ДЕНЬ ВОДНЫХ РЕСУРСОВ

Да это всё опасно; а тринадцать-то человек и соль, сказывают, и за морем опасностью ставится.

Александр Сумароков. «Вздорщица» (1770)

Семён Фраерман стал презирать своего заказчика ещё в самолёте. Толстый немец летел бизнес-классом, а Фраермана запихнули в эконом. Это была мелочь, именно мелочь, никто не экономил, просто об этом обстоятельстве забыли, но Фраерман давно вывел для себя, что именно мелочи делают всю картину мира отчётливой. Вода уходит, и на отмелях обнаруживаются неровности, на дне — холмы, которые всегда были там. Ты видел что-то смутное и неприятное через толщу воды, но отгонял от себя это знание. «Нет, — думал Фраерман, — в накладе я всё равно не останусь, но это подсказка. Намек на стиль наших отношений».

Фраерман мог легко докупить удобство полёта, но тут было дело принципа. Он попытался устроиться поудобнее (не вышло, людям с ростом сто восемьдесят не может быть удобно в эконом-классе), и закрыл глаза. Он второй раз летел в эту пустыню, в разных местах которой замерла техника Консорциума. Машины с острыми зубами, клешнями и сверлами, загадочные существа на гусеницах, которые были готовы грызть бесплодную землю, передавая друг другу эстафетную палочку трубы. Труба войдёт в землю, как катетер, и оттуда потекут деньги. Вернее, они засвистят-задуют: ведь деньги — это бесцветный горючий газ, наследие древнего мира.

В долгой дороге к паспортному контролю немец вдруг поймал Фраермана за рукав и спросил, не будет ли проблем с зелёными.

Когда в прошлый раз рабочая группа встречалась в Женеве, перед офисом обнаружилась жидкая толпа демонстрантов. Кричать они уже устали, а на плакатах было написано (со смешными ошибками в английском): «Верните наше море, ублюдки».

Фраерман уверил заказчика, что тут проблем не будет, не рассказывая подробностей. За одну только попытку развернуть похожий плакат, человек в этой стране просто исчезнет. Про местную полицию говорили, что она практикует битьё палками по пяткам, и у Фраермана сложилась уверенность, что только мигни здешний Президент, и приговорённых к смерти станут сажать на кол вместо расстрела. Пиджаки на местных лидерах и кондиционированный воздух в офисах — только тонкая плёнка на настоящем, её сдует враз, и обнажится вечное — холодная сталь сабель, ватные халаты, кровь и песок.

Встречающий их чиновник сразу меланхолически предупредил, что за наркотики положена смертная казнь, так что если они понадобятся, то обращаться только к нему. Ну и насчет женщин — тоже.

Когда Фраерман перевёл это немцу, тот развеселился. Судя по его германским статям, гость умер бы от разрыва сердца на третьей фрикции.

Но это всё было неважно — контракт был подписан, и через неделю Консорциум будет бурить море, которого нет.

Море, которое в древности почему-то звали «Остров», окончательно исчезло лет десять назад. Полвека назад оно сперва уменьшилось, потом разделилось на две части, потом на шесть, а теперь вода ушла вовсе, и ветер гнал оттуда мелкую соль, смешанную с пестицидами. Жители бывших морских берегов и жаловались бы на лёгочные болезни, но боялись урона своим пяткам.

Немец ехал на место работ с инспекцией, и Фраерман понимал почему — местные всегда врут. Всегда всё не так, как в отчётах. Комиссия приезжает смотреть вырытый канал, а канала нет, только джунгли с обезьянами, и комиссия бормочет, как считалочку, слова «панама-панама-панама». Так было всегда — и сто лет назад, и сейчас. Поэтому толстый немец, страдающий одышкой, мучился в полёте среди бесплатного шампанского и икры, чтобы добраться до солончаков и самому посмотреть на скважины. Он не доверял даже Фраерману, а Фраерман не доверял местным начальникам и контрагентам. Консорциум, если бы захотел, мог позволить себе отклонить спутник и рассмотреть каждый трактор, проверяя все отчеты — но съездить, было вернее.

С другой стороны Фраерман с недоверием относился к этим местам — где-то тут исчез его дед-геолог. Время было давнее, деда Фраерман никогда не видел, скорби в себе не находил, но сохранил недоверие к этим пустыням, иногда притворявшимся степью.

На следующий день они полетели на крошечном самолёте на базу Консорциума.

