(ужин отдай врагу)

Все было сделано надлежащим порядком, пан Гуржий засыпан землею, Турбон сытно угостил прибывших посетителей и к вечеру остался в панском доме один с слугами и служанками, для которых назначен был праздничный ужин, за коим господствовало изобилие в пище и напитках.

Василий Нарежный. Гаркуша, малороссийский разбойник

Оконная рама поддалась неожиданно легко.

Паша поднажал ещё, что-то сухо треснуло, и окно растворилось. Они полезли внутрь — первой Юленька, а за ней и Саня. От волнения он уронил очки в снег под окном и минуту ещё шарил в вечерней темноте. Сердце у Сани бешено колотилось — он первый раз влез на чужую дачу, а вот Паша хвастал, что делал это не раз. Саня отправился вместе с ними только оттого, что ему нравилась Юленька.

Они специально отправились в дачный посёлок в глухом месте. Название у него было непонятное, можно сказать — дурацкое: «Пчеловод». Но рядом оказались и другие — что-то вроде «Огнеупорца» или «Кентавра».

Троицу немного будоражила опасность: сейчас многие старики живут на дачах круглый год, и в таких посёлках не пошалишь. Но эти дачи построили далеко, и к тому же сам участок — на отшибе. Там жил богатый пасечник, а соседи не любят, когда рядом с ними находятся ульи.

Пасечники всегда изгои.

Про пасечника где-то разузнал Паша, он и нашёл дорогу к пустому дому.

Ульи действительно стояли рядом с домом, припорошенные снегом. Паша, проваливаясь по колено, добрался до одного из них, чтобы разжиться мёдом. Он поддел крышку, заглянул внутрь и выругался.

В улье оказалось пусто.

Теперь они были внутри дома, большого и тёмного. Свет, впрочем, включился сразу, и Паша начал шарить по полкам в кухне. Наконец он произнёс те же слова, что и у улья, но уже одобрительно. На стол встали несколько бутылок, красивых и, очевидно, дорогих. Паша сноровисто бегал по дому и вдруг вернулся с коробкой сигар. Потом на столе появился старинный кинжал в ножнах и портативный приёмник — уже совершенно футуристический.

Юленька сидела задумчивая, и казалось, что всё происходящее её не касается. Саня понимал, что она не слишком умна, но спермотоксикоз делал своё дело. Его воображение уже рисовало картину того, как они сделали бы это сейчас втроём, но не мешало бы включить отопление.

Прежде чем сложить добро в рюкзаки, Паша предложил выпить, и они пустили одну из бутылок по кругу.

И тут вдруг Саня заснул.

Он очнулся оттого, что кто-то рядом напевает. Голос был старческий, но приятный, а слова незнакомые: что-то про золотые горы и реки, полные вина. Саня дёрнулся, но понял, что двигаться не может. Он повернул голову и увидел Юленькины ноги в узких джинсах. Они оказались аккуратно покрыты скотчем до колен, отчего Юленька стала похожа на бабочку.

И в том, как аккуратно, будто бинт, наложен скотч, было самое страшное. Саня закричал, но с удивлением понял, что крик не получается.

— Покричи, покричи, это можно, вы в правильном месте, нет тут никого в округе, — сказал голос рядом.

— Крик успокаивает.

Саня понял, что теперь находится в другой комнате, похожей на мастерскую. На бесконечных полках вместо инструментов стояли человеческие головы. Присмотревшись, он понял, что они из фарфора.

— Ты, мальчик, успокойся, торопиться некуда. Пришли вы к пасечнику в гости, будете теперь слушать сказки. Такие вот дела, малята.

Саню приподняли за плечи и посадили на диванчик. Рядом поместилась Юленька. Паши нигде не было видно, вместо него перед ним явился не человек даже, а человечек. Маленький, почти карлик, под лампой его волосы казались красными, но Саня понял, что он просто рыжий.

Человечек потёр лапками, как муха, и улыбнулся.

В этот момент Саня снова потерял сознание.

Когда он открыл глаза, то сразу ощутил тепло. Руками и ногами он по-прежнему не мог пошевелить, но Юленька лежала рядом, очнулась и что-то мычала. Рот её хозяин заклеил аккуратно отрезанным кусочком скотча.

Человечек по-прежнему сидел напротив, очень довольный.

