ЗНАНИЕ.EDU

…в духе русского языка и верно по смыслу будет: сей образованный слой, всё, что самозванно или опрометчиво зовётся сейчас «интеллигенцией», называть образованщиной.

Александр Солженицын. «Образованщина»

Есть старая (и довольно затасканная) цитата из пелевинского романа «Empire V»: «Главная мысль, которую человек пытается донести до других, заключается в том, что он имеет доступ к гораздо более престижному потреблению, чем про него могли подумать. Одновременно с этим он старается объяснить окружающим, что их тип потребления гораздо менее престижен, чем они имели наивность думать. Этому подчинены все социальные маневры. Больше того, только эти вопросы вызывают у людей стойкие эмоции.

— Вообще-то мне в жизни попадались и другие люди, — сказал я с легкой иронией. Иегова кротко посмотрел на меня.

— Рама, — сказал он, — вот прямо сейчас ты пытаешься донести до меня мысль о том, что ты имеешь доступ к более престижному потреблению, чем я, а мой тип потребления, как сейчас говорят, сосет и причмокивает. Только речь идет о потреблении в сфере общения. Именно об этом движении человеческой души я и говорю. Ничего другого в людях ты не встретишь, как не ищи. Меняться будет только конкретный тип потребления, о котором пойдет речь. Это может быть потребление вещей, впечатлений, культурных объектов, книг, концепций, состояний ума и так далее.

— Отвратительно, — сказал я искренне»1.

Я давно, почти четверть века наблюдал схватки разной степени ожесточённости на форумах и в социальных сетях, и обнаружил, что их главное (а, может быть, единственное) отличие от реальной жизни в том, что в них иначе организовано противостояние информированных собеседников.

В прежние времена такой спор, проходил очно, и участники были вооружены только собственной памятью. Случаи, когда человек на трибуне вдруг вынимал из кармана пачку смятых листков и начинал зачитывать что-то компрометирующее идею оппонента (или его самого), были редки. Да и сейчас, в каком-нибудь телевизионном ток-шоу, невозможно начать гуглить в эфире, пытаясь вставить в разговор нужную фамилию или дату. Это тип разговора, где hic Rhodus, hic salta*, что помнишь, то и аргумент.

Заочный спор отличается тем, что даёт фору: можно быстро посмотреть верную цитату, ввернуть латинское выражение, которое человек в обыденной жизни не помнит, как пишется, а также справиться о нужной цифре. Человек в социальной сети выглядит более информированным.

Умение быстро воспользоваться поисковой машиной – вот новая черта человека. И это стремительно полученное знание чаще всего выдаётся за выстраданное, давно приобретённое.

Что до остального образования в Сети, с её лекциями и семинарами в плоскости экрана и деловыми советами по инвестированию и чистке столового серебра, то оно принципиально не отличается от обучения offline. Да, ещё долго будут говорить о необходимости личного контакта профессора и студента, о навыке общения, но эти речи напоминают тоску по тёплому ламповому звуку и запаху книжных страниц. Можно подумать, мало студентов спит на лекциях, да и вообще их ум преувеличен (равно как рассудительность преподавателей). В отдалённой перспективе сетевое обучение всё равно будет шириться, а встречи физических тел в одной аудитории станут милым, но периферийным явлением. Этому способствуют не только эпидемии, но и простая дороговизна перемещений.

В социальных сетях знание всегда имеет составную природу. Человек притворяется образованным, начитанным, умным, и Сеть помогает ему. Оттого одним из оскорблений стало: «Вас что, в Гугле забанили?» или бессильную отсылку: «Идите, погуглите – в Сети есть много ссылок». Понятно, что там есть не просто «много ссылок», но и вообще всё: доказательства того, что чёрное – это белое, тексты без конца и начала, перевранные цитаты и цитаты с перепутанным авторством, документы «из секретных архивов», никакого другого, более точного адреса не имеющие.

Мы живём не в облаке знаний, а в облаке представлений.

Но есть и вторая особенность сетевого знания – его трансляция.

