно, дел требуху, — подумал Карлсон и сам удивился своему цинизму.

— Знаете, комиссар, мне кажется, что воскрес Потрошитель, — произнёс Малыш.

— Какой Потрошитель? Барбье?

— Нет, лондонский Потрошитель, помните, из книг.

— Воскрешение работает только со святыми. Лучше подними то дело об убийствах на Рождество. Его отдали Лавалю, в соседний отдел и, кажется, он с ним не справился, — ответил комиссар и похлопал подчинённого по плечу.

В воскресенье комиссар пошёл к судье Юлиусу. Это был его старый друг, и комиссар никогда не пропускал эти вечера. Правда, Юлиус был гурман особой формации, и приглашённые обнаруживали на своей тарелке то планктон, то какие-то чудовищные японские водоросли. Но комиссар задолго до первого блюда тренировал свой вкус на абсенте, благо жена оставалась дома.

У Юлиуса с ним разговорился психиатр, один из новых друзей хозяина. Это был полный упитанный иностранец, кажется из Австрии, со странной фамилией Гдынц. Разумеется, он спросил о потрошителе.

— Дело идёт своим чередом, — неопределённо отвечал комиссар. Австриец ему понравился.

Один из гостей, красавец в чёрном костюме, почти лысый, с худым длинным лицом, явно привыкший к вниманию слушателей, произнёс важно:

— Очевидно, что мы имеем дело с ритуалом. Да, страшным ритуалом чужой цивилизации. Сто лет назад преподобный Карл Фолкнер приехал в Новую Зеландию и проповедовал диким племенам. В какой-то момент он осудил войну между аборигенами, и тогда дикари повесили его, а потом обезглавили — в его собственной церкви. Племя собралось вместе и пило его кровь, а вождь съел глаза. Простите, дамы, это описано у нашего великого Жюля, правда, он добавляет, что мозг преподобного был съеден вождём, но это нам неизвестно. Так и здесь — эта цепочка убийств очевидно, ритуальная. Это дело рук азюлянтов, которые принесли к нам свои страшные обряды. Для того ли рыбы выбрались когда-то на берег… — Красавец возвысил голос, начав готовится к ударной коде своей речи, комиссар знал эту привычку адвокатов.

— Акула вечно рассказывает какие-то гадости, — сказала дама с голыми плечами.

— Почему вы называете его «Акула»? — спросил комиссар.

— Потому что он — акула, — пожала она своим голым роскошеством.

— Самодовольный, напыщенный индюк, — произнёс над ухом комиссара Гдынц — как бы про себя.

— Правда? — рассеянно сказал комиссар.

— Разумеется. Он ищет красивых решений парадокса, а жизнь всегда скучна. «Ищи скучное объяснение», вот что говорю я себе. Правда всегда скучная и должна разочаровать слушателя. Я много интересовался маниаками-убийцами.

Комиссара удивило произношение австрийца, но он не подал вида.

— Одним просто нравится преступать закон, не ваш записанный в книгах закон, а то, что воспринимается людьми как священное правило. Другим важно, чтобы публика оценила красоту его мысли. Такие маниаки похожи на тореадоров, которым важно мнение зрителей. Маниаку-актёру нужно, чтобы спектакль был по достоинству оценен, а ум и изобретательность режиссёра вызвали восхищение. Есть третий тип маниакальных людей — и вот он по-настоящему страшен. Маниак этого типа просто другой, он существо иного порядка, мы только принимаем его за одного из нас, а он — другой. Ему не нужно от нас ничего, просто иногда его путь, к несчастью, пересекается с нашим. Помните сказки про человека, живущего среди снега и скал? Что толку требовать от него приличий? А теперь представьте, что он живёт не в горах, а среди нас.

— Я сочувствую вам, комиссар, — закончил Гдынц. — Очень сложно найти человека среди тихих и безвредных рыб. У него нет наших мотивов для убийства, у него вообще нет наших привычек.

Комиссар вернулся домой поздно, и быстро раздевшись, скользнул в кровать и прижался к жене. Он долго не мог заснуть, перебирая слова психиатра, как чётки.