— Люблю я эти места зимой. Тихо, спокойно, только деревья трещат от мороза в лесу. Сидишь у камелька, думаешь о вечном.

— А где Паша? — спросил голос, в котором Саня не сразу узнал свой.

— Паша покинул нас. Он своё дело сделал, не надо тебе о нём думать. Да и вообще ни о чём думать не надо. Просто слушать.

Вот вам, дети, первая история. Вы ещё не родились, как в нашем Отечестве наступили голодные времена, по окраинам начались войны, деньги, наоборот, кончились, а вот богатые люди появились. Кто жил в достатке, вдруг обнаружил себя нищим. Нас было трое, и один даже — доктор наук. Другой мой товарищ — кандидат, а я вот, стыдно сказать, без степени, хоть много лет занимался радиотехникой. Задули ветры перемен, и вдруг мы увидели, что торгуем на рынке всякой дрянью — красными свитерами из Китая, которые не доживали до первой стирки, фальшивым бухлом в розовых бутылках и вечной колбасой, что сохраняла ярко-красный цвет годами. Такая вот замена красному флагу нашей Родины.

И вот пришёл к нам человек, пьяный как сапожник. Заскочил купить еды, видимо желая продолжить банкет. Сразу стало понятно, что он бандит средней руки. Но как пришла пора расплачиваться, оказалось, что денег у него нет.

Хотел он часы в залог оставить — цапнул себя за запястье, а часов нет. Тогда оставил нам бандит свою кожаную куртку. Прошёл день, другой, третий. Нет бандита, а нам расплачиваться надо. Ну и продали мы эту куртку.

Прошёл год, и вдруг увидели мы этого человека. Явился он за своей кожанкой и, как мы ему ни объясняли, что такое не по понятиям, стал требовать её обратно.

Слово за слово, он показал нам ствол, прицелился, но вдруг раздумал стрелять и отправился искать свою пропажу. А у нас с того дня начались неприятности: пришли менты и взяли нашего доктора за жабры. Второго нашего товарища крепко побили в подъезде, а меня вечером прижали трое и отобрали выручку.

Но всё шло как-то не так, будто контейнер на рынке вышел проклят. Мы уж думали бежать из города, но тут доктор наш как-то удачно дочь выдал замуж за какого-то авторитетного человека, и всё успокоилось.

И вот, сидя на свадьбе, я понял, что ничего, кроме наслаждения от еды, у нас в жизни не осталось. И тут началась история номер два.

А времена стояли тогда голодные. Я и сам подумывал жениться, да кто ж за меня пойдёт? Я уж не первой свежести, денег нет, квартира съёмная. Знал я одну женщину, мне она нравилась, но отец её сказал, что шансов у меня нет.

Да и в дополнение ко всему обнаружился богатый жених с запахом нефти не на руках, а в портмоне.

Я ушёл в запой, пил крепко, пока в одном заведении не встретил другого странного человека, у которого не имелось никакого портмоне, а его зелёные иностранные деньги были скатаны в цилиндрики, перехваченные резинками. Показал он их мне, как обойму с патронами, и у меня сердце аж зашлось.

Предложил незнакомец мне дело, которое казалось сперва простым, а вышло сложнее сложного. Выехали мы вместе с ним в Медвежий овраг, а он вдруг вытащил из багажника какого-то пацана и сунул мне ствол в руки. «Кончай его», — говорит и деньги показывает.

Дрогнула у меня рука, да так дрогнула, что я только с третьего выстрела этого парня и положил. Потом я понял, что меня этим делом враз повязали.

Давно я забыл свои полупроводники и схемы и ездил по всяким мрачным делам со своим начальником.

Поэтому я расскажу тебе третью историю.

Как-то раз он сказал мне, что надо найти одну женщину. Та разорила бизнес хорошей девушки да в такие неприятности её ввела, что девушка разогналась на трассе да прямо вместе с машиной с моста в реку и ухнула.

Полгода я искал эту женщину и нашёл, — не помогли ей никакие деньги.

Майским вечером я увидел её на ялтинской набережной, ткнул пальцем и крикнул:

— Вот она, ведьма!

И тут же за спиной у меня грохнул выстрел, и женщине снесло полголовы.

Саня, что говорится, «подплывал» и боялся описаться.