Человеку тесно жить со своим знанием, и он хочет принести его людям. Многие сталкивались с этим, спрашивая Сеть (и своих подписчиков) о том, какой компьютер или телефон им выбрать. На такой вопрос социальные сети дают неминуемый ответ: приходит человек, который хочет сообщить, что продукция фирмы Apple – дрянь, тут же возникает второй, что хочет поведать, что она – лучшая, а вот то, что придумал Билл Гейтс давно и безвозвратно устарело. Тут же начинается свара. В искусствоведческий спор вваливается случайный прохожий с вестью о том, что Хрущёв был прав, и половая ориентация авангардистов – сомнительна.

Нет разговора о стихотворении Эдгара Алана По «Ворон», куда бы не пришёл кто-то, чтобы не процитировать Николая Глазкова. Не бывает разговора о языке, в который нельзя вставить реплику о том, что он под угрозой из-за засилья иностранных слов, а о литературе – где нельзя упомянуть «круглый стол овальной формы».

Наши случайные и отрывочные знания чрезвычайно ценны и ими необходимо поделиться. Именно про это много лет назад придумана знаменитая картинка, на которой мужа зовут на супружеское ложе, а он отвечает: «Не могу, в Интернете кто-то не прав».

Можно подумать, что это дефект воспитания и манер. Нет, всё куда сложнее: это система демократического знания пытается структурироваться и самоутвердится. Все эти частные мнения – продукт деятельности самой Сети, где отдельные люди – часть огромного механизма. Если добытое неизвестным образом знание не транслируется, то к чему оно? Если то, что попало в голову равноправному жителю Сети не ценно для остальных, то, как было написано в известном романе Достоевского, «Какой же я капитан?», какой же я элемент большого Знания, неужели негодный и второстепенный?

Особое место тут занимают споры об орфографии. Люди любят поправлять других, потому что это лучше показывает их уровень потребления и трансляции знаний. Спору нет, грамматика переживает нелёгкие времена, но её адепты похожи на Великого Инквизитора из известного романа Достоевского: распнут любого во имя идеи. Беда ещё в том, что их знания грамматики фрагментарны и нетвёрды.

В 1974 году писатель Солженицын придумал слово «образованщина», стремясь обидеть советскую интеллигенцию. Но сейчас речь даже не об «образованщине», а о миллионах людей с фрагментарным хаотическим знанием, которое они несут миру. Есть масса способов получения «фонового знания» из медиа, социальных сетей, прикольных блогов и телевизора. И важное отличие не в том, что все стали грамотные (как раз нет), а в том, что фоновое, «лёгкое знание» так называется именно потому, что получается без труда. Упростился его механизм, стала либеральной сама процедура, и количественные изменения перешли в качественные. Суть не в оценке обществом, а самоназначении.

Эти миллионы – детали одного организма и просто обязаны транслировать своё знание, чтобы машина видела, что элементы на платах существуют и функционируют. Кого-то воодушевит то, что знанием можно ещё хвастаться, что начитанность может быть предметом гордости. Но нет, это всего лишь внешний знак информированности и умения строить умозаключения, их символ, то, что называют «тульпа».

Мигают лампочки, машина работает, но что-то настоящее не вырабатывается, не возникают объяснения событий и явлений. Производятся лишь эмоциональные реакции.

«На холостом ходу живём», — сказал бы платоновский персонаж.

«Мир, — учил он, — моё представленье!»
А когда ему в стул под сиденье
Сын булавку воткнул,
Он вскричал: «Караул!»
Как ужасно моё представленье!»

Самуил Маршак

Есть знаменитая фраза из рассказа Варлама Шаламова «Заговор юристов» (1962) — «В лагере убивает большая пайка, а не маленькая». Вместо долгих объяснений проще привести комментарий Жак Росси из «Справочнгика по ГУЛагу»: «Вернее погибает в лагере тот, кто очень тяжело работает, чтобы заработать большую пайку, чем тот, кто работает для того, чтобы выработать лишь маленькую пайку (гарантийку), так как дополнительный хлеб ни в коем случае не компенсирует дополнительного усилия»2.

