ДЕНЬ ЗНАНИЙ

1 сентября

(окно)

Не выходи из комнаты, не совершай ошибку.


Иосиф Бродский



Учитель снимал комнату в старом доме рядом со школой.

Это было очень удобно, можно было не только подольше спать, но и ходить обедать домой. В школьной столовой учителям есть запрещали – по той же причине, что и туалет у учителей должен быть отдельным. Ученик не имеет права видеть бога в нелепом виде, а нет ничего смешнее этих двух человеческих дел.

Школьная жизнь нравилась учителю своей размеренностью. Ему нравилось даже то, что раздражало всех прочих: бумажная работа, отчёты, справки и комиссии, которые проверяли у него наличие глобуса Луны и карты звёздного неба. Ведь он преподавал астрономию (и часто замещал математику), и больше ничего ему не выделили. Не просить же банку звёздной пыли, а стороны света можно научить определять и без этого. А деревянные математические фигуры были записаны на другую учительницу, казалось, не выходившую из декретного отпуска.

Жизнь представлялась учителю рекой, — раз вступил в неё, нужно отдаться потоку, а не спорить с ним.

Дни шли за днями, а месяцы за месяцами.

Он уже много лет служил в этой школе, и классы отличались один от другого только причёсками на общих фотографиях. Денег хватало, потому что тратить их было не на что.

С начальством у него были прекрасные отношения, то есть не было никаких. Самого директора школы учителя видели редко, он постоянно был в разъездах — то на какой-то конференции, то на совещании, и многие из тех, кто пришёл в школу позже учителя астрономии, не видели Директора вовсе. Иногда и учитель астрономии начинал сомневаться: наблюдал ли он Директора, как Луну в телескоп, или это просто память подсовывает виденного где-то старика, будто вынув его из кармана подсознания. Многие из новых учителей боялись молодого и напористого Завуча, тот был строг и быстр. Но учитель видел в быстроте лёгкость, а в напоре — слабость. Да и у Завуча к учителю не было претензий. Учитель жил неподалёку и легко соглашался заменить заболевших, вовремя сдавал все бумаги и проходил проверки.

Только раз с ним случилось то, что ему не понравилось.

После уроков к нему подошла восьмиклассница и спросила, почему он говорит, что планета существует пять миллиардов лет. Учитель приготовился рассказать ей, как учили: в процессе звездной эволюции выгорает водород, затем начинается синтез углерода из гелия, и все состоим из этого углерода, ну и из воды, конечно. А потом всё превратится в железо – но не везде (тут нужно было добавить оптимизма). Он уже отвечал на этот вопрос и знал, как это надо делать.

Но девочка уставилась на него оловянными глазами и заговорила так, будто внутрь неё был помещён механический органчик. Она вещала о том, что метод радиоуглеродного анализа не работает, потому что расхождения в датах получаются в десятки раз. А гелия в атмосфере очень мало, значит нашей Земле не более десяти тысяч лет, и даже меньше – шесть тысяч, ведь об этом говорит содержание изотопа углерода.

В груди у Учителя тоскливо заныло. Что делать с креационистами он не знал и пошёл спрашивать у директора. Директора, как всегда, не оказалось на месте, а Завуч выслушал его на бегу и крикнул: «Это всё глупости», — исчезая вдали коридора. Что за глупости, что именно – глупости, осталось неясным.

И хотя девочка больше не задавала вопросов, учитель стал осторожнее в формулировках и принялся чаще говорить «как считается».

По вечерам учитель читал, а когда читать надоедало, то выключал свет и смотрел в окно.

Этот двор был похож на двор его детства — у стола сидели местные пьяницы, забывшие, как играть в домино. Висели на верёвке чьи-то трусы и простыни.

Напротив стоял дом, похожий на растрёпанный муравейник Вавилонской башни. Каждый из жильцов норовил украсть часть пространства, окружавшего здание. Те, у кого были балконы, надстроили их, расширили, и оттого дом казался облепленным разноцветными осиными гнёздами — впрочем, прямоугольными. Потом к дому приладили кондиционеры — тоже в беспорядке, отчего-то с одной стороны их было много больше, и учитель вспомнил, что так выглядел пень, по которому в детстве его учили определять стороны света. Отчего-то считалось, что мох будет располагаться на пне исключительно с северной стороны, где больше влаги, тени, и веет особый ветер.

«Если бы я был мох, — думал тогда мальчик, ещё не ставший учителем, — то вовсе не думал бы о сторонах света. И не думал о северном ветре, и ветре южном, а просто жил бы там, где прилепился. В чём предназначение мха? Чтобы его съели эти… Олени? Нет, не олени, кажется. Мыши, наверное». В этот момент в его рассуждения вплывал голос учителя географии, говорившего о сторонах света, и мыши ускользали прочь, прячась в своих невидимых норах. По муравейникам тоже можно было определять стороны света, и это было ровно так же нелепо.

Однако сейчас можно было поверить, что в одной части дома напротив каждый год стояла ужасная жара, а в другой — равномерно прекрасная прохладная погода.