— Но ладно, вот тебе четвёртая сказка. Послали меня с важными документами в Конотоп, и сдуру я зашёл в кабак. Вели меня, я так думаю, от самого дома, так что только я выпил там кофейку, как сморил меня сон.

Проснулся, а нет ни машины моей, ни, что куда хуже, портфеля с бумагами. Но в своей работе я уже пообтёрся и научился говорить с разными людьми. Пошёл, значит, по разным людям, и кого деньгами, кого кулаками, кто бы это мог быть.

Следы привели меня в казино, где местные бандиты пировали. Уж на что я навидался разного, так эти имели такие страшные рожи, что становилось тошно. Но за стол меня пустили, видно, были предупреждены. Говорят: три раза с нами сыграешь, выдадим тебе твой портфель, а не выиграешь, так и портфеля не получишь, и вечно будешь шестёркой у нас в бригаде. Играли мы причём в подкидного, два раза меня обули, а на третий Бог меня спас — выиграл я.

Получил портфель — да ходу оттуда. И верно сделал, потому что меня на дороге два джипа пытались прижать, потому что понятия у бандитов — вещь сложная, а честное слово не всегда честное.

Брак, впрочем, оказался у меня недолгий.

Тесть умер, а жена ударилась в религию и ушла в конце концов в монастырь.

Но друзья мои меня не забывали, и мы встречались регулярно. В основном на дачах, без лишних людей. И на наших встречах мы быстро поняли, что ничего, кроме кулинарии, нас не интересует. Дети живут своей жизнью, жёны ушли или умерли, партия и правительство забыли нас, людей прошлого.

Мы перепробовали всё, жарили, парили и тушили. Но скоро нам стало скучно — кончились известные рецепты.

Доктор наш съездил в Корею и узнал, что собак, которых едят, перед этим бьют палками. Сейчас корейцы такого стесняются, а тогда у них целая технология использовалась. Ну, съели мы собаку и поняли, что это всё — полумеры.

Доктор был доктором биологических наук и как раз занимался пищей насущной, а кандидат был кандидатом психологического толка.

Так что они подошли к нашей страсти научным образом, а я, как технарь, соглашался с обоими. Закономерным образом мы пришли к тому, что надо преступить запреты.

Биолог говорил, что в человеческом мясе ровно ничего странного нет. Переваривается оно ровно так же, как и любое другое. Правда, тогда ходили слухи о коровьем бешенстве, о котором вы, поди, и слыхом не слыхивали. Нашли какое-то племя людоедов в Тасмании, у которых, как и у британских коров, все мозги стали в дырках, якобы от близкого белка. Но биолог разъяснил нам, что это вирус, вернее, его фрагмент, прион. Прион такого рода вызывает так называемую медленную инфекцию. Как рассеянный склероз или там болезнь Крейцфельда — Якоба. Не запоминай, всё равно не запомнишь. А психолог говорил, что людей ели всегда и проблемы вокруг каннибализма были толь ко психологические. Всё от культовых традиций, значит. А нынче нет религиозных традиций, только фильмы про одного лектора, то есть — доктора. Ну и истории про бежавших зэков, что в побег брали с собой корову — человека, что сам не знал, что предназначен для еды.

Да и история с рыбой фугу, о которой так много говорят, не на том замешана, что в ней токсины, а на том, что её едят пополам со страхом. Играют со смертью, которой нет.

Вот и мы попробовали в первый раз — и нам понравилось. Человек вообще существо вкусное, если питается правильно, ну или молодой. Мы же не маньяки какие-нибудь. Нам важен вкус, запретный вкус, а не страдание жертвы. Главное — пир вкуса, а вкус вплотную связан с умом. Думаешь, Паша сам мой дом нашёл? Нет, он же туповат, ему один старичок указал, где можно поживиться.

И хозяин рассмеялся добрым, совершенно домашним смехом.

— Но ты устал, мальчик, спи. Дай я тебе тазик поставлю, ты в него прудить будешь, когда проснёшься.

День Саня провёл в забытье, а проснувшись к вечеру, понял, что Юленька исчезла.

Он спросил о ней, но рыжий человек только пожал плечами и сказал, что девочка покинула их и пусть он о ней не думает.

— Подружка ваша, — сообщил старичок, — меня разочаровала. Совсем не берегла себя, бедная девочка, вся на химии.