Естественное свойство человека – узнать об окружающем мире, и чем больше, тем лучше. А мир вокруг нас устроен так, что честный обыватель оказывается наедине с огромным морем информации. Мужества у обывателя, как правило, недостаточно.

Я имею в виду тот род мужества, который позволяет человеку перестать обрабатывать избыточные новости. Но обывателя обуревает гордыня: он хочет, чтобы мир, который окружает его, был счётен, понятен и подконтролен.

Это древнее желание, и никто не упрекнёт человека в этом, в конце концов, нашим предкам тоже было интересно, бродит ли рядом с пещерой кровожадный медведь, а потом — в каком порядке будут чередоваться тощие и тучные годы.

Но рациональный ум говорит, что мы не всегда можем сделать выводы из обильного потока новостей. Закупка гречки и туалетной бумаги превращается в ритуал, а не в гарантию выживания. Ровно то же самое происходит с досужими разговорами о политике.

В какой-то момент самые просвещённые обыватели заламывают руки и жалуются на то, что окружающие используют не рациональное, а мистическое мышление. Кто-то и вовсе начинает вспоминать советскую систему образования и показной материализм с ностальгией.

От этого старшее поколение, к которому я принадлежу, испытывает некоторое удивление. Мы помним ещё Джуну и прочих мистиков при полном отсутствии социальных сетей. Я и сам время от времени поражаюсь, но не конкретным людям, а их соотношению.

В те далёкие годы, дышавшие работой Кашпировского и Чумака, я думал, что большинство людей — стихийные материалисты себе не в убыток. Они могут иногда изображать умалишённых, но ложки мимо рта не пронесут и ассигнаций в камин не бросят. Остальные же (к примеру, десятая часть) — склонны верить тому, что американцы не были на Луне, зато нас всех облучают. В своей вере они непреклонны и готовы лечить зубы уринотерапией. Сейчас жизнь показала мне, что соотношение обратное.

Но споры в социальных сетях не умолкают, а ведутся только с увеличивающейся яростью. Никакого исследовательского начала в них нет, главное в этих криках — функция психотерапевтического выговаривания. Повторюсь, что упрёки в отсутствии школьного образования и незнании физических законов, бессмысленны. Школьные оценки к критическому мышлению не имеют ровно никакого отношения, и перед нами чисто мистический опыт. Те поколения, что со школы до гробовой доски изучали марксизм вовсе не стали марксистами, равно как и выпускники семинарий показывали нам вовсе не религиозный образ мыслей. Точно так же, как успехи гражданина Маска, которые, безусловно, присутствуют, вовсе не предмет волшебства и уж точно не результат работы одного человека. Но обыватель не хочет знать подробностей, ему нужен эксцентричный супергерой.

Сейчас написаны тысячи книг про когнитивные искажения. Только их список составляет несколько экранов в Википедии. Один из самых красивых примеров связан с венгерским математиком Абрахамом Вальдом, что переехал в Америку. Во время Второй мировой войны он решал задачу о повышении живучести американских бомбардировщиков. Они возвращались с заданий с довольно большим количеством повреждений, но эти пробоины были распределены неравномерно: их было много в фюзеляже, меньше в масло- и топливопроводах, и совсем мало в моторах. Предлагалось усилить бронирование фюзеляжа, но Вальд говорил, что при равномерном поражении самолёта осколками, бомбардировщик с имеющимися пробоинами возвращается на аэродром, а вот другие просто падают.

Эту историю рассказывают часто. Но есть и другая, менее известная. Израильтяне пытались составить психологический портрет террористов-самоубийц, которые взрывались в автобусах. По всему выходило, что у этих террористов высокий социальный статус и хорошее образование. Но и там нашёлся свой Абрахам Вальд, предложивший включить в рассмотрение неудавшиеся теракты, и оказалось, что умные и не очень люди распределены равномерно в этой страте. Просто умные более успешны.

