СЛОВО О КОЛЛЕКТИВНОМ АВТОРЕ

Вот ход моих рассуждений: для того, чтобы самое банальное происшествие превратилось в приключение, достаточно его рассказать. Это-то и морочит людей; каждый человек — всегда рассказчик историй, он живёт в окружении историй, своих и чужих, и всё, что с ним происходит, видит сквозь их призму. Вот он и старается подогнать свою жизнь под рассказ о ней. Но приходится выбирать: или жить, или рассказывать.

Жан-Поль Сартр. «Тошнота»

«Автор» — одно из самых загадочных понятий — и в жизни, и в культуре. Дело в том, что «автор» совсем не то что «писатель», и даже не «человек-подпись». На театре «автором» оказывается то режиссёр, то драматург. В кино и вовсе, режиссёр навсегда победил сценариста. Кто «автор» фильма? Режиссёр. Проверить эту мысль можно попыткой вспомнить сценаристов знаменитых блокбастеров.

«Автор» книги — это тот, кто обозначен на её обложке. Институт литературных негров существовал всегда, и только в редкий случаях — типа Дюма или печально известного Сурова1 — мы знаем некоторые имена. Тысячи других канули в воду, унесены ветром, пали прахом на землю.

Но случай эффективного управления литературными неграми — вовсе не самый интересный. Хотя эта задача для квалифицированного менеджера — подбирать сотрудников, платить не так много, чтобы они не возгордились и не так мало, чтобы они не разбежались. Смотреть, чтобы они не украли что-то в социальных сетях, вставив в роман для объёма, а также не вставляли акростихом послание потомкам: «Это я, Иван Синдерюшкин, написал все книги этой бездарности». Нормальная работа на вредном производстве — я видел это вблизи, хоть и не участвовал. Когда я писал учёный труд о русских любовных романах-лавбургерах я прочитал сотни две таких книг. Там была блестящая современность с отдыхом на Багамах, и экскурс в историю, когда красавец, у которого сыпалось золото с кружев розоватых брабантских манжет, любил героиню по-наполеоновски, не отстёгивая сабли. И довольно быстро понял, что и там бывает кривая халтура, но есть и высокий стандарт производства, смотря как дело поставить.

Интереснее, чем анонимный подряд, авторские проекты. Те, где работают свой редактор, свой корректор и свой юрист. Есть там и свой специалист по продвижению на рынок — одним словом, не «автор», а целое издательство.

В прежние времена (как говорят несколько жеманно, «при прежней власти»), то есть в литературоцентрической стране, существовала разнарядка на писателей. С окраины империи приезжал человек с рукописью, и к нему прикрепляли переводчика, который превращал подстрочник в некое подобие связного текста, за ним приходили суровые редакторы из толстых литературных журналов.

Книга лежала перед ними, как чудовище Франкештейна-ака или Франкенштейна-оглы, — безжизненное, похожее на человека только количеством рук и ног. Редакторы переписывали текст многократно, ритуально согласовывая его с пришельцем, хотя согласование было бессмысленно. И вот в тело вдыхали душу, по его жилам начинала течь кровь русского языка, и вот оно дёргалось, обводило читателей мутным взглядом и начинало жить.

Если это был человек из-под полога сибирского леса, то первый пересказчик просто не назывался переводчиком. Кто тут был «автор»? Какова его фамилия? Да вот же она, на обложке. Не в мелком же шрифте выходных её искать, не в братской могиле редакторов перед форматом печати и номером типографского заказа.

В массовой культуре всё иначе — сейчас там поток и конвейер. Движется лента с коробками, в которые заученным движением суют одинаковые брикеты лапши и разные пакетики специй. Именно такой пакетик отличает «лапшу с курицей» от «лапши с грибами». Я очень люблю это придуманное во время написания того самого учёного труда сравнение — оно описывает идеальную конструкцию масскульта: стандартная лапша плюс пакетик колорита. В этом кулинарном царстве массовой культуры происходит настоящая гибель автора. Именно «гибель автора», а не «смерть автора». «Смерть автора» в духе Роллана Барта с рассуждением «что же касается современного скриптора, то он рождается одновременно с текстом, у него нет никакого бытия до и вне письма»2 образца 1967 года. Гибель автора наступает в серии — когда её название становится важнее фамилии на обложке, или когда фамилия хозяина франшизы становится главнее имён нанятых работников. В своё время, когда издательство «Радуга» привело на отечественный рынок любовные романы издательства «Арлекин», покупатели спрашивали продавца не об именах и названиях. Они говорили: «Есть сто двадцатый? Нет, сто пятнадцатый у меня уже есть. И сто шестнадцатый тоже... Значит, в следующий раз».

