(тыквенный спас)

Мы загляделись на дерево. «Этому дереву около девяноста лет, — сказал хозяин, — оно посажено моим дедом в день его свадьбы». «Зачем эта тыква здесь?» — спросили мы. «Это к обеду чёрным».

Иван Гончаров. Фрегат «Паллада»

Медленно, как большая рыба в аквариуме, к соседским воротам подплыла огромная чёрная машина. Ворота, прожужжав положенное время и лязгнув, пропустили автомобиль.

Я наблюдал всё это сверху, со второго этажа соседнего дома, расслабленно и безмятежно.

В руке моей была кружка с кофе, в воздухе витал обрывок неоконченного разговора с хозяйкой, а любопытство было ленивым и умеренным.

Было хоть и солнечное, но раннее утро, так что мы сидели в толстых халатах. Это такие специальные халаты, которые заводятся у небедных людей, чтобы на время превратить их в белых медведей.

Ворота закрылись. В отличие от гипотетического уличного наблюдателя, я видел, как автомобиль проехал ещё несколько метров и остановился у крыльца.

Из таких машин в заграничных фильмах вываливаются, как горох, агенты спецслужб и начинают стрелять во все стороны.

А потом в их машинах со всех сторон проделывают аккуратные дырки. Часть агентов, пригнувшись, убегает, а остальные лежат на земле, и непонятно, кто прибудет к ним первым — их товарищи или мухи.

В общем, в кино это выходит очень красиво.

Но тут из чёрного нутра появился красавец-мужчина. Он был именно красавец — несмотря на годы. Высокий старик, совершенно седой, он был прям и двигался с какой-то мужской грацией.

Впрочем, я мало понимал в мужской грации. Иначе говоря, в тех самых фильмах так выглядит начальник хорошо стреляющих агентов или сам президент могучей заокеанской страны.

Затем на подножке показалась маленькая туфелька, нащупала почву, и наружу вылезла аккуратная женщина восточного типа.

Я никак не мог определить этот тип, он был даже не восточный, а неизвестно какой. Южный? Юго-западный?

Старик поддерживал женщину под локоть.

Всё это было донельзя трогательно, хотя и напоминало какой-то плакат про колониализм, на котором старик в полосатых штанах ведёт девочку в кусты, да не затем, что вы подумали бы сейчас, а чтобы отнять хромо-молибдено-ванадиевые бусы.

Елена Сергеевна поймала мой взгляд и небрежно сказала:

— Не удивляйся, это любовь. — Потом она пожалела меня со всем моим недоумением и любопытством и продолжила: — Это Савостьяновы. Он шпион, и она, кажется, тоже. Ну или разведчики, если тебе так приятнее.

И она рассказала мне эту историю, пока мы курили на балконе.

Савостьянов был настоящим разведчиком и служил при посольстве. Настоящие разведчики часто служат в посольствах, потому что разведчикам не нужно бегать по крышам, если, конечно, они настоящие разведчики.

Им нужно разговаривать с людьми и, что гораздо чаще, писать многостраничные отчёты. Савостьянов писал такие отчёты много лет, хотя работал в маленькой островной стране.

Страна болталась на краю Индийского океана, как горсть тефтелек у стенки кастрюли. Важно было то, что там находилась советская военно-морская база, где заправлялись военные корабли, принадлежавшие Восьмой оперативной эскадре.

В отчётах гордо говорилось, что островная страна встала на путь построения социализма, но те же отчёты, которые иногда назывались аналитическими записками, потом намекали, что строители социализма очень любят деньги страны победившего социализма. Трактора и грузовики из этой большой страны тут тоже очень любили, потому что другие корабли, вовсе не военные, привозили их сюда в счёт кредитов, то есть — бесплатно.

А вот дипломаты и прочие служивые люди из другой большой страны, где поджарые президенты красивы и седовласы, этого всего очень не любили.

И поэтому однажды в столичном аэропорту сел самолёт с наёмниками.

Наёмников было много, и сплошь из страны среднего размера, находившейся рядом. Про эту страну даже заокеанские президенты говорили, поджав губы, потому что там угнетали негров. Можно сказать, что их там угнетали образцово.

