ДЕНЬ РАБОТНИКОВ САНИТАРНО-ЭПИДЕМИОЛОГИЧЕСКОЙ СЛУЖБЫ

15 сентября

(зерновоз «валентина серова»)



Зерновоз «Валентина Серова» был под ними.

Он шёл, переваливаясь на волнах, но ровным курсом, и могло показаться, что судно совершает обычный рейс.

— А кто это — Серова? — спросил Вольфганг.

— Actress, — не вдаваясь в подробности, ответил Ванюков. — Soviet.

— Толстая? — переспросил коллега. Его русский язык часто приводил Ванюкова в замешательство.

— В смысле?

— Ну, это… Актрисы прошлого всегда либо толстые, либо худые. Теперь — только худые. А вот раньше всё по-другому. Раньше была Марика Рёк… И Мерлин Монро была толстая.

— А, ну в этом смысле... Нет, худая, кажется.

Ванюков снова посмотрел вниз, переговариваться сквозь шум в вертолёте ему не хотелось.

Раньше в «Валентине Серовой» помещалось пятьдесят тысяч тонн зерна. В общем, она была довольно упитана, хотя большая часть груза давным-давно ушла не по назначению. Попросту — сгнила.

Беда в том, что на ней не было экипажа.

Экипаж сняли с неё семь лет назад, но сухогруз не ушёл на дно, как собирался, а растворился в океане. Год назад его засекли снова, но начался шторм, буксировщик обрубил трос. Про блуждающий зерновоз писали журналисты. Это всегда поэтично — одинокий корабль с женским именем. Летучий Голландец, Мария Целеста, Королева океана, Звезда морей.

Корабль с тайной — это всегда интересно читателям.

Ржавый коричневый борт, русские буквы, запах скисшего много лет назад груза — это скучно. Кому нужны унылые подробности?

Ну и санация — в этом и вовсе никакой романтики.

Тут была главная проблема — никто не знал, что за плесень там развелась. Никто не знал даже, осталось ли там зерно. Кто его там клевал, кто ел. Всё это были материи унылые, с которыми нужно было поступать по инструкции, то есть, по многочисленным инструкциям.

Оттого в службе у Ванюкова никакой романтики не было.

Он был сотрудником Международной санитарной службы и смотрел на зерновоз «Валентина Серова» не из любопытства, а необходимости. За деньги он на него смотрел.

Если новый летучий голландец выкинется на французские скалы, то Служба должна гарантировать спокойствие местных жителей. Впрочем, три месяца назад, когда немецкое судно с фруктами село на мель в Азии, местные жители стремительно очистили трюмы, не боясь никаких инфекций. Коллеги Ванюкова залили пустые трюмы активной пеной и улетели. Но в этом и заключена разница между азиатскими странами и Европой.

В этот момент пилот сказал, что надо уходить: слишком сильный ветер. Они, мол, слишком, рискуют, лучше послать дрон.

Это Ванюкову понравилось — приятнее смотреть в экран, чем в иллюминатор вертолёта.

И они ушли над волнами к базовому кораблю Международной службы.

Действительно, на следующий день они увидели на палубе тени, мелькнувшие между надстройками. Увидел Вольфганг — он вообще отличался острым зрением и реакцией, он в своё время был чемпионом Берлина по теннису.

Ванюков так его и представлял: «А это — чемпион Берлина по теннису», и Вольфганг не мог понять, отчего после этих слов русские смеются, а остальные — нет.

Тени на палубе были стремительно пробегавшими крысами.

Это Ванюков понял, как дважды два. И, как трижды три, он понял, что крыс очень много. Они жировали на тоннах зерна, они плодились и размножались, они делили территорию. Потом они съели остатки зерна и начали есть друг друга. Крысиные матери нежно вылизывают своих крысят, но, не моргнув глазками, съедят самых слабых. О самцах и говорить не приходится.

А эти крысы совершенствовались все семь лет.

Теперь можно было бить тревогу.

Попросить французов вывести миноносец на позицию и утопить зерновоз на подходе.

Иначе «Серова» сядет на скалы, и крысы рванутся к берегу — расширять ареал обитания. Ванюков понимал, что это могут быть совсем иные крысы, не те даже, с которыми борются в больших городах. Это будут крысы, что прожили семь лет на корабле, что скитался в открытом море. Они доедали остатки зерна в карманах грузовых трюмов, а потом ели друг друга.

Им было привычно убивать.

Они легко достигнут берега вплавь, чтобы там потягаться с мягкотелой фауной.

Однажды Ванюков видел, как крысы, обитавшие на брошенном корабле, вылетели прямо из пенного облака. Корабль залили санационной пеной, но крыс она не уморила. Они лишь бросились прочь, и на пути у них встали овчарки эпидемиологической охраны. Ванюков тогда был молод, и его испуг — простителен. Однако сам начальник кордонного отряда пил весь вечер вместе с подчинёнными, чтобы отогнать прочь видение порванных в лоскуты собак.

Поэтому сюда придёт миноносец.

Или, если умники из финансового отдела сделают другие расчёты, и окажется, что истребитель дешевле, чем миноносец, то сюда санитарную зачистку проведут с воздуха.

Скорее всего, прилетит с восточной стороны «Мираж» и будет убивать бедную «Серову» своей ракетой.

