ДЕНЬ ТАМОЖНИ

По стенам даже ползали не знакомые нам насекомые, не родные клопы и тараканы, а какие-то длинные жуки со множеством ног.

Иван Гончаров. Фрегат «Паллада»

Серёжа лежал в высокой траве и смотрел на небо. В дозоре это, разумеется, было запрещено, но тут, на передней линии, правила были другими.

Он вспоминал отчего-то не дом, а дачное лето, когда вокруг вились стрекозы, а в траве шуршали ежи. Ежа, говорили, можно приручить.

Блокпост жил своей жизнью. Там, за вереницей бетонных блоков, начиналась дорога, спускавшаяся с холма. Миновав ущелье, она поднималась на соседнюю гору, к закату. Дальше никто не заглядывал — даже дроны. Кажется, дальше было то, что раньше называлось Махачкала.

Но проверить этого никто не мог, да и Серёжа один помнил географические названия из прошлого. В детстве у него был красивый старый атлас, не имевший теперь практической ценности. Он вообще был сын людей с образованием, и после призыва мог рассчитывать на инженерные войска, а вот попал сюда — в таможенную охрану. Никакой торговли с югом уже не было, а название осталось. На блокпосту ещё виднелась огромная надпись по трафарету «Таможня», но уже не все солдаты понимали, что это значит.

Их дело было — не пропускать ничего и никого, и с этой задачей они справлялись. Всё потому, что на дороге не было ничего и никого — только давным-давно на ту сторону прошёл конвой, да и тот не вернулся назад.

Старослужащие рассказывали, как несколько лет назад через блокпост ломились беженцы. Для того, чтобы их сдерживать, на той стороне ущелья сделали палаточный лагерь. Но в какой-то ничем не примечательный день, когда беженцам в очередной раз привезли пищевые концентраты, оказалось, что жители лагеря исчезли. Только ветер шевелил пологи пустых палаток.

На смену беженцам пришли жуки.

Большие жуки, как сказал бы проводник служебной собаки Дрищ, «в холке по колено». Но это была загадочная фраза — есть ли у жука холка? Есть ли у него рост? Или его рост — длина?

Жуки никогда не переходили разделительную линию. Сапёры говорили, что у них удивительное чутьё на минные поля, но даже там где не было мин, они поворачивали обратно в виду красных предупреждающих табличек, будто умели читать.

Серёжа услышал похабную песню, которая становилась всё ближе, и узнал голос разводящего.

Он встал, отряхиваясь, и прихлопнул у себя на шее жучка. На этой стороне жуки, комары и стрекозы были вполне нормальные.

Сержант-разводящий привёл ещё двух солдат, и Серёжа понял, что сейчас будет. Это была давняя забава — стрелять по жукам. У жуков было избыточное давление внутри, и при попадании они взрывались, как бомба. Раньше тут так стреляли по арбузам, но арбузы вот уже десять лет здесь не росли.

Серёже эта забава была отвратительна, но ничего поделать он не мог.

Солдаты были первого года службы и смешно вертели лопоухими головами. Они не могли привыкнуть ко всему, что их окружало — к горам, жаре и разделительной линии. И к жукам, конечно.

Солдаты легли на сухую прокалённую землю, и разводящий стал над ними. Ударом ботинка он развёл ноги лежащих на правильный угол и все стали ждать.

Наконец, первый заметил в оптику какое-то шевеление. Он выстрелил, но не попал.

Тут и Серёжа увидел трёх жуков. Один был довольно крупный, с заметными темными пятнами на теле, а два других сильно меньше. Соседи двигались по идеальной кривой, максимум которой был в метрах двадцати от таблички-предупреждения на деревянном столбике.

Наконец, второй солдат попал в самого большого. Тот на мгновение превратился в шар серых брызг — совсем близко от них. Серёже даже показалось, что капли долетают до разделительной линии. От жука остались только шесть ног и днище, похожее на миску, из которой удалили содержимое.

Настал черёд и среднего — его подстрелил сам сержант. Третий жук не торопился бежать, а всё крутился вокруг места гибели своих родственников. Первогодок истратил на него четыре патрона, но так и не сумел попасть.

Жук приблизился и фырчал очень смешно. Только двигался он навстречу своей смерти.

— Эй, хватит, — крикнул Серёжа. — Побаловались и будя.

— Тебе жалко что ли? — разозлился разводящий.

— Х-хватит.

Сержант скинул с плеча автомат и шарахнул очередью, — но пули только выбили искры из камня. Жук фырчал совсем близко, и видно было, что ему не страшно умирать.

— Хватит, — миролюбиво сказал Серёжа, но перекинул автомат на грудь. — В следующий раз придёте.

Первогодки переминались с ноги на ногу, и судя по всему ничего не понимали. Разводящий зло плюнул Серёже под ноги, но ушёл. Приказывать в этом диком краю было бессмысленно, — даже сопливому мальчику из образованных.

Вечером они подрались с сержантом — зло и коротко. Никто не взял верх, но вражда между ними укрепилась, как блокпост, обставленный бетонными блоками.