Утром, не дожидаясь пробуждения Луизы, он отправился на службу. Улицы поливал нескончаемый дождь, и чтобы как-то заглушить свою тоску, комиссар зашёл в кафе. Хозяин был ему знаком и, ни слова ни говоря, сразу налил ему бокальчик.

Карлсон едва успел опрокинуть его, как телефон на стене задребезжал и затрясся. Да, никуда не скроешься, все знали, где он любит выпить.

На этот раз это была мадмуазель Бетан. Она еле сдерживала торжество, но удача её распирала. Связь между жертвами есть, они все были беременными — на разных сроках, но все. И судя по всему, серия жертв под Рождество — тоже. Одна из них — уж наверняка.

Комиссар расплатился за абсент и вышел.

Почему у нас столько дождя? Если это расплата, то за что? За то, что мы забыли Тетис, мировой океан и полезли на сушу, смешно мельтеша своими маленькими плавниками? И теперь хватаем проклятый воздух жабрами. Впрочем, есть же места, например, в наших колониях, где за год на землю не падает ни капли дождя.

Плотва уже была в полном сборе. Малыш рвался в бой, близнецы ели начальство глазами, а Боссе был молчалив, но это означало готовность рыть носом землю.

Комиссар рассказал им подробности, а сам вспоминал слова модного психиатра.

— Мы не знаем, что он хочет, но как-то он узнаёт своих жертв в толпе и идёт за ними.

— Беременные по-другому пахнут, — брякнул Малыш и расплылся в неуместной идиотской улыбке. ― Это такой запах… Вы не понимаете, — продолжил он. — Просто у вас никогда не было детей…

И сам тут же втянул голову в плечи от своей бестактности:

— Простите, комиссар.

Детей у него действительно не было. Жена несколько раз метала икру, но не выжил никто. Комиссар не знал, кто из них в этом виноват, в конце концов, врачи сейчас делали чудеса. Можно было бы поехать к истокам восточных рек. Но на это решались только отчаянные люди, которым ради потомства жизнь была недорога. Комиссар видел в каком-то фильме, как любовники поднимаются по реке из последних сил, и челюсти их уже мертвеют, ведь рыба гниёт с головы. Одним словом, они с женой вдруг потеряли всякий интерес к размножению.

Запах, да. Комиссар подумал, что озарения всегда внезапны.

Жаль, нельзя набрать десяток беременных сотрудниц и, вооружив их, пустить по улицам в качестве наживки. Но почему убийства идут сериями, будто у маньяка случаются приступы. На Рождество, потом сейчас, будто ему нужно наполнить какую-то ёмкость внутри себя. Убийца ни разу не ошибся в выборе места и времени. Ни один свидетель не мог с уверенностью сказать, что видел его в действии или, по крайней мере, на месте преступления. У него не было примет и следов. Ни чешуйки на полу. Ни следа плавника.

Архаичное зло. Были же существа без чешуи. Что-то типа угрей. Угрей он не любил и предпочитал не иметь с ними дела.

«Для того ли рыбы выбрались когда-то на берег, — подумал комиссар, — для того ли, чтобы их сожрали на берегу». И еще он вспомнил психиатра по имени Гдынц, о котором, в сущности, ничего не знал. «Почему вы зовете его Гдынц?» — «Потому что он — Гдынц». Отчего бы психиатру самому не оказаться убийцей?

Прошло две недели, и речная полиция обнаружила сразу два тела. Газетчики бесновались, на этот раз они узнали новости раньше прочих. Если что-то выловили в реке, то такое трудно скрыть.

Но на этот раз нашлась свидетельница. Американская туристка видела на мосту Людовика необычную фигуру в плаще. Туристам всё кажется необычным, и поэтому они стреляют из своих фотографических аппаратов как пьяный ковбой в баре.

Комиссар плохо понимал английский, но рядом был Малыш, настоящий флик будущего, владевший языками в совершенстве. Вместе они слушали, как щебечет американка.

— Вы знаете, комиссар, у него необычное лицо. Кажется, в носу фильтры — так уже теперь не носят, только при эпидемиях. Ну, или когда вода заражена.

Теперь у них была ненадёжная примета и два размытых фотоснимка, мгновенно размноженные.