Он засунул Сане в рот кусок шоколадки и продолжил свои рассказы:

— Послушай, сынок, пятую историю. И вот она — я стал тяготиться своим начальником.

Тот зарвался и думал, что всесилен и может украсть луну с неба. И тут приключилась, как нельзя кстати, история с его любовницей, что он держал не для страсти, а для здоровья. Я знал, у любовницы — любовник. Один юноша, граффитчик, так их у вас, кажется, называют. Рисовал баллончиком на стенах, красавчик, но пути его пересеклись с моим хозяином по совершенно другому поводу.

Вернее, кто-то со стороны заказал любителя художественной росписи стен. Дело выходило неполитическое: просто у красавчика была и другая непозволительная связь — с дочерью одного олигарха. Скажу тебе, мальчик, всё зло у нас в стране от беспорядка и бартерных цепочек. А эти безумные девы ради какого-нибудь каприза готовы уморить человека, послать суженого на смерть, разорить семью. И сами потом смотрят в недоумении: что это мы наделали. Но своими коровьими мозгами понять ничего не могут.

А я тебе скажу, что на их фоне пчёлы выходят мудрецами навроде Платона и философа Сковороды, которого сам дьявол поймать не мог, даже притворившись всем миром.

И так вышло, что юноша попался к нам на крючок и однажды крещенским вечерком обнаружил себя на берегу реки. Мастер баллончика перетаскивал мешки с телами ближе к чёрной воде, но, вместо того чтобы, как ему велено, утопить ношу в проруби, вдруг ударился в бега. Он пришёл ко мне, когда я сидел в вареничной у вокзала. Бессмысленный парень хотел от меня помощи, и я помог ему.

Послушавшись моего совета, любитель настенных рисунков вернулся, доделал дело, но оставил ком своей одежды у проруби. Родня быстро объявила парня покойником, а по телевизору показали сюжет о том, как сложно отличить самоубийство от убийства. Все решили, что дурачок утопился от несчастной любви, а на самом деле я через своего патрона пропихнул его в молодёжную делегацию. Тогда президентская администрация заигрывала с неформалами, и даже Сам пил с ними чай. Артист настенной живописи скатался на чаепитие и в результате получил фотографию первого лица с автографом.

На отца девушки автограф произвёл магическое действие. Как ты мог заметить, вся наша жизнь — сплошная магия. Итак, старый дурень стал покладист и уже не пытался сдать юношу людям в форме.

Почуяв запах перемен, юноша сам бросил эту деву, ударившись в политику. Он расписал вокзал и, этакий негодяй, намалевал Самого, да таким гадким, что все плевали, когда про ходили мимо. Тогда дернули специально обученные люди за верёвочки, и все пропали — и юноша, и любовницы, и хозяин мой, который включил неформала в делегацию. Портрет со стены исчез первым, как корова языком слизала.

Но своей любви к мясному я не изменял, да и друзья мои в ней не разочаровались. Причём мы все сидели в кулинарном сообществе, где все только делали, что спорили, как лучше борщ варить. Но, присмотревшись, мы обнаружили, что обретались там и люди тихие, вроде нас.

Сразу становилось понятно, что у них есть какая-то тайна.

Мы поняли, что можно не только частное удовольствие получить, но и послужить обществу.

Скоро мы стали им поставлять вырезку с паштетами.

Правда, чуть было мы не спалились — совершенно случайно.

Из-за студня — или холодца.

Доктор наш его на службу принёс, а там аспирант без спросу тот холодец или студень в какой-то спектрометр или анализатор засунул и определил человечину. Доктор наш, кстати, и не давал студня никому, сам лаборант у него отъел из холодильника в лаборатории и восхитился. Он хотел узнать рецепт, но его руководитель стал говорить, что студень не из свиньи, потом — что из свиньи, а потом заменил образец на бараний. А затем стал отшучиваться, что студень из слона.

Лаборант заскучал и отвлёкся, а мы поняли, что надо быть осторожнее.

Знаешь, мальчик, анекдот про людоеда-вегетарианца? Он ел только маленьких детей, ссылаясь на то, что дети — цветы жизни, иначе говоря — растения. Так вот, возникла у нас мечта съесть младенца, и мы даже приступили к его откармливанию. И не потому, что его украли, а этот младенец родился внучатым племянником нашего кандидата. Но вышло так...