Наёмники были, разумеется, белые. Они быстро заняли аэропорт и начали продвигаться по улицам к президентскому дворцу. Президент на островах был не то чтобы глуп, но молод и неопытен, власть его повисла на волоске.

Но тут в дело вмешался русский дипломат.

Он метался по столице и инспектировал верные правительству части, показывая командирам, что, несмотря на построенный социализм, можно распоряжаться деньгами безо всякой отчётности. Или, быть может, именно потому, что он построен. Вот при коммунизме деньги вообще не предполагались.

Командиры частей с пониманием относились к этой политической экономии.

Но главное, дипломат знал, что такое Восьмая оперативная эскадра и был на постоянной связи с вице-адмиралом.

Большой десантный корабль изменил курс и встал на рейде. В жарком мареве над ним полоскался белый флаг с синей полосой, звездой, серпом и молотом. Эти символы прямо показывали, что с пути построения социализма так просто не свернуть.

После недолгих размышлений к большому десантному кораблю присоединился французский крейсер.

Наёмники отступили к аэропорту. Нескольким из них удалось улететь, другие лежали на улицах, мгновенно облепленные мухами, а четверых пойманных судили, устроив долгий показательный процесс. Щёлкали вспышки фотоаппаратов, и наёмники щурились, понимая, что за них никто не заступится: ни страна неподалёку, известная угнетением чернокожих граждан, ни большое государство за другим океаном, где президенты выглядят столь импозантно.

Короче говоря, многие сторонние наблюдатели были огорчены.

Но один из них, что тоже стремительно перемещался по облитой зноем столице, был огорчён больше остальных. Однако по привычке, заведённой людьми его профессии, не подал виду.

Ведь, кроме того, что он умел разговаривать с людьми, в том числе и с вооружёнными, он ездил на дипломатической машине. Как нив чём не бывало он пригласил советского коллегу на семейный ужин, и тот явился с женой.

Правда, советский дипломат пришёл со своей бутылкой и пил только из неё.

Лучше бы он прихватил и свои рюмки. Помогли бы даже гранёные стаканы, хотя это несколько противоречит дипломатическому этикету. Всё дело в том, что чужие рюмки оказались не совсем чистыми, и через день супружеская пара оказалась в больнице при посольстве.

Потом говорили, что советскому дипломату помогло то, что через несколько часов на приёме в своём посольстве он пил среди своих — и без меры, но вот жена его была не склонна к пьянству. Поэтому через неделю её увезли на родину в скучном цинковом ящике, обшитом редкими в этом краю досками.

Но о том, как вредна грязь на бокалах и рюмках и чем это чревато, спорят до сих пор.

Эта месть была признана высокими сторонами личной инициативой, и человек, не заботившийся о чистоте посуды для гостей, через некоторое время не справился с управлением автомобилем. Его красивая дипломатическая машина упала с набережной в океан, где уже не было никаких военных кораблей — ни советского, ни французского.

Но вдовцу в этом не было никакой радости.

Он любил свою жену, и теперь тоска грызла его сердце. Его товарищи всё понимали, дипломата думали отозвать домой, но пока его никем нельзя было заменить.

И случилось то, чего никто не ждал.

Советский человек, свободный от религиозных предрассудков, отправился в тот квартал города, куда обычно ходили ночью. Там было не продохнуть от горького запаха трав, горевших в жертвенниках, и то и дело можно было заметить крестьянина, волочившего за собой на верёвке козу.

Крестьянин обычно возвращался из этого квартала просветлённым, а коза не возвращалась, потому что всякое просветление имеет свою цену.

Дипломат Савостьянов не очень желал просветления, но знал, что душа умершего ещё сорок дней бродит по миру, прежде чем совсем исчезнуть. Неизвестно, относится ли это ко всем душам, равно как и к душам граждан социалистических стран или просто стран, вставших на путь построения социализма.

Так или иначе, дипломат вступил в долгую беседу со старухой, мало понимавшей в социализме, но знавшей толк в перемещении душ.

Они сидели в тёмной комнате, которую освещали свечки в пустых тыквах, потому что есть места, в которых День Всех Святых длится весь год, хоть местные жители и не справляют этот праздник.