С неба море напоминало миску с мукой. А точнее, ёмкость с солью — иногда ослепительно белой, а иногда — с разными оттенками желтизны вплоть до коричневого.

Проверяющие приземлились на бывшем военном аэродроме, и пока немец сидел в прохладе гостевых комнат, Фраерман познакомился с русским археологом, ждавшим транспорта до раскопок. Археолог Харитонов вёз в свой лагерь огромное деревянное колесо, повторяющее древнее — видимо с мельницы. Может, он хотел проверить какую-то свою догадку. Из разговора с ним Фраерман узнал, что пересохшее море обнажило древние крепости и города. Значит, в этом мире, где не было не то, что пресной, но и вообще воды, археологи возились в древних руинах, доказывая, что кто-то жил семь веков назад на дне будущего моря. Потом пришла вода, и эти крепости, сметённые потоком, исчезли. В домах лежала посуда (иногда не успевшая разбиться), кости лошадей переплелись с людскими костями.

Что там произошло семьсот лет назад, было непонятно, но, судя по всему, вода пришла быстро.

Фраерман слушал рассказы археолога и представлял себе, как движется по пустыне эта вода — то оставляя людей, то наступая на них. Ещё он думал об инвестициях в туризм: развалины прекрасное место для него. Глядя на руину, турист понимает, что прикоснулся к подлинному времени. Время растрепало здания, как волосы, разбросало вещи, уничтожило их хозяев. А турист жив и особенно сильно это ощущает рядом с чужими сломанными игрушками. Сейчас туристы ездят фотографироваться на фоне мертвых коричневых кораблей, что лежат посреди пустыни. Эти корабли пережили свое море, проржавели насквозь и теперь лежали, как дохлая рыба, покрывшаяся пылью.

А туристы поедут ещё и на древние развалины, где по собственной воле будут крутить мельничные колеса вместо лошадей.

Наконец добравшись со своим спутником до буровых площадок, Фраерман обнаружил, что в соляной пустыне работали в основном русские мастера.

Не вполне понимая, кто перед ним, начальник над буровыми сменами, местный человек с плоским, как дно этого моря, лицом, заговорил с Фраерманом о прошлом.

— Русские убили наше море, — заявил плосколицый. — Им нужен был хлопок для пороха и гимнастерок. Поэтому они забрали воду из моря и пустили её на поля. Вы не представляете, как когда-то по этому морю шли груженные рыбой сейнера... Что это была за картина!..

Английский язык у плосколицего был безупречен.

Фраерман не то чтобы поддакивал, а кивал, будто врач на приеме. Да-да, больной, что ещё вас беспокоит, рассказывайте, не бойтесь.

Фраерман ненавидел две вещи — болтливых таксистов и разговоры с местными начальниками о геополитике. Он справедливо полагал, что прошлые беды и унижения стран, где он работал с инвестициями, будут поставлены в счёт его заказчикам. Но его обязанность — минимизировать траты.

А обязанности перед своими заказчиками Фраерман выполнял неукоснительно — даже если они летели в бизнес-классе, а его отправили в экономический.

Сетка скважин соответствовала документам.

Вообще — всё соответствовало заявленному. Не соответствовала человеческим возможностям только возможность русских буровиков пить разведённый спирт после вахты в местном климате.

Газа было пока немного, но все обещало метановый доход. Немецкий человек с отдышкой не зря летел сюда. И Фраерман не зря ел свой хлеб — так положено, все было правильно.

Но Фраермана не оставляла какая-то незавершённость.

Что-то с этим местом было не так.

Он сходил к главному геологу с татарской фамилией. Геолог был, что неудивительно, из Казани. Он прочитал Фраерману долгую лекцию о Туранской плите и позднем неогене. Геолог сразу понравился Фраерману — у татарина не было половины зубов, несмотря на астрономические деньги, которые платил ему Консорциум. Геолог говорил о ветровой эрозии и речной аллювии так, будто Фраерман обязан был это знать. Странное дело, он это и знал — но по случайности.

— А правда, — спросил Фраерман, что раньше тут была сушь — ни пресной воды, ни солёной?

— А, — геолог махнул рукой, — в позднем плейстоцене наверняка. Ну, разве кое-где были соленые болота. Видите ли, уважаемый (Фраерман понял, что геолог тут же забыл его имя), тогда предшественники нынешних рек шли мимо, в другое море. Вы не верьте тем, кто говорит, что все дело в орошении новых земель. Во-первых, они сами не готовы от него отказаться, и, во-вторых, все гораздо сложнее. Незатейливые люди склонны к упрощению и поиску виновных. Знаете Харитонова?