Во дворе-пустыре, кстати, осталось несколько высоких пней от умерших берёз. Мох на них рос совершенно неравномерно, и нельзя было понять, на какую сторону молиться верующему человеку.

Дом был — мир, и учитель подглядывал за этим миром в не очень хорошо вымытое окно.

Собственно, видно ему было всего несколько комнат.

Семь окон на семи этажах находились в поле его зрения. Однако одно — на первом этаже — было закрашено белым — там был медпункт. Окно на втором этаже было грязным и за ним не было жизни никогда. Окно на последнем этаже было заколочено после пожара, случившегося лет семь назад. Окно под ним предъявляло миру пустую комнату с лампочкой без абажура.

В окне рядом сидела маленькая старушка, и к ней время от времени приходила молодая красивая женщина, похоже — внучка. Через некоторое время внучка перестала менять платья, и всё время появлялась в белом. Тогда учитель догадался, что это не внучка, а медсестра в белом халате. Старушка полулежала в огромном кресле, и точно так же наблюдала за окружающим миром, как он. Иногда ему было неловко за то, что он ходит по комнате голым, но потом учитель решил, что старушке это полезно. Пусть она вспомнит что-нибудь из прошлой жизни, и тогда ей приснится что-то приятное.

В аквариуме другого окна жили молодые супруги. Они постоянно ругались, и учитель видел, как женщина упирает руки в бока, чтобы крик легче выходил из тела. Этот крик был беззвучен, но наблюдатель чувствовал его, будто женщина кричит у него дома. Потом появился ребёнок, и учитель стал угадывать среди тишины крик ребёнка, которого носили по комнате всю ночь. Ребёнок подрос, и стал кричать своим приятелям в форточку, стоя на подоконнике. Этот крик был слышен, а вот крик женщины оставался по-прежнему беззвучен, хотя кричала она уже на другого мужчину. Впрочем, скоро этот другой сменился третьим, а женщина всё так же выходила на середину комнаты и упирала ладони в толстые бока.

На третьем окне висели толстые занавески. Вернее, там чёрным водопадом струились тяжёлые шторы, а рядом с ними порхал лёгкий белый тюль. Это было немного обидно, потому что третье окно находилось как раз на уровне глаз, и в него было удобнее всего заглядывать. Иногда шторы поднимались наверх, окно распахивалось, и на подоконнике появлялась сноровистая девушка, которая принималась мыть стёкла. Несколько лет она была одна и та же, учитель решил, что она там живёт.

Но как-то потом он заметил, как окно закрывается, шторы задёргиваются, а эта девушка пересекает двор, уходя прочь.

Учителю нравилась чужая жизнь, и он надеялся, что жизнь не поставит его перед выбором, который так любят показывать в кинематографе. Тень соседа, видная через занавеску, нависает над женой, её руки покидают бока и всплёскивают в воздухе, как руки тонущего. Свет гаснет, а потом из подъезда выходит мужчина, таща на плече большой, свёрнутый в трубу, ковёр. Он идёт вдоль верёвки, где сушится бельё, мимо пней, на которых, как птицы, сидят неизвестные подростки, движется вслед за молодой мойщицей окон. Мальчик, высунувшись в форточку, кричит что-то детям, гоняющим мяч, а на всё это смотрит из окна старушка, которой медсестра равнодушно разминает плечи.

Газеты, однако, учили его, что такие соседи теперь просто выходит из подъезда несколько раз, и в руках тащат не один тяжёлый предмет, а небольшие сумки. Но случается такое редко, куда реже, чем моют окна в квартире со шторами.

Однажды окно в комнате старушки не зажглось, оно осталось чёрным и на следующий день, а потом не зажигалось целый месяц. Учитель понял, что настал срок, и вместо медсестры к хозяйке пришла та, которой необязательно отворять дверь.

Он думал, что в аквариуме появятся новые рыбы, но когда окно снова зажглось, то он обнаружил там ту же медсестру в белом халате. Она курила у открытого окна, а всё в комнате оставалось тем же — кроме исчезнувшей старушки. Даже кресло-кровать никуда не делось, просто теперь спала в нём другая женщина.

Иногда учитель думал, что его предназначение именно в этом: не ходить по утрам в школу, не проверять по вечерам контрольные работы, а смотреть из окна и запоминать происходящее. Мысли записать всё это у него не возникало, ему и так приходилось много работать с бессмысленными бумагами на службе.

И вот однажды, когда учитель сел у окна с привычной кружкой крепкого чая, то увидел, что шторы третьего окна подняты и, собранные наверху, напоминают паруса, притянутые к реям.

Перед ним была комната, внутрь которой он не мог проникнуть все эти годы.

Она была огромна и освобождена от лишних предметов, как вся его прожитая жизнь. На стенах веселели обои повышенной духовности – сплошь южные пейзажи. Фотообои были очень популярны в его детстве, только именно этих картин он не узнавал. Всю стену сзади покрывало изображение местности с плавными холмами, к склонам которых притулились белые домики без крыш. Везде росли круглые как шары деревья, и торчали другие — похожие на пирамидальные тополя.