Бригада разошлась по городу и опросила сотню гостиничных администраторов и ещё столько же хозяев апартаментов, сдававшихся внаём.

Ничего, ровно ничего.

Прошёл ещё один день и комиссар стал чувствовать смертельную усталость. Но он представлял третью жертву, что беззаботно идёт по городу, и это придавало ему силы.

Дождь лил, как из ведра, и шляпа успевала намокнуть, когда Карлсон выходил из служебной машины.

В этот раз он промок зря. Жена сказала, что только что звонил Малыш, и нужно вернуться. Автомобиль не успел отъехать далеко, но успел как раз настолько, чтобы дать комиссару промокнуть окончательно.

Малыш вышел на след. Неизвестный с затычками в носу покупал марлю и пластмассовую сетку для ремонта несколько дней назад ― в маленьком магазинчике за площадью Гамбетта. Его опознал продавец, потом опознал бакалейщик, у которого купили соль и какие-то мелочи, затем ― старик, который жил в квартире напротив.

Убийца особенно не скрывался, и это раздражало комиссара всё больше.

Вечером вся плотва в сборе подъехала к нужному дому. Пети встал у чёрного хода. Боссе вместе с близнецами дышали комиссару в спину, когда он вошёл в подъезд.

Это была старая парадная лестница с облупленной краской на стенах. Консьержка отсутствовала, и это очень понравилось комиссару. Статисты сейчас не нужны.

Полицейские стали подниматься по лестнице, где трубы мешались с проводкой, кабелями и арматурой, торчащей из стен. Всё было покрыто толстым слоем масляной краски, даже не одним слоем, пожалуй.

Можно было постучать в дверь, можно было сразу начать её выламывать — итог один. Поэтому Боссе просто открыл её отмычкой. Очень ловко, по крайней мере — для полицейского.

Квартира была пуста и тиха, только вдали, на том конце длинного коридора, мерцал свет и раздавался странный звук, похожий на чавканье. Флики продвинулись вперёд. Комиссар медленно плыл по коридору, и вдруг понял, что что-то не вписывается в этот интерьер, какая-то деталь была лишней. Точно: прямо у двери в кухню стоял большой женский зонт со странным рисунком, кажется, с золотыми рыбками.

Но флики уже вошли туда и увидели хозяина.

Он сидел за столом, на котором стояла миска, доверху набитая красным. По бокам, как минареты, торчали бутылка и бокал.

Хозяин жрал икру ложкой. При их появлении он не испугался, не бросился прочь. А ведь окно было открыто, второй этаж, есть шансы. Нет, он не хотел бежать, потому что не хотел прерываться. Хозяин жрал икру. Комиссар сразу приметил на разделочном столе огромную кастрюлю с торчащей оттуда марлей. Как раз на троих. Комиссар понял, что тут всё, что добыто от трёх трупов, смерть пришла в его город ещё раз.

Эта братская могила икринок была страшна, но всего страшнее был хозяин. На лице его было написано наслаждение, а не страх.

Он был счастлив от каждой икринки, что лопалась у него на зубах.

В этот момент комиссар отчётливо понял, что толстый австриец был прав. Убийца не один из них. Он существо иной природы, вообще другой. Это человек, и нужно понять, один ли он в нашем мире рыб.

Но тут случилось непоправимое.

Комиссар учёл всё, но забыл о трепетном Малыше.

Пети вошёл в комнату последним, но первое, что он увидел, был зонтик. Большой яркий зонтик с золотыми рыбками. И Малышу хватило десяти секунд, чтобы сойти с ума. Он начал стрелять, особо даже и не целясь.

В воздухе поплыли осколки бокалов и тарелок, брызги крови мешались с икринками, разлетавшимися повсюду. Малыш продолжал щёлкать пустым пистолетом, когда на него навалились близнецы. Ему скрутили руки, хотя он уже не сопротивлялся.

Все молчали, только Малыш всхлипывал, как мальчик. Ну, и дождь бил в окно, будто пожарные поливали дом из брандспойта.

В этот момент Карлсон заметил, что тяжесть в груди совершенно прошла. «Что ж, этим, наверное, можно утешаться», — подумал он.