ХХ ВЕК, СУМЕРКИ

Малыш приближался к месту своего назначения. Вокруг него, прижимаясь к самой дороге, зеленел лес, изредка уступая место полянам поросшим жёлтой осокою. Солнце садилось уже который час, всё никак не могло сесть и висело низко над горизонтом. Машина катилась по узкой дороге, лишь кое-где засыпанной хрустящим гравием. Когда колесо ловило колдобину, в багажнике гулко бились друг от друга пустые канистры. Машину было жалко, чудо немецкого автопрома Малыш сам пригнал через четыре границы. Путешествие на Север было задумано как свадебное, вернее предсвадебное, вместо свадебного. Но за неделю до отъезда Малыш пришёл домой в обычный час и увидел невесту с двумя закадычными друзьями. Втроём они играли в тучку и дождик, и больше всего Малыша расстроила не измена, а то, как она была обставлена. Он считал свою невесту умной рациональной девушкой, и то, что она не смогла рассчитать время, оскорбило Малыша донельзя.

А время тогда было особенное, по-особому ценное. Человек, ценивший время, бывало, выходил из дома в рваных тапочках, а вечером приезжал на дорогой машине. Правда, на следующее утро он уезжал на ней в то место, где время превращалось в деньги, и не возвращался вовсе. То, что выскребли из дорогой машины после взрыва гранаты под сиденьем, хоронили с некоторым оттенком неловкости, но без удивления. Малыш старался не думать о таком исходе не потому что боялся, а потому что рационального смысла в этом не было. Всего не учтёшь.

Как и того, что сейчас на повороте из леса вышли два человека. Один из них поднял руку, а второй, похожий на медведя, для убедительности перекинул на грудь автомат. Приглядевшись, Малыш обнаружил, что медвежий вид придаёт ему надетая, несмотря на летний день, шуба. Кажется, поехать в путешествие одному, всё-таки было не очень хорошей идеей. Но, с другой стороны, чем бы ему помогла женщина, сидящая справа от него? Ровно ничем.

Незнакомцы, впрочем, только попросили довезти их до Соловца. Туда-то Малышу было и надо, но, оказалось, что двум путникам нужно не в сам Соловец, а чуть в сторону. Это было предложение, от которого невозможно отказаться.

Очень скоро дорога улучшилась, и машина проехала в навечно открытые ворота мимо опустевшей будки охраны. Город окружал внушительный забор, но всё пришло в запустение, кроме новенького дорожного указателя «Соловец-22». Это был один из городков ЗАТО, который давно потерял свой статус, оставляя его жителям вопрос «За что?».

Один из попутчиков был смешлив, и пытался завести беседу, другой (тот, что с автоматом) оставался мрачен. Малыш повеселел, поняв, что ему ничто не угрожает ― пока, и спросил, можно ли тут переночевать. Оказалось, что запросто. Гостиница пустовала, но смешливый рекомендовал ему родственницу, у которой за умеренную цену можно попарится в бане и наесться до отвала окрошкой.

Прощаясь, смешливый внимательно всмотрелся в лицо Малыша и сказал:

― А ведь вы по компьютерам специалист? Ну, «пи-си». Судя по книгам на заднем сиденье.

Там у Малыша действительно лежал том Фигурнова и какие-то распечатки. Смешливый повернулся к напарнику и сказал:

― Кажется, он нам подходит.

Мрачный его товарищ, что уже спрятал оружие в складках своего могучего тела, неожиданно пискляво ответил:

― Подходит-подходит.

Банька и вправду оказалась хороша, да и окрошка не хуже. Родственница вовсе не была старухой, как ожидал Малыш, а женщиной возбуждающей, да так что, засыпая на узком топчане, он дал волю рукам и фантазии. Сон был краток и тревожен, да так, что Малышу стало казаться, что хозяйка действительно навестила его на топчане. Он проснулся удивительно усталым, будто всю ночь летал с ней над здешними лесами, а потом на вершине какого-то холма три раза играл в тучку и дождик, и не только с ней, но и с её подругами.

Умываясь, он вычистил из волос какую-то солому и сосновую веточку.

Перед отъездом Малыш решил прогуляться и в полчаса осмотрел всё: типовые здания шестидесятых, фрески с изображениями людей в белых халатах с какими-то колбами в руках, космонавта, принимающего из рук девушки в короткой юбке светящийся шар, и множество атомов, похожих на перекати-поле. Местный магазин был открыт, да только в нём ничего не было, кроме удивительного турецкого чая, реклама которого утомила Малыша ещё в столице. Замкнув круг, он снова вышел на площадь, на которой стоял печальный Ленин с генеральской фуражкой в руке.

Прямо за памятником стояло здание, видимо главное в этом городе. Стекло и бетон (впрочем, уже облупившийся по краям), вывеска магазинчика секонд-хенд (так и было обозначено кириллицей), кафе с деревянным витязем у двери, и тут же магазин турецких шуб. Малыш не успел насладиться мыслью о том, как именно проходит земная слава, как его кто-то хлопнул по плечу.

Это был давешний смешливый пассажир.