Фамилию Харитонова Фраерман не успел забыть. Харитоновым был тот самый археолог с колесом, и Фраерман подумал, что эти двое чем-то похожи.

— Харитонов подтверждает мои мысли о пульсации, по крайней мере, тысяч на пять лет. А вы собираетесь закрыть его экспедицию. Газ вместо черепков, да?

Фраерман ответил, что сам ничего не собирается закрывать, и вообще это не его дело.

— Это неважно: вы или не вы. Туристы? Какие туристы? Скоро все тут пропадет. Впрочем... Вам сколько ещё здесь? Два дня? Три? У вас ведь есть полномочия взять тут хорошую машину на базе. И вам не жалко, что её съест соль пропавшего моря, отвезите меня к Харитонову — вам будет интересно, и я поговорю с другом.

Так и вышло. Толстый немец уплыл в маленьком самолёте на восток, к столице государства, чтобы там пересесть на самолёт побольше и отправиться в прямо противоположную сторону, то есть, на запад, а, значит, домой.

Фраерман посмотрел вслед белой точке, исчезающий в небе ослепительной голубизны, и почувствовал себя старостой класса, которого двоечники подбили устроить дискотеку, пока завуч болеет. Был у него такой случай в жизни, стоивший Фраерману-старшему довольно дорого.

Но сейчас человеком из цивилизации, искушённым экспертом Фраерманом завладели обстоятельства неодолимой силы, которые в юридическом обиходе зовутся «форс-мажор». Почему эти обстоятельства так неодолимы, Фраерман не мог объяснить никому — даже самому себе. Во всяком случае, путешествие до археологических раскопок стоило дешевле билета бизнес-класса, с которым сейчас пролетал над ними его заказчик.

Эксперт Фраерман гнал джип по солёной корке, и физически чувствовал, как натрий, соединённый с хлором, а также полсотни других элементов висят в безмятежном воздухе за машиной, как инверсионный след за немецким самолётом в вышине.

В багажнике созванивались несколько бутылок. Но, в отличие от алкоголя, запас питьевой воды был куда более внушительный.

— А вы знаете... — беззубый геолог опять забыл его имя, — вы знаете, что за одну большую упаковку вы можете купить тут женщину? Ну, не совсем женщину, девочку, но это даже лучше. Здесь нет питьевой воды. Речная вода — дрянь, а вот это красивое, в пластиковых бутылках, — в цене. Бутылки потом тоже идут в дело. Здесь нет питьевой воды, вообще пресной воды — она есть только у вас, ну и у меня.

— Мне не нужна девочка, — печально ответил Фраерман. — Я хочу понять, как тут всё устроено.

— Перестаньте, ничего вы не поймёте. А поймёте, так не поверите. Вы видели топографический отчёт? Вы можете поверить, что мёртвое азиатское море раньше было идеально круглым? Круглым, как блин, да!

Кажется, геолог уже успел приложиться к одной из бутылок на заднем сиденье. И это была не вода.

— Земля — это единый механизм, верите вы или нет.

Эта фраза была написана на плакате у зелёных тогда, в Женеве.

Фраерман представил себе идеальный механизм, и в этом представлении планета оказалась похожа на комод, состоящий из тысяч выдвижных ящиков.

Харитонов оказался на месте и будто ждал визита, хотя никто его не предупредил.

Раскоп выглядел странно — тут не было, собственно, раскопа. Несколько человек копались в солевой корке под тентами. А сами тенты стояли вокруг странного сооружения в высоту человеческого роста. Посередине торчал столб.

Фраерман не сразу понял, что он ему напоминает. А столб этот был похож на стержень для переключения режимов в старых телевизорах. Видимо, грани были ориентированы по сторонам света — по крайней мере, рядом с севером и югом возвышались два деревянных колышка с указателями. Рядом с шестигранником лежало огромное колесо.

Археолог провел их в свой домик, где мигал синим монитор со статичной картинкой какой-то канавы, а в углу стоял пластиковый еврокуб с водой. Даже на расстоянии было видно, какая она невкусная.

Лучшего отличия геологов от археологов нельзя было придумать: сразу видно, где деньги Консорциума, а где — жалкое попрошайничество у фондов и меценатов.