На узнаваемом переплёте рядом с названием серии, был порядковый номер и он, совершенно по-библейски, убивал автора. «Поэтому Мерлин Монро — навеки Мерлин Монро, а не Норма Джин Бейкер Мортенсон, Мадонна так и остаётся для потребителя Мадонной, хотя бы и он знал, что её зовут Мадонна Луиза Вероника Чиччоне. В ранней российской массовой литературе псевдоним часто брался Автором из-за того, что сам Автор и его круг воспринимали коммерческий заказ как нечто-то недостойное и дистанцировались от своего текста придуманным именем. Смыл дистанции был не только во вторичном имени, но и во вторичном тексте, за который автор не намеревался отвечать ни перед потомками, ни перед современниками. Кстати, самый известные псевдонимы, выбирались по причинам профессиональной корректности и корпоративной этики — Александра Маринина (Алексеева) и Кир Булычёв, а так же Всеволодов (Можейко) — вот примеры псевдонимов, превратившихся в нормальные торговые марки. Но есть ещё и пушечное мясо массовой литературы, превратившееся в однородную массу. Интересно, что это не ставит крест на качестве текста в целом. Нам не обязательно, чтобы на одноразовой зажигалке стояло клеймо „Картье“, в девяноста девяти случаях из ста важно только то, чтобы она без осечки произвела на свет огонёк. Функция валовой, серийной литературы иная, нежели чем функция авторских марок»3.

Есть очень интересное обстоятельство с такой кадровой позицией, как «автор»-журналист, из-за особой роли журналистики, вытесняющей литературу. Раньше бытовала фраза «каждый журналист мечтает быть писателем», или «журналист — несостоявшийся писатель». Сейчас происходит обратный процесс — журналист становится демиургом, видоизменяющим события. Он, естественно, главнее писателя, а ещё лучше на рынке себя чувствует гибридный вариант.

Журналистика — это имитация компетентности. Журналист, который пишет обзорную статью, становится некоторым, пусть поверхностным специалистом в узкой области. Потом он делает текст на другую тему, затем — на третью. В этом отличие компетентности журналиста от собственно специалиста, который занимается всю жизнь одним и тем же делом.

«Писатель должен жить долго» — потому что он может, прожив долго, написать мемуары. То есть стать интересным не за счёт своего творчества, а за счёт рассказа о заведомо интересных людях. Вот та стратегия, которую осуществляет журналист не в старости, не в отдалённом времени, а здесь и сейчас.

Кто автор книги интервью? Тот, кто задавал вопросы, или тот кто отвечал? Часто журналист, превращающийся в «автора» опускает свои вопросы и перед нами появляется книга, автору которой 150.000.000 имя. Кому выписывать чек — непонятно.

Казус Алексиевич чрезвычайно полезен для рассуждений о современной жизни понятия «автор». Корреспондент становится важнее участника событий. Оператор со своей камерой важнее корреспондента, потому что, если он не осуществит съёмку, настоящей новости как бы и не было вовсе. Эта мысль растёт из известной статьи про отсутствующую в Заливе войну. Но, конечно, наше рассуждение немного другое, — оно о том, что если технический ресурс цивилизации не донёс событие для потребителя, то его нет. Если съёмочная группа размагнитила кассету, то никакой пафос тележурналиста не поможет.

Журналист становится главнее предмета, о котором пишет, ведущий — значимее гостей, пришедших в студию, а мнение книжного рецензента важнее мнения «автора» книги. Сменяющие друг друга журналисты становятся самыми известными авторами-акторами политики. Причём журналист обладает так же почти дипломатической неприкосновенностью. Он существует как священная корова общества потребления. Но это большая тема — здесь важно другое: журналист-транслятор часто превращается не в писателя, а в Автора книги. Эта книга компилирует результат его журналистской деятельности — сведённые вместе интервью или распечатанный закадровый текст. Кажется, Достоевский в «Дневнике Писателя» осуществлял, журналистскую функцию, потому что ему было мало социализации как писателя. Современный журналист движется, наоборот, от периодики к «авторству».

Эти разнонаправленные потоки — как два символа двух времён. Кто «автор» книги про то, как собаки лают, руины говорят, а нас окружает мировой заговор, медленно сжимая кольцо? Сценаристы многочисленных передач? Говорящий головы в этих передачах? Редакторы? Так можно дойти и до осветителей. Нет, автор тот, кто обозначен на обложке.

Идея о том, что «автор» сделал всё сам, проверив в конце труда орфографию и пунктуацию, давно покинула мироздание.