Такого Ванюков не видел, но Вольфганг рассказывал, как, во время эпидемии гриппа звено дежурных самолётов уничтожило непокорный пароход. Пароход прорвал карантин, и, не разбираясь с причинами, с личностями и численностью пассажиров, его утопили.

Минуты за три.

Правда, тогда было военное положение, с приказами и правилами никто и не спорил — трагические случайности, вернее, трагические необходимости всегда могут произойти. Ванюков не винил никого — наверное, он бы и сам нажал на гашетку. «Мы всегда считаем идеальным решение, когда выбрали меньшее зло», — подумал он. — «Никаких других выборов, кроме меньшего зла и не бывает».

Вольфганг сочинил тревожный отчёт, и центр Службы ответил немедленно.

Вместо истребителя к ним летел новый специалист по балкерам. То есть по насыпным судам. Специалист экстраординарный, предупредил оператор службы.

И его надо было готовить к высадке на бродячий зерновоз.

Когда вертолёт сел на баке корабля Международной службы, Ванюков понял, что оператор не шутил.

К ним прилетел монгол.

Настоящий монгол, как говорили в детстве Ванюкова, «Монгол Шуудан». Что это такое, Ванюков не знал, но подозревал, что что-то неприличное. Оператор назвал настоящую фамилию, но запомнить её было невозможно.

Монгол был в островерхой шапочке и европейском костюме. Всего багажа у него был футляр чёрной кожи длиной в локоть.

Вольфганг недоумённо повернулся к Ванюкову и тихо спросил: «Он точно специалист по грузовым перевозкам?»

Тот пожал плечами, а про себя подумал: «Отчего бы монголу не быть специалистом по фрахту и морским путям. В мире всё перемешано, половина моих одноклассников живёт в Лондоне и Париже и получает там деньги за консультации о Трубе. Они ни разу не макнули палец в нефть, но все из неё сделаны. Они жрут и пьют эту нефть, пока я болтаюсь в море, охраняя их спокойствие, и спокойствие их друзей.

И так же, как они — в Москву, этот монгол наверняка прилетает в свой Улан-Батор и толпа родственников, которых он кормит, выстраивается вдоль дороги. Впрочем, я никогда не был в Улан-Баторе, и не поймёшь, по-прежнему ли он так называется.

Куда в прежние времена дошли монголы? До Будапешта? До Вены? Нас-то точно подмяли под себя».

Человеку в островерхой шапочке было велено оказывать всяческое содействие, «gehorchen» — пробормотал Вольфганг. Повиноваться, да, это было точнее.

Интуитивно пришельцу повиновались все — и даже живность на корабле Международной службы.

Ванюкову показалось, что он слышит тонкий писк, будто крысы вылезли из трюма поглядеть на монгола.

Но какие крысы могут быть на корабле самой Международной санитарной службы. Никаких крыс там не может быть по определению. У них и тараканов не было.

Монгол отчего-то не стал смотреть всё то, что наснимал дрон, и сразу ушёл в отведённую ему каюту.

Ночью Ванюкову почудилось, что Монгол Шуудан слушает музыку — какая-то унылая мелодия стелилась по коридору. Ванюков затаил дыхание — нет, показалось.

Утром волнение утихло, и Монгол Шуудан со степенностью Папы Римского погрузился в вертолёт.

Через пятнадцать минут он даже не спрыгнул, а сошёл на палубу ржавого зерновоза.

А ещё через полчаса «Валентина Серова», приняв вправо, начала набирать ход.

— Э, а как мы будем его снимать-то? — всполошился Вольфганг.

Вертолётчик разводил руками. Он рассказал, что, только коснувшись палубы зерновоза, монгол достал из своего футляра дудку и, под её переливчатый свист, скрылся в надстройке.

Ванюков и Вольфганг стояли друг напротив друга, готовясь ссориться. Кому-то надо было брать на себя ответственность за это безумие, а хотя они дружили давно, в такие моменты всегда ругались.

Но тут прибежал радист и позвал Ванюкова для разговора с базой.

Оказалось, что специалист по русским зерновым перевозкам обнаружился в состоянии безумия во Владивостоке. Никуда он не вылетал, никаких глупых головных уборов не носил, и по описанию вовсе не был похож на гостя в островерхой шапочке.

Там, наверху, в гигантской серой башне Международной санитарной службы, решали, что с этим делать.

Вернее, решали, как рассказывать миру о произошедшем — и, подумав, решили не рассказывать.

Ванюков смотрел в стык серого неба и серого моря и представлял себе, как корабль, ведомый этим крысиным Чингисханом, уходит прочь.

Тысячи крыс на поперечинах в трюме слушают своего вождя, будто сидя в опере.

А он рассказывает им об их предках, что шли из монгольской степи на запад, сея смертоносную чуму, и наполняли страну за страной. Он говорит им об их силе и гордости, о том, что особь — ничто, а народ — всё.

Он освежает их память.

Настоящему повелителю крыс никогда не были нужны ни деньги, ни глупые немецкие дети, он уводил крыс из города ради самих крыс.

«А так-то что», — подумал Ванюков, ворочаясь и разглядывая трещины в переборке — «Так-то у нас всё хорошо. Отчёт выйдет прекрасный, а лишних людей нам и вовсе не велели упоминать».

«Валентина Серова» уходила от французского берега прочь, под рваным одеялом облачности её потеряли даже лупоглазые спутники.

Её будто и не было, и на этом хотелось успокоиться.

 


    посещений 40