― Молодец, что сам пришёл, а то я думал за тобой посылать.

И смешливый повёл его внутрь, в дверь между шубами и входом в кафе «Лукоморье», где на скромной вывеске, с гербом несуществующего государства, значилось «НИИЗАЧЕМ». Смешливый махнул вахтёру, дескать «это со мной», но вахтёр спал, и никому до них не было дела. Это была тоже примета времени, и Малыш помнил, что также мгновенно изменились вахтёры на секретных предприятиях, где он сам арендовал помещение. Его привели в какую-то комнатку, где сидела женщина, как ему показалось, совершенно голая. Потерев глаза, он решил, что всё же нет, а потом, отняв руки от лица, что всё же ― да. И в каком-то вдруг навалившемся безволии он подписал сперва одну бумагу, потом вторую, и зачем-то отдал женщине паспорт.

Смешливый (только сейчас он узнал его фамилию ― Гибарян), уже обнимал его, как брата. Вместе они очутились в лаборатории на заднем дворе, где рядами, уходящими вдаль стояли какие-то однотипные приборы. Малыш поразился не непонятной технике, а тому, что пространство ангара казалось бесконечным и ряды этих аппаратов терялись в темноте. Гибарян объяснил ему, что это десять тысяч паровых машин, часть огромного счётного механизма, который нужен для… Тут Гибарян махнул рукой, сказав, что потом расскажет, и поздравил Малыша с тем, что он будет ими управлять с помощью прекрасной машины XT-286, которую институт только что за дикие деньги выписал из-за рубежа. А теперь нужно праздновать, и Гибарян повёл его в «Лукоморье». Там уже, несмотря на рабочий день, сидело множество народу, и среди них второй пассажир, тоже оказавшийся научным сотрудником. Его велено было не бояться, а ствол, с которым он не расстаётся, ― дело житейское. Он ведь по совместительству владелец магазина турецких шуб. Малыш спросил, хорошо ли расходится товар, и ему ответили, что он просто не знает местных зим. Но ему, Малышу, обязательно будет скидка.

Они выпили сперва под уху, а потом под жаркое. Потом выпили просто так, и ещё раз, и Малыш, сам не понимая, как, снова заснул на топчане в домике с баней. Поутру его зубы стукнули о стакан с кислым квасом, который держала женская рука, и он ощутил блаженство. Но это уже совсем другая история.

Зима оказалась действительно лютой, и шуба ему пригодилась. Малыш ходил на службу и исправно пялился в экран, на котором моргали синие таблицы «Нортона». Паровые машины исправно пускали свой пар, но предназначение их оставалось непонятным. Кажется, они были элементами огромного суперкомпьютера, который придумал даже не Гибарян, а какой-то сумасшедший учёный, который давным-давно со скандалом покинул проект. Сарториус, Калториус, Малыш даже не стал запоминать. Однажды Гибарян, вполне уверившись в надёжности своего подчинённого, сказал, что машина будет производить валюту. Это оказалось не метафорой, и не печатью фальшивых бумажек, как на секунду решил Малыш. Гибарян утверждал, что за этой системой стоит будущее и революция в экономике, но дальше уже пошли какие-то хэш-суммы, репликации. В этот момент Малыш подумал, что не для этого он бросил программирование и стал торговать джойстиками и принтерами. Пока его знаний хватит, а дальше разберёмся.

Сперва Малыш особо не вникал в жизнь института. Да и жизнь тут больше теплилась в кафе «Лукоморье», а часть учёных и вовсе покинула Соловец-22. Их закрытые лаборатории сохранили таблички, больше напоминавшие названия модных телепередач ― «Третий глаз», «Сектор говорящих руин», «Лаборатория дискретной контрамоции». Говорили, что здание уходит на десять этажей вниз, но Малышу вовсе не хотелось лезть вниз, особенно после того, как он обнаружил старый виварий. Бесцельно слоняясь по зданию, Малыш увидел табличку вивария и ещё пять, предупреждавших о разных смертельных опасностях этого места. Самое странное, здесь ничем не пахло. Оказалось, что обитатели вивария сдохли прямо в клетках, и случайный посетитель поразился их странным скелетам ― с тремя, а то и с семью головами.

Кто-то из сотрудников всё же приезжал из дальних краёв. К примеру, один завлаб, родом из тех испанских детей, которых привезли в конце тридцатых годов в СССР, приезжал из новообретённой Испании на два-три дня. Малыш видел, как гордо он шествует по коридору и ему чудилось, что на поясе этого испанца пристёгнута настоящая шпага. Другой завлаб, занимавшийся национальным меню для выведения идеального человека, ярый русофил, сперва уехал в Израиль (кто бы мог подумать), а теперь вернулся и вёл передачу на телевидении. В институт он приезжал летом, по большей части проводя время в сборе грибов и застольях. Служба здесь, как понял Малыш, нужна была телеведущему для подписи в бегущей строке на экране.

Но так или иначе, институт функционировал, и Малышу там стало даже нравиться.

