ЯЙЦО
Кокорев хмуро слушал капель. С другой стороны окна, на карнизе сидел мокрый голубь, и, склонив голову, тоже к чему-то прислушивался. Голубей Кокорев не любил и называл их летающими крысами. Весну он тоже не любил. Это было время тревожное и аллергическое. Весной он всегда болел, на локте вылезала неизвестная науке экзема, и тогда он чувствовал себя больным, как вот этот, к примеру, голубь.
И вот в очередной раз весна наваливалась на него, как хулиган в подворотне. На площадях выставили причудливые арки с лампочками.
Кокорев ходил мимо этих арок равнодушно.
Лаборантка Евгения Петровна бормотала у него над ухом об украденных деньгах, о том, дескать, что на это безобразие с лампочками деньги есть, а на науку не хватает. На науку всегда не хватало ― к этому он привык.
Кокорев входил в лабораторию и принимался рассматривать на экране своих куриц. Он изучал куриц всю жизнь и защитил две диссертации с непроизносимыми названиями. Курица, как гласит народная молва, не птица, но Кокорев был орнитолог и человек строгих правил. Курица была птица, просто летающая недалеко, но главное, что его занимало в курице ― неожиданная перемена пола. После стресса что-то менялось в их организме, и у них появлялись вторичные половые признаки. При отсутствии петуха курицы становились похожими на отсутствующего ― жадными и драчливыми.
Но даже при этом жизнь их была куда радостнее, чем у Кокорева, каждый день, вернее, каждое утро возвращавшегося в пустую квартиру на окраине.
Впрочем, сегодняшний образец был не так весел ― он был нарезан на кусочки, разложен на составляющие, и его гормоны превратились в вереницы цифр на экране. Кокорев знал, что происходит с курицами на птицефабрике ― под такое ему давали гранты, но эта гормональная перемена не давала ему покоя. Перед ним проходили вереницы петухов, которые на самом деле оставались курицами.
«Двуногое существо без перьев, ― так, кажется, определил человека Платон. А Диоген из Синопа ощипал живого петуха и пустил его под ноги Платону, ― вспомнил Кокарев. ― Но все, кто пересказывают эту фразу, забывают, что Платон прибавлял: «с плоскими ногтями и восприимчивостью к знаниям, основанным на рассуждениях». Какие у петуха рассуждения? Он в суп не хочет, вот и все его рассуждения. Курица не умеет летать, а я три раза в год летаю на конференции ― это ли не отличие. Летать самостоятельно я не хотел бы: что мне делать в этих проводах?»
Наконец Кокорев вышел из лаборатории и побрёл к метро.
На площади, в ожидании праздника, поменяли экспозицию.
Сверкающие снегурочки в кокошниках исчезли. Теперь повсюду лежали разноцветные яйца.
«Точно, ― вспомнил Кокорев, ― скоро Пасха. Евгения Петровна принесёт кулич и яйца».
На площадях и в скверах лежали эти гигантские яйца, будто волшебный луч прошёлся по городу, увеличивая избранные предметы. Кокорев представил, как в каждом из них возникает жизнь, будто в кладке чужих.
На следующую ночь он снова шёл через площадь и увидел милиционера рядом с яйцами. Ему объяснили, что русский народ ― народ Книги, и более того, народ великой письменности. Оттого он стал писать на яйцах разные слова, вовсе не подходящие к празднику.
И теперь полицейский человек ходит вокруг яиц.
Днем полицейский куда-то исчезал, но идя ночью домой, Кокорев всегда видел его. Иногда полицейский лежал на яйце, иногда сидел на нём. Ночи были холодные, и Кокорев всё понимал.
Однажды Кокореву показалось, что полицейский изучает его, удаляющегося в сторону автобусной остановки. Поэтому Кокарев несколько раз оглянулся. Полицейский действительно смотрел ему вслед.
Весь следующий день он думал о полицейском и подопечных ему идеальных формах.
Накануне праздника полицейский поманил его.
― Я давно вас приметил, ― караульный в тулупе, ― вы смотрите на всё это (он обвёл рукой пространство) не так, как другие. Яйцами интересуетесь?
― Я с ними всю жизнь работаю.
Спешить было некуда, он закурил и приготовился к разговору.
― В пищевой промышленности? ― спросил полицейский.
― Не совсем. Я птицами занимаюсь.
― И как, там у них? ― полицейский был, видно, философ.