Продолжения Саня не услышал, потому что отключился.

Был снова вечер, и во рту у мальчика Сани снова таяла шоколадка. Когда он проснулся, старик мурлыкал (и довольно мелодично):

Увидев, что Саня смотрит на него, хозяин прервал песню и произнёс:

— Давай, мальчик, я расскажу тебе дальше другую историю, шестую по счёту. Сейчас войну простому человеку войной не назовёшь, а тогда тоже не стоило. Слово «война» опускали, да только номера говорили — «первая» да «вторая».

Женил я сына — на одной горской деве. Супруга моя из монастыря на свадьбу не приехала, но задал я праздник как полагается. Не без драки — тоже как полагается. Поймали за столом незваного гостя, зашедшего поесть на дармовщину, да так метелили, что он, поди, горбатым нынче ходит.

Опоздав на торжество, приехал к нам с Кавказа отец жены. Человек он был религиозный, да такого извода мусульманской веры, что не позволяла ему ничего нашего есть, привёз он только банки с каким-то чёрным содержимым — урбеч не урбеч, в общем, не знаю, что такое.

Ими-то он и питался.

Но эти привычки не помешали ему прикупить дом в нашем посёлке.

Мне, честно говоря, он сразу не понравился.

К тому же у нас тут другие дела начались: одна дачница с ума сошла и всё ходила меж домами и рассказывала, как на Первомайском кладбище мертвецы встают и вещают нам скорую гибель.

Всем гибели не вышло, но сына моего действительно застрелили. История эта горькая,

поэтому я прервусь и закурю.

Сын мой тоже не нашёл общего языка с тестем, слово за слово, рассорились они довольно быстро.

Так или иначе, сын мой поехал на разборку к цементному заводу, там его кавказцы и завалили. Приехали менты, штурмом взяли дачу моего нового родственника и свезли его в город.

Но, как ты понимаешь, человек был непростой, у него везде оказалось мёдом намазано, не то что в моих ульях. Его скоро выпустили, но невестка моя к тому моменту уже тронулась умом.

Всё говорила, что отец её сам убил моего сына. Я в это, честно говоря, не верил, но сам в жизни наворотил такого, что гореть мне в аду вечно.

Видно, такое мне наказание.

Потом мне рассказывали, что мой сват пустился в бега. Товарищи его снабдили хорошей машиной и документами, но куда бы он ни ехал, всюду за ним следовала погоня. И под Курском, как раз в день Коренной иконы, случилось знамение — возникли на горизонте Кавказские горы, и среди них человек с закрытыми глазами.

К этому-то человеку и вела дорога моего свата. Как бы он ни петлял, как ни менял направление, всё равно попадал на федеральную трассу, что вела его к родным горам. Видно, много он там наследил, что мусульманский Бог вёл его на гибель.

Спрашивал я разных людей, что там вышло, да все рассказывали разное. Кто-то говорил, что во время той войны не первый, а второй наш президент предложил награду за одного террориста.

Два брата отправились на его поиски. Один из них привёз голову врага своему командиру, а за то получил звание Героя России.

Но второй брат был завистлив и убил и брата своего, и всю его семью. Но герой проклял брата так, что судьба его пошла вкривь и вкось, и нужно наказать всё потомство его, с которым, увы, я породнился.

Итак, остался я и без семьи, и без потомства. И тут началась седьмая история, а семь — счастливое число. Жил я так без перемен, пока не наступили сытые годы. Денег у меня оставалось достаточно, но тут мне позвонила тётка, о которой я совсем забыл. Она рассказала, что по завещанию одного человека, с которым моя мать сошлась после смерти отца, мне должна отойти некоторая собственность. Я поехал разбираться с этим делом и попал как раз на дачу, где ты сейчас сидишь.

Я сразу обратил внимание на названия дачных посёлков, это мне было знакомо своей причудливостью. Так люди, крепившие своим инженерным трудом щит Родины, называли множество своих изделий: «Астра» — что-то связанное с космосом, а не с цветами. Рядом стоял посёлок садоводов «Кентавр». «Кентавром», кстати, называли какой-то иностранный истребитель танков. Нашим бы, конечно, не разрешили так назвать садовый кооператив, но я видал и не такое. К примеру, по дороге сюда я проезжал мимо садового товарищества «Мосад».