В следующий раз сержант специально оставил Серёжу одного и не менял его лишнюю ночь. Это Серёжу не обидело, потому что к нему пришёл жук. Таможенная служба кинула жуку полпластины пищевого концентрата и убедилась, что тот всё съел.

Через два дня, придя на пост, Серёжа снова увидел своего жука. Он медленно двигался вдоль линии и всё так же фырчал. «Он опять пришёл на место гибели своего отца и брата», — решил Серёжа. Теперь с ним в карауле был солдат с севера, и этот парень, прислушавшись, сказал, что жук фыркает, как большой ёж.

Серёжа снова кинул гостю концентрата, и караульное время потекло медленно.

Жук приходил каждое дежурство, и поэтому Серёжа выпросил у проводника караульной собаки немного собачьего корма. Белкового концентрата на жука уже не хватало. Проводник караульной собаки откликавшийся на прозвище Дрищ оказался единственным, кто отнёсся к новой дружбе Серёжи с пониманием. Сказывалось его отношение к животным вообще: людей Дрищ не любил, а вот любую живность уважал безмерно.

Остальные относились к жуку неприязненно.

Сержант так и вовсе говорил, что Серёжа ходит трахаться со своим жуком. Солдаты ржали, но втайне завидовали. На блокпосту хорошо иметь кота или собаку, но здесь не было ни одного кота километров на двадцать вглубь санитарной зоны, а со служебной собакой не забалуешь. А мужчинам вдали от дома нужно куда-то девать свою нежность.

Как-то через блокпост прошла экспедиция на ту сторону. Учёные ждали конвоя, и один из них прожил два дня среди бетонных блоков и плит. Этот толстый, сильно потеющий человек в армейской панаме говорил, что жуки не так просты, как многим кажется. Они строят целые города, и при этом именно в тех местах, где были города людей. Исчезнувшие постройки отражаются в домах жуков, как в кривом зеркале, — будто жуки знали и помнили, как они выглядят. Это было видно с дронов, но потом большая часть дронов испортилась, а ремонтировать их стало некому. Учёный показывал Серёже снимки, а остальным солдатам до них дела не было. Для них жуки были не цивилизацией, а красиво взрывающимися арбузами.

Охота на жуков оставалась тут единственным развлечением, и им никто не хотел поступиться. Кроме Серёжи, разумеется.

Учёный был уверен, что раньше эти жуки умели летать, и про это даже сочиняли песни. Но говорил он это довольно неуверенно. Кажется, это и было его задачей — понять, летают ли эти особи или начисто потеряли такое свойство. Серёжа хотел расспросить толстяка о других подробностях, но тут за учёными пришёл конвой из двух бронемашин. Обратно никто не вернулся — ни машина с учёными, ни два бронетранспортёра. Серёжа утешал себя тем, что они, может быть, вышли через другой блокпост, а о таких вещах им не докладывали.

Через неделю, чтобы отомстить, сержант придумал посылать Серёжу на обход разделительной линии — поправлять таблички и проверять, не рвануло ли что на минных полях. Так он надеялся разлучить Серёжу с жуком, и, действительно, жук, несколько раз не встретив своего спасителя на обычном месте, пропал.

Для обхода идти нужно было далеко, километров пятнадцать. В третий раз Серёжа довольно далеко от блокпоста неудачно ступил на тропе и скатился по склону вниз, подвернув ногу. Первое, что он увидел рядом — своего жука. Жук стоял на краю разделительной линии, фырчал и нерешительно шевелил лапками. Наконец, будто что-то щёлкнуло в мозгу насекомого, и он принял решение. Жук пересёк границу и приблизился. Лапками он ухватил пустую флягу и потащил её прочь.

Серёжа закрыл глаза. А когда он открыл их, то увидел, что жук тащит к нему флягу, уже полную, правда, не сумев прикрутить пробку до конца. Фляга оставляла на траве мокрый след, но половина воды в ней осталась.

Серёжа сделал несколько глотков и стал ждать помощи, а жук печально кружил рядом. Сержант нескоро обнаружил пропажу, и только служебная собака взяла след. Дрищ с ещё одним солдатом вытащили пострадавшего наверх.

Жук при этом предусмотрительно спрятался.

Так Серёжа избавился от обязанности по обходу разделительной линии. Правда, в бессмысленный караул его по-прежнему посылали, и он всё так же лежал в теньке, положив на камень ещё болевшую ногу. Над ним на север плыли облака, и можно было вслед полковому психиатру представлять, на что они похожи.

Жук копошился рядом. Теперь Серёжа соглашался, что он похож на большого ежа и фырчит так же успокаивающе. Уже было понятно, что в мыслях жука отражаются человеческие эмоции. Он был способен на помощь и дружбу. «Недаром, — думал Серёжа, — жук выбрал именно его, чтобы быть прирученным. Нашёл единственного из всех обитателей блокпоста, который был способен на дружбу. Или то, что у них, жуков, понимается под дружбой. Сейчас он копошится рядом, роет лапками землю… Интересно, о чём он думает?»

Жук в этот момент думал о том, что летом полно еды — от землероек до зайцев. Но скоро выпадет снег, и еда попрячется в норы. Поэтому зимой можно съесть этого двуногого, которого, кажется, он приручил.