Ещё в комнате стоял огромный пустой стол, размеры которого поразили учителя.

За пустым столом сидели гости. Гостей было много, и среди них он узнал своего сурового Завуча, видимо, как и его подчинённый, снимавшего помещение поближе к школе. Кажется, там было несколько взрослых, и, что удивительно, ученики из их школы. Посередине, между ними, на столе была не просто пустота, а то, что он определил словом «зияние». Больше чем пустота, трагическая нехватка чего-то.

Учитель налил вина в стакан, а когда поднял глаза, то увидел, что в доме напротив набухает драка. Вот пустота беззвучно лопнула, и фигуры пришли в движение. Высокий и бородатый гость пригнул подростка к столу и финский нож тускло блеснул у него в руке.

Наблюдатель невольно прикрыл глаза на мгновение, а когда открыл их вновь, обнаружил, что всё переменилось.

Руку с финкой перехватил огромный седобородый человек, в котором учитель узнал Директора школы. Директор погрозил своему противнику огромной бараньей ногой, взятой с появившегося блюда.

И эту картину вдруг закрыли упавшие шторы.

Учитель встал и некоторое время ходил по комнате, чтобы успокоиться. На следующий день в школе он всматривался в лица своих коллег, но не решился их ни о чём спросить.

Вечером он обнаружил, что шторы опять подняли.

За столом сидели совсем другие люди. Они были пьяны и многие уже спали, положив головы в тарелки, не выпуская из рук ножей и вилок.

В углу расположился хозяин — старик, которого учитель никогда не видел. Он был худ и бородат, в больших широких трусах, и более на нём не было ничего.

Кажется, эти люди вызвали проститутку. Она была совсем девочка, и плясала перед стариком, изображая стриптиз. Выходило у неё нелепо, и учитель испытал двойной стыд: один за своё подглядывание, а другой за неуклюжую девочку. Старик пошевелил губами, и кто-то встал из-за стола и вышел в другую комнату. Через минуту он появился в комнате с большим подносом, на котором лежала огромная баранья голова.

Другой человек шагнул к окну, и начал отвязывать верёвку штор. Тогда учитель понял, что в этот вечер ему ничего больше не покажут.

Следующим вечером он занял свою наблюдательную позицию не без волнения. А ведь он так не любил волнения, и всю свою жизнь посвятил тому, чтобы никогда не волноваться. За это его и ценили: он никогда не повышал голос на учеников и всегда был ровен с коллегами.

Итак, он начал всматриваться в окно напротив.

И сразу же увидел Завуча.

Вокруг него сидели двенадцать учителей, и всех их он знал. Перед каждым гостем на тарелке лежала рыба. Только перед Завучем не было тарелки, лишь стояла одинокая чашка. Правда, довольно большая.

Учитель отвёл глаза, а когда посмотрел снова, то увидел на двенадцати тарелках двенадцать рыбьих голов, двенадцать хребтов и двенадцать хвостов. Учителя держали в руках двенадцать рыбьих пузырей.

Дюжина спичек вспыхнула одновременно, и ему показалось, что он слышит, как трещат пузыри на огне.

Завуч беззвучно говорил что-то, и учитель почувствовал укол обиды от того, что его не позвали на эти посиделки. Но тут, видимо, в дверь постучали, потому что все сидевшие за столом одновременно повернули головы в сторону.

Днём он даже хотел пожаловаться на это Завучу, но тот куда-то уехал. Говорили, что он может не вернуться. Сплетничали также, что им даже могут прислать нового завуча.

Занятия в школе шли своим чередом, скоро начинались каникулы, и учитель провёл несколько вечеров в школе.

Когда он, наконец, очутился дома, то с нетерпением уставился в окно, будто зритель в театральной ложе.

Окно было распахнуто, шторы были подняты, тюль завернуло ветром.

Посередине комнаты стояли четверо. И он прекрасно знал всех — физкультурника с мячом, заведующую школьной столовой, державшую в руке половник, медсестру со стетоскопом и учителя музыки.

Учитель музыки достал откуда-то из-за спины блестящую золотую трубу и поднёс к губам.

Тонкий звук стал нарастать, мелодия, сперва тихая, каждую секунду усиливалась.

По очереди распахнулись семь окон, что были перед ним, даже залитое молоком окно медпункта на первом этаже.

Тревога наполнила наблюдателя, и волосы зашевелились бы на его голове, если бы он не был давно лыс.

Звук заполнил весь двор и поднялся к небесам. Захлопали окна, по пустырю двора понеслись бумажки и мусор, какая-то женщина бросилась сдёргивать бельё с верёвки, заплакал ребёнок.

Что-то за спиной учителя упало с полки и покатилось по полу.

И он понял, что хочешь — не хочешь, а теперь придётся в этом поучаствовать.

 


    посещений 381