Есть и вовсе медицинское явление, которое называется парейдолия, то есть зрительная иллюзия дополнения. Это возможность видеть фигуры людей и животных на небе, размытых фотоснимках, в пейзаже и на ковре, висящем над кроватью. И это свойство не только больных людей: кто не искал на Луне человека с мешком, Каина, убивающего Авеля, и даже зайца. Да что там, все истории про созвездия на звёздном небе построены на этом. Близко к этому находится явление апофении, заключающееся в том, что из белого шума выделяют структуру и значимые взаимосвязи. Как пишут всё в той же Википедии: «Во многих случаях члены сообщества, погружаясь в моральную панику, начинают видеть несуществующие знаки, создают „вчитывание“ чужого знака в не принадлежащее ему семантическое поле, то есть поле значений. Вследствие такого действия все прочие элементы изображения или текста-носителя либо меняют свое значение, либо становятся как бы средой обитания нового знака (фоном). Такое явление называется гиперсемиотизацией».

В этом-то сущая беда — обыватель не может остановиться, потому что в нём сочетаются две страсти. Первая в том, что мир хочется сделать понятным, а вторая — доказать окружающим, что твоё знание о мире самое лучшее.

И беда эта приходит не к тем людям, что честно отдают себе отчёт в собственном неведении, а к тем, кто горд начаточным знанием.

Именно поэтому столь много людей с «хорошим советским высшим образованием» рубились друг с другом по поводу задачи «самолёт на транспортёре», не говоря уж о задаче (парадоксе) Монти Холла. Напомню, задача эта была из области теории вероятностей, и речь там шла об участнике телевизионного шоу, перед которым три двери — за одной из них автомобиль (приз) за другой — козлы (или ничего). Человек выбирает дверь, и ведущий, который знает, что где находится, открывает одну из оставшихся — и там козёл. Тогда ведущий предлагает человеку переменить выбор. Вопрос: увеличатся ли от такой перемены шансы на приз? Правильный ответ «увеличится», но он противоречит интуитивному пониманию теории вероятностей, причём именно «интуитивному». Человек, может быть, даже изучал дисциплину «тервер» в каком-нибудь институте и решал задачу о том, как тянут жребий. На границе его сознания остался след от решения, которое заключалось в том, что неважно, в каком порядке тянут бумажки из шляпы. И он, имеющий смутное представление о вероятностях, начинает яростно биться за своё интуитивное представление, искренне считая его истиной. Горе тому, кто станет на его пути.

Вот в этом и есть punkt сетевых споров вокруг любых проблем. Именно неполное знание становится мотором srachs в Сети. Он сочетает веру и обломки знаний, лишённые систематизации. Стоит ли говорить, что в разговорах об истории или политике это проявляется куда более эмоционально.

То половодье информации, о котором говорилось выше, провоцирует это безумие. Оно, как говорят физики, «белый шум», хаос, из которого можно извлечь подтверждения любой теории, доказательства самого странного суждения. Сеть при этом устроена так, что даёт простор любому агностицизму. Человеку, у которого сгорел дом можно сказать, что этот дом он сам и поджёг, и пусть он докажет обратное: где сведения о том, что он был аккуратен с электроприборами и бережно относился к проводке? Не надо думать, что это происходит только в Сети: будучи призван в присяжные заседатели, я очень боялся тех дел, что связаны с сексуальными преступлениями и вообще всеми теми событиями, где одно слово против другого. Это ведь не задача из теории вероятностей, не история былых времён про бомбардировщик, похожий на решето. Это то, что происходит здесь и теперь, и от твоего здравого смысла зависят судьбы людей — с той или другой стороны судебного состязания. Господь меня миловал, но это не общее правило.

А вот социальные сети позволяют упражняться в критическом мышлении с минимальными потерями — разве что для самолюбия.

Всё это не значит, что не надо пытаться понять сложное. Просто всегда есть риски наших умозаключений.

Это только так кажется, что если мы в частных разговорах выдаём желаемое за действительное, то ничего страшного в том нет.

Увы, всё что высказано, остаётся в нашем мире, накапливается, и если распространять что-то, не отрефлексировав, если прикладывать к новости свой ужас и отчаяние, надо понимать, что где-то там далеко потрескивает от напряжения земная ось, и нажми посильнее, — мир провалится в тартарары.