― Сложно. Вот у моих пол меняется. Самки притворяются мужиками, ― Кокарев специально сказал так, чтобы для полицейского выглядело понятнее.
― Скажите, ― полицейский внезапно посерьёзнел, ― вы верите в идеального человека?
― Не очень, ― вздохнул Кокорев.
― Я считаю, ― продолжил полицейский. ― Нужно вовсе без женщин. То есть с женщинами, но человек должен рождаться из яйца. Яйцо ― это идеальная форма. Не шар, замечу, а яйцо. Мы давно этим занимаемся. Вы восприимчивы к новым знаниям?
Кокорев заинтересованно посмотрел на собеседника. Сумасшедший полицейский ― этого он ещё не видел.
А полицейский, меж тем, стал ему рассказывать, что при этом идеальный человек должен летать, как птица.
«Идеальный человек ― это ангел, ― подумал Кокорев. ― Впрочем, ангелы, кажется, были бесполы. А я невосприимчив к знаниям, основанным на рассуждениях, потому что в конце каждого рассуждения ведущий говорит, что надо улыбнуться, ведь вас снимают».
― Вы же понимаете в скрещивании? Скрещивали своих птиц? Ведь не обязательно соединить живое с живым, можно и иначе...
Кокорев признался, что никого не скрещивал. И генетически модифицированная курица никогда…
― Не надо, ничего не говорите... ― вдруг прервал свою речь полицейский и стащил шапку. Казалось, он прислушивается.
― Праздник завтра, ― сказал он. ― Видимо, началось раньше… Пора. Или не пора? Послушайте!
И он требовательно указал на яйцо.
Кокорев приложил ухо к яйцу. Там действительно что-то скреблось.
«А вдруг это искрит подсветка? Лампочки эти дурацкие. Сунешь туда руку, и как шарахнет! Может, это розыгрыш такой? Скрытая камера, все дела» ― затосковал Кокорев.
― Вы в детстве смотрели мультики? ― продолжал полицейский. ― Помните историю про динозавриков? Кокорев помнил ― был какой-то страшный фильм про генетический сбой. И там маленькие динозавры сидели в яйцах, улыбаясь, но потом произошёл генетический сбой, и скорлупа стала слишком толстой. И вот уже жители яиц не улыбались, они стучали в скорлупу, но всё было без толку: выйти стало невозможно.
Кокорев хотел сказать, что всё было не так, но что-то ему помешало.
― Скорлупа оказалась слишком прочной, этого мы не учли. У вас есть что-нибудь тяжёлое?
― Откуда у меня? У вас вот пистолет есть.
― Нет у меня никакого пистолета, у меня кобура пустая.
― Ну камень возьмите.
― Я не могу отлучаться от яйца. Рассчитываю на вашу помощь.
Кокорев отлучился к газону и принёс ему сколотый кусок бордюрного камня.
― Бейте! Сюда бейте! ― руководил полицейский.
Кокореву представилось, что стоит ему тюкнуть яйцо, как полицейский засвистит, появятся из-за кустов его собратья, и Кокорева повяжут за покушение на искусство и градостроение. В лучшем случае выбегут корреспонденты со скрытой камерой.
Но всё же он примерился и стукнул яйцо.
― Сильнее!
Кокорев стукнул сильнее, и яйцо треснуло с пластмассовым звуком.
Полицейский отпихнул его, и уже сам отломил кусок скорлупы.
Внутри обнаружился маленький человечек в позе эмбриона. Его вытащили из обломков яйца. Человечек был в одежде, а на спине его был ком, похожий на ворох полиэтилена поверх свежекупленного велосипеда.
― Это колесо, что ли? ― спросил Кокорев в пустоту.
Никто ему не ответил, да и сам он увидел, что это не колесо. Это был небольшой пропеллер, будто на вентиляторе.
Полицейский бережно убрал полиэтилен и отряхнул человечка. Тот принялся ходить вокруг них, как новорождённый цыплёнок.
― Вот оно что, ― протянул Кокорев. ― Он что, сейчас полетит?
Полицейский посмотрел на него, как на сумасшедшего:
― Да как же он сразу полетит? Он ведь маленький ещё. Его учить ещё надо.
Он взял человечка за руку и пошёл прочь.
Кокорев нерешительно крикнул «Э-э!» в удаляющиеся спины.
Полицейский обернулся и, перейдя на «ты», бросил:
― Не надо, не убирай. Дворники уберут.
И парочка исчезла во тьме.