Теперь они сидели за столом и пили не крепкое или пузырчатое, что так звенело сзади в машине, а воду в пластике, который сохранил прохладу автомобильного кондиционера.

— Он знает? — невпопад спросил археолог.

— Нет, зачем? Чёрт, опять забыл его имя, — ответил беззубый татарин, не обращая внимания, что забытый Фраерман сидит напротив. — Сюрпризы разнообразят жизнь.

— Нет, так не годится, — Харитонов покачал головой.— Как же он будет тянуть цепь?

— А, ну-ну, — замычал геолог нечленораздельно, и только тогда Фраерман понял, что это говорят о нём.

— Смотрите, — не вставая, беззубый ткнул в стену, где на одинаковых по масштабу картах умирало и возрождалось море. Издалека это было похоже на моргающий глаз. — Вам никогда не казалось, что это слишком правильная окружность? Нет, не сейчас, а тогда, в прошлом? Тут гипсы, тут мирабилиты, у них ровные слои... Наши зелёные братья в чем-то правы, Земля — это единый механизм, отточенный и слаженный, как часы.

— Или просто часы, — добавил археолог.

— С далеко видным циферблатом, — продолжал беззубый знаток регрессий и депрессий. — Механизм которых начинает циклическую работу, делает её и останавливается. А потом запускается снова, если открыть клапан. Будто песочные часы, которые переворачивают — и время снова начинает течь. Время вообще очень похоже на воду, похоже оно и на песок. Наверняка об этом кто-то писал, а?

— Я не специалист, — сглотнул Фраерман.

— А в чём же вы специалист?

— В инвестициях.

— Так это ещё лучше! — оживились оба бога пустыни. — Тогда вам будет ещё понятнее, деньги очень похожи на воду. Ну и на время, конечно. Про пульсацию времени, то есть, нашего моря, писали многие — китайцы две тысячи лет назад, и греки, сообщавшие о загадке Окситанских болот. Это могли пропустить мимо ушей только наши унылые ирригаторы. Нет, испортили они много, но до настоящего механизма добраться не могли.

— А кто добрался?

— Мы. Знаете, о специалист по инвестициям, как сладко ощущать своё предназначение?

«Ну да, — подумал Фраерман, — в этих местах фраза «передать соль» приобретает какой-то новый смысл. Только, кажется, что эти двое нанюхались другой соли».

— Ну и вы нам помогли, — продолжил его собеседник. — Ну не вы, конечно, сами, а вся эта геологическая разведка на деньги Консорциума. Пойди, найди без неё точку слива. Кстати, и вода у вас очень вкусная, да и машина отличная.

— Знаете, коллега, — татарин обернулся к русскому, — смешно ощущать себя настоящим антропогенным фактором. Армии, разрушающие плотины, другие армии рабов, что строили каналы, всё это утомительное мельтешение — ничто, по сравнению с работой вечного часового механизма.

— Ну, посидели, пора и честь знать, — прервал его археолог, посмотрев на часы. Он оглядел внутренность домика, будто прощаясь с ним, и повел гостей к руинам.

Современное колесо было уже насажено сверху на древний каменный шестигранник. Трое экспедиционных рабочих встали у рукоятей, археолог и геологический человек схватились за две другие.

— Что стоите, хватайтесь, — прикрикнул на Фраермана беззубый, но прикрикнул весело, будто один мальчик звал другого есть именинный торт.

Фраерману тоже вдруг стало весело. Что он тут делает? Он не смог бы ответить, кажется, он забыл свою прошлую жизнь, осталась только соль, выгоревшее небо и рукоятка колеса.

Они налегли.

Колесо скрипнуло, дёрнуло из земли цепь, покрытую солью, что-то рядом сдвинулось и заскрежетало.

Они будто отодвинули огромную крышку колодца, которая держалась на цепи, как затычка в ванне.

Фраерман услышал гул — это выходил наружу воздух.

Люди столпились у края бездны. Оттуда веяло прохладой и чем-то затхлым.

Где-то далеко внизу, в черноте, колыхалось зеркало воды — оно больше угадывалось по бликам. Фраерман всмотрелся в это зеркало, и с удивлением заметил, что оно быстро поднимается.

Заждавшаяся своего часа вода начинала движение обратно вверх, и оно убыстрялось с каждой секундой.

— Ну вот, — удовлетворённо заметил беззубый. — Теперь уже суетиться нечего. Началось.