ТОВАРИЩ МАУЗЕР

Тише, ораторы!

Владимир Маяковский

Есть особый тип знания, которое никогда не имеет практического применения и служит только для демонстрации собственного превосходства. Эти знания чаще всего становятся базовыми вопросами в играх телевизионных умников. Например, приятно поправить какого-нибудь штафирку, что путает револьвер (от английского слова revolve, то есть «вращать» — и, стало быть, указывает на наличие крутящегося барабана, бонусом к боевым качествам представляющего возможность игры в «русскую рулетку») и пистолет. Не так давно я читал один роман, где упоминается пистолет Маяковского. Там всё это было рассказано очень поэтически, говорилось о «револьвере „Маузер“» и на этом строилась целая система образов.

Действительно, в протоколе осмотра тела написано: «...Промежду ног трупа лежит револьвер системы Маuser калибра 7,65 № 312045 (этот револьвер взят сотрудником ОГПУ т. Гнединым). Ни одного патрона в револьвере не оказалось. С левой стороны трупа на расстоянии от туловища лежит пустая стреляная гильза от револьвера Маuser указанного калибра»1. Потом этот «Маузер» куда-то пропал, а к делу приложен «Браунинг» 1900 года, что породило множество конспирологических теорий.

Но мне тут интересно другое. Дело в том, что есть мальчишеский стереотип «правильных названий»: оговорившегося всегда поправляют, что «Наган» — это револьвер, потому что там вертится барабан, а вот «Браунинг» (к примеру) — пистолет. И сколько гордости обычно бывает в этом знании, прямо не описать. Даже больше, чем при победе в битве «одеть» против «надеть».

И вот воображение рисует какой-то «Маузер» с барабаном. Меж тем, «Маузер» Маяковского был плоский (на мой взгляд, очень некрасивый) пистолет Маузер М 1910/14. Куда более красив другой, знаменитый «Маузер» К96, тот, который все помнят по фильмам о Гражданской войне. Сотнями он лежит без бойков в музеях, с длинным тонким стволом. Он такой, каким его видел герой одной повести Стругацких: «здоровенный маузер — десятизарядное чудовище, рожденное в спецотделе Маузерверке, излюбленное, прославившееся в Гражданскую войну оружие комиссаров в пыльных шлемах, а также японских императорских офицеров в шинелях с воротниками собачьего меха»2.

Но у Маяковского был другой, маленький.

Впрочем, любовь Маяковского к оружию — тема отдельной психоаналитической статьи. (Его разрешение ещё было выписано на Browning № 42508 и Bayard № 268579». «Баярд» — название, крепко засевшее в головах соотечественников с момента выхода сериала «Место встречи изменить нельзя». Я когда-то думал, что фраза Жеглова: «Ему надо было просто вовремя со своими женщинами разбираться и пистолеты не разбрасывать, где попало» должна быть обращена к Маяковскому, а не к несчастному врачу-микробиологу Груздеву. И всё неотвратимо, как только «В его руках холодно и тускло блеснул черной вороненой сталью „байярд“...»3

Пистолеты, конечно, фетишизируются в массовой культуре. Все хотят посмотреть на «браунинги» Гаврилы Принципа и Маяковского. Но я отвлёкся — речь не об этом, а о тонкости словоупотребления. Человек, получивший случайно знание, всегда норовит вытащить его из кармана, как пистолет. И фразу из милицейского отчёта 1930 года такой человек трактует однозначно. Он, этот человек, не подозревает, что слова с течением времени меняют свои значения. Люди говорят и пишут по-разному, не беспокоясь о потомках. Причём не только милиционеры, но писатель Гайдар в своей знаменитой повести «Школа». Там отец передаёт сыну с фронта посылку с оказией:

«Я развернул сверток — там лежал небольшой маузер и запасная обойма.

— Что ещё отец выдумал! — сказала недовольно мать. — Разве это игрушка?

— Ничего, — ответил солдат. — Что у тебя сын дурной, что ли? Гляди-ка ведь он вон уже какой, с меня ростом скоро будет. Пусть спрячет пока. Хороший пистолет. Его Алексей в германском окопе нашёл. Хорошая штука. Потом всегда пригодиться может.

Я потрогал холодную точёную рукоятку и, осторожно завернув маузер, положил его в ящик»4.

После февраля семнадцатого член классного комитета требует от героя расстаться с оружием:

«— Сдай револьвер, — нагло заявил он. — Классный комитет постановил, чтобы ты сдал револьвер в комиссариат думской милиции. Сдай его сейчас же комитету, и завтра ты получишь от милиции расписку.

— Какой ещё револьвер? — отступая к окну и стараясь, насколько хватало сил, казаться спокойным, переспросил я.

— Не запирайся, пожалуйста! Я знаю, что ты всегда носишь маузер с собой. И сейчас он у тебя в правом кармане. Сдай лучше добровольно, или мы вызовем милицию. Давай! — И он протянул руку.

— Маузер?

— Да»5.

Да что там, на обложке книжечки к большому плоскому «Маузеру» 1896 года гордо написано: «Описание револьвера „Маузер“ для вооружённой охранной стражи Юго-Западных железных дорог. Киев, 1908 г.». Ну, говорили люди слово «револьвер» имея в виду не совсем то, что мы сейчас. В начале двадцатого века «это» могли назвать револьвером, и довольно бессмысленно пенять предкам, подбоченясь: «Дураки! Понимали б чо! Научим вас технической грамотности! Где тут крутящаяся деталь, где барабан со смертельными патронами?!»

В указании на путаницу магазина с обоймой, ствола с дулом, пули с патроном и курка со спусковым крючком всегда есть повод для гордости: «мы-то знаем правду». Мы познали толк в боевом металле, а вы путаетесь в показаниях. Ну так многие простые люди, отстрелявшие на войне не одну тысячу патронов, тоже путали всё это до конца своих стариковских жизней. И не строили из себя знатоков, путаясь в порядке бесчисленных юбилейных медалей у себя на груди.

Что ж с того? Морская свинка тоже не вполне свинка и вовсе не морская. А когда-нибудь сотрётся смешная разница между «одеть» и «надеть».

Что из этого следует? То, что знания наши о деталях времени зыбки, даже если это знания мальчикового типа — о ножах, танках, пистолетах и погонах — замешаны на тщеславии, а такая смесь толкает нас в не сразу видимые на этой дороге ямы. И хорошо, если попадёшь в неловкое положение, путая карманные машины для убийства, страшнее то, что гордость своим неполным знанием может завести в совсем неприятные места.

.