Люди, с которыми я познакомился, оказались приличными, милыми, но только я начал расспрашивать о завещании, казалось, что они все ходят со слуховыми аппаратами и в них внезапно сели батарейки. Внезапно у них прорвало какие-то трубы в огороде, и они убежали из дома чинить порушенное.

Я остался в комнате наедине с их дочерью Машенькой.

Та, недолго думая, взяла меня за хобот, и очнулся я уже женатым человеком. Уж на что берёгся, а вот так вышло. Жена моя оказалась скульптором, и вот именно от неё тут фарфоровые головы и муфельная печь в углу мастерской.

Печь оказалась мне большим подспорьем.

Но и тут произошло то, чего никто из них не ожидал. Дни моей семьи внезапно истончились, я оказался вдовцом, и только два моих друга навещали меня здесь на даче.

Сане было тепло, он слушал старичка в некоторой прострации. Ему стала безразлична судьба всех тех людей, о которых он слышал, но более того, его не тревожила и собственная судьба.

Рыжеволосый старичок меж тем продолжал:

— Да ты не волнуйся, ничего решать тебе больше не надо. Тут место особое, пасека. С пчёлами у меня не заладилось, а улья пустые стоят.

Стоят не просто так, а в память о еде, то есть — над объедками, которые лежат под ними. Не кресты же над ними ставить, подумай. А так порядок, и счёт ведётся.

Но с тех пор как ульи стали множиться, так и место это заиграло. Участок повеселее стал, чудеса какие-то пошли.

Так что вот тебе, мальчик, последняя история от старого пасечника.

Я как-то выпил и пошёл на звёзды смотреть.

Знаешь ли ты, что такое дачная ночь? Ничего ты не знаешь, она ведь полна летом шорохов, храпа стариков, шёпота подростков, вот где-то далеко проехала машина, а осенью, будто в бубен, бьют в землю яблоки, зимой звук, не сдерживаемый листьями, идёт далеко и далече, а по весне в темноте птицы отчаянно зовут суженых и шкворчат, будто уже попали на сковородку.

А сейчас тихо и можно смотреть на светила и все эти небесные плевки. Пояс Ориона,

Кассиопея, все дела, звёздное небо над вами и нравственный закон внутри меня, но вдруг понимаю, что заблудился в десяти метрах от дома. Вроде грядка только что ощущалась под ногами, опирался на улей, а вдруг — всё пропало, вокруг одно гладкое поле. Понял, что я за забором, вот он, въезд в нашу «Пасеку», вон будка сторожа, в которой сто лет никто не сидел, а дальше — домик правления. Тут я про звёзды забыл, луна пропала, только кто-то хихикнул над ухом.

Думал я, что дети озоруют. Они у нас тут, говорят, хотели клад на кладбище искать. Но им родители тут же такой клад прописали, что теперь они и до голубятни не дойдут.

Я, когда примерялся, куда ховать отработанный биоматериал, нашёл тут медный самовар.

Ну, думаю, отмою, начищу, будет он мне глаз радовать. Так он у меня в руках развалился, только палец порезал.

Проклятое тут место.

Пытался я тут что-нибудь выращивать, да ничего не вышло. Посадишь огурцы, покроешь плёнкой — всё сожрёт какая-то тля. Тыкву захочешь вырастить, так вырастет стыдно сказать, что такое. А кабачки выходили вялые и срамные, да такие, что и показать никому нельзя.

Вот я улья и поставил.

Оттого прозвание мне тут было — Пасечник.

И кликуха Рудый из прежней жизни.

Ты спросишь, отчего я тебе всё это рассказываю? А оттого, что собеседника у меня нет.

Умер наш доктор, а за ним и кандидат. И остался я один, поговорить не с кем, разве с каким залётным индусом по скайпу.

Друзья твои — дрянь, глупое порченое мясо. А ты вот толстенький, смирный, в очочках,

и главное, я сразу понял — начитанный. Я сразу понял, что ты будешь слушать внимательно.

Недолго, но мне долго и не надо.

Саня почувствовал, что рыжий старичок ухватил его за плечи и потащил куда-то, а потом с неожиданной лёгкостью кинул на большой мраморный стол.