К тому же однажды родственница хозяйки, промышлявшая гаданием, раскинула карты и сказала, что программист никогда не уедет из этого города, и сейчас она видит его могильный камень с датами и надписью «От любящих и безутешных дочерей Жанны, Снежаны и Виолы».

Но всё же нужно было понять тайну десяти тысяч паровых машин, и он решил найти старика, начавшего это дело. Конечно, он оказался никаким не Калториусом, а просто Карлсоном. Малыш обнаружил его в лаборатории левитации, в самом дальнем углу здания.

Когда он вошёл, Карлсон висел под потолком. Выглядело это донельзя нелепо. Увидев гостя, Карлсон что-то нажал на груди и с шумом упал на пол. Малыш помог ему подняться.

― Я не левитирую, ― сказал хозяин. ― Это нормальный лептонит.

Малыш из уважения покивал головой. Он не знал, что такое лептонит, и готов был поверить, что это глагол.

― Я знал, что вы придёте. Я наводил справки. Скажите, вы никогда не были за границей?

Малыш рассказал, где он был, и пока перечислял, то Карлсон сладко улыбался, прикрыв глаза. Так слушают дети рассказы о несъеденных ещё сладостях.

Оказалось, что Карлсон невыездной. На встречный вопрос Малыша он стал темнить, говоря, что его сроки не подошли и не подойдут никогда. Потом перевёл разговор на лептонный двигатель, отчего Малыш заскучал даже больше, чем от хэш-сумм.

Потом он как бы случайно заводил разговор о старике с другими сотрудниками. Они говорили о Карлсоне разное, например, то, что он летает как шмель. Согласно законам аэродинамики, шмель летать не может. Но это всё глупости ― он летает, и именно согласно правилам аэродинамики. На следующей встрече Карлсон рассказал эту печальную историю.

― Я доложил это на секции левитации ещё в 1983 году. Секретарь парткома предложил мне соавторство, а когда я отказался, высмеял всю идею. Он видел чертёж с пропеллером, но ничего не понял. Но партийный секретарь обвинил меня в незнании элементарных законов физики ― он считал, что нужно делать соосную схему на спине, или компенсирующий винт на ботинках, чтобы тело не раскручивалось в полёте. Ему было невдомёк, что это всего лишь вентилятор охлаждения. Тему у меня отобрали, и, разумеется, ничего у них не получилось. Только угробили одного дипломника. Не помню, как его звали.

Это обычный лептонный двигатель. Многие издевались надо мной, приводя в пример этот пропеллер. А пропеллер служит только для охлаждения. Вот так-то, мой мальчик. Это я ещё не рассказал тебе про подтяжки.

В другой раза они вернулись к теме паровых машин, и Карлсон всё же рассказал принцип работы компьютера для производства денег. Он действительно придумал эту машину на пару тридцать лет назад, но потом поругался со своим аспирантом Гибаряном, и тот, интригами и подкупом выгнал Карлсона с проекта. Уходя от старика, Малыш решил, что всё понял в принципе производства денег, но, дойдя до дома с банькой, почувствовал, что все эти знания куда-то улетучились.

Уже не за этим он приходил в комнату Карлсона с обязательной баночкой варенья. (Чай был обязанностью хозяина.) Программист снова рассказывал ему о загранице. Карлсон слушал внимательно, расспрашивая о мелких деталях чужого быта. Взамен он даже дал полетать гостю, правда сидя на самом Карлсоне верхом. Малышу это не понравилось, комната была маленькая, они стукались о стены, к тому же Малыш боялся лопастей вентилятора.

И вот однажды старик встретил его строго и печально.

― Нам нужно прощаться, ― произнёс он, словно подняв стакан на поминках. ― Я вполне доверяю тебе, мой мальчик, и знаю, что ты меня не выдашь. Я улечу сегодня ночью. Я улечу отсюда в Америку, прямо через Северный полюс ― отсюда ближе. Тут наука кончилась, а ждать я больше не могу.

Малыш вспомнил, что накануне Карлсон жаловался на неполадки с вентилятором, и напомнил об этом старику. Система может перегреться, и Карлсон рухнет во льдах, как лётчик Леваневский.

― Нет, я полечу. Сегодня меня вызвали к начальству и велели принести лептонный двигатель со всем описанием. Они поняли наконец, что я давно перестал заниматься левитацией. И это конец, множество моих изобретений отнято, и мне не жаль их. Но это больше, чем двигатель, это средство спасения.

Малыш вздохнул. Заграница его не манила, идея эта казалась глупой, но расставаться было жалко. Дверь за ним закрылась, и Карлсон продолжил копаться в своём двигателе.

Карлсон действительно исчез. Гибарян с подозрением расспрашивал Малыша об их разговорах, но Малыш действительно не выдал товарища. Потом он тщательно слушал сводки новостей, но известий о появлении Карлсона в Америке не находилось. В иностранных научных журналах ничего о лептонном двигателе тоже не обнаружилось. Шло время, которое, как известно, деньги, и Малыш стал забывать своего друга, который, кстати, и не обещал вернуться.

Но, однажды, гуляя с дочками в садике, он увидел странное объявление на столбе.

Впрочем, это уже совсем другая история.