Старуха говорила с Савостьяновым уважительно. Откуда-то она знала его историю.

Она сказала гостю, что есть одно средство помочь горю. Но для этого нужно найти человека, который согласится уступить своё тело по доброй воле. Казалось бы, это неразрешимая проблема, но островное государство было небогато, и народ в нём жил бедно.

Когда гость пришёл во второй раз, ему сказали, что такой человек нашёлся.

Теперь в луче света, льющемся из сушёной тыквы, на него смотрела большеглазая, не очень красивая девочка. Потом про неё говорили, что она похожа на лягушку, однако не нам судить о чужой красоте.

Родным девочки нужны были деньги, но оказалось, что большую часть их они готовы взять вещами, которых у людей из страны победившего социализма было всё же больше, чем у граждан стран, только вступивших на этот путь просветления.

Так что, когда советский дипломат приехал в квартал странных запахов, машина его была тяжело нагружена.

Коза тоже явилась — из багажника. Она уныло блеяла, понимая, что уж её-то ничего хорошего не ждёт.

Савостьянов недолго сидел в тёмной комнате и нюхал запах свежей крови и чадящей травы.

Девочка вышла к нему и незнакомым голосом вдруг сказала:

— Серёжа...

Под мышкой у неё была пустая тыква, заткнутая тряпкой. Внутри скреблась прежняя душа — на всякий случай.

Через некоторое время девочка улетела учиться туда, где вода падает на землю белыми хлопьями и нельзя ходить босиком. Ушедший со службы дипломат женился на ней через год, а после этого всё в мире вдруг завертелось, исчезло привычное, жизнь и планета переменились, куда-то подевались целые страны, не говоря уж о больших десантных кораблях.

Но умение говорить с людьми, в том числе и вооружёнными, по-прежнему пользовалось спросом.

Савостьянов жил себе и жил...

— Но? — спросил я Елену Сергеевну.

— Что «но»?

— Обычно после этого бывает какое-то «но».

— Обычно бывает, а тут нет. Тут любовь би гармония. Это тебе всё время нужно, чтобы было как в книгах: он любит её, она любит его, но она умерла, и над ней всё время вьются мухи.

— А как же коллеги? И всё такое... Это бы обязательно вскрылось!

— Ну подумай, — снисходительно посмотрела на меня Елена Сергеевна. — На дворе ещё прежняя власть, и в телевизоре ещё не каждый год говорят руины и лают загадочные собаки. Ты регулярно ходишь на марксистско-ленинские курсы и плещешься там в океане материализма.

И после всего этого ты приходишь к начальству, чтобы доложить: «Наш шпион, или, если хотите, разведчик, занимается переселением душ. А жена его живёт в чужом теле, прикупленном за сходную цену у прежнего владельца». Рискнёшь прийти с таким докладом к начальству? То-то. Да что начальство?

Попробуй просто за столом кому-то ещё рассказать.

Раньше можно было прослыть сумасшедшим и нажить неприятности. В нынешние времена всё гуманнее. Вот Фролов вдруг помолодел лет на тридцать и всех убеждал, что это благодаря молодильным яблокам, которые у него на участке растут.

Какие у него яблоки? У него яблонь сроду не было. Одна сныть да топинамбур. А он туда же — «молодильные яблоки». Я столкнулась с ним неделю назад: опять старый, и перегаром несёт, как из бочки. Допускаю: достал где-то одно, но что оно в его жизни уценённой меняет?

Ни-че-го.

С нашего балкона было хорошо видно, как седой старик и его жена вышли в сад.

Старик держал в руках лопату, а женщина — коробку. Видимо, с семенами.

— Кабачки, — сказал я.

— Что «кабачки»? — не поняла Елена Сергеевна.

— Хорошо, если бы они сажали кабачки.

Это было бы достойным завершением истории.

— Нет, глупый. Они не любят кабачки. Их нужно раздавать, а им — некому. Кабачки служат для социализации людей. А Савостьяновы сажают тыквы, я была у них на участке и видела. Выращивают тыквы, а потом делают из них фонарики. Одним словом, прекрасные соседи, только слишком благовониями увлекаются.