РЕГИСТРАЦИЯ СВЯЗИ

— Да, и он вернулся к нам, аудитор десятого класса. Карл Фридрих Питониус, который кончил самоубийством при помощи скоросшивателя, пришив себя к собственному личному делу. Какая величественная, вполне современная и абсолютно оригинальная смерть, не правда ли, господин профессор?
— Любовь сильнее аудитора, — вслух перечитывает профессор надпись, пересекающую лист.

Александр Шаров, «Редкие рукописи».

Конечно, социальные сети — довольно странное образование, но кажется, человечество уже не избавится от них до самого Конца Света. Одна из самых интересных проблем в этих сетях, — это уровни приватности. В одной из них, ныне запрещённой в нашем богоспасаемом Отечестве, был пример, что может служить примером перехода количества стилистических особенностей в их качество. Первый феномен, что много лет назад заметили в этом ресурсе, — скорбные сообщения «У меня умер отец» с ремаркой «32 пользователям это нравится». Сейчас-то с этим как-то научились разбираться.

Но опять же, у этой социальной сети была вторая особенность, которая напоминает одну традицию прошлого века. Наше Отечество пережило разные стадии отношения государства и общества, как к браку, так и к скоротечным романам на одну ночь. Это было то равнодушие, а то ревнивый пристальный надзор. Много что было в нашей истории, и в числе прочего — Указ от 8 июля 1944 года, говоривший о разводах. Они, в частности, стали происходить в два приёма: народный суд пытался примирить супругов, а расторгал брак суд вышестоящего звена, который мог отказать в разводе, если причины ему казались неубедительными. Ввели тогда и большие пошлины, а само слушание стало обязательно гласным, в присутствии свидетелей. Вводилась также обязательная публикация объявления о разводе в местной газете. Всё это с некоторыми изменениями (включая семилетний период запрета на браки с иностранцами) просуществовало до принятия 27 июля 1968 года Основ законодательства о браке и семье, а через год — Кодексов о браке союзных республик.

У меня ощущение, что во любой обязательной публичности есть нотка унижения. Все отношения всех людей всегда не определены до конца, а ты должен внести их статус в окошечко социальной сети, или же тебе постоянно напоминают, что это неплохо бы сделать. Не знаю, как сейчас, а раньше та самая социальная сеть имела специальную опцию «N. больше не состоит в отношениях». И тут ещё интереснее: «отношения» — вовсе не брак (хотя для брака была такая же опция). Это такой брак-лайт, и как бы он хорош ни был, он напоминает все эти психологические тренинги, где вдруг человек говорит: «Милый, я конечно, с тобой сплю, но вот падать назад в твои руки я не хочу. Не нужно лишних рисков». Всё это рождает какой-то особый опыт — говорить в пространство об интимном. Многие люди никакой неловкости в этом случае не чувствуют (в этом и заключен предмет наших рассуждений).

Положа руку на сердце, мне в социальных сетях больше прочих нравится формулировка «всё сложно» — совершенно прекрасная. Семейное положение — «Всё сложно». Или «Семейное положение — “Всё стало просто”», за которым слышится: «Айда, налетай».

Социальная сеть, способствующая знакомствам, — это своего рода добровольная газета «Вечерняя Москва». Только раньше объявление в газете было придумано именно как позорящий, а, стало быть, сдерживающий фактор, а в социальной сети это может быть сигналом о готовности к новым приключениям. Я, в общем, понимаю, что все социальные сети связаны с сексуальностью. Однако ж, со времени их появления прошло много времени, они идут кучно, способов знакомств в них множество. Интересна, конечно, какая-то не конкретная сеть с её правилами, а именно эстетика акта объявления — внутренняя и внешняя. В жизни-то все не так: в жизни человек вовсе не всегда любит публично фиксировать статус — некоторые-то не то, что разводы, но и свадьбы не любят.

Расставания в жизни происходят по-разному: беззаботно и с кровью на кухонном ноже, незаметно или с публичным скандалом. Сообщения тоже бывают разные — «Ты знаешь, старик, я с Олей больше не живу», «Я ушла из дома, можно у тебя переночевать?», «Я больше не люблю Сергея Михайловича, и попрошу и имя его при мне не упоминать, а также вопросов об этом больше не задавать».

Мир устроен сложно. А всякая социальная сеть на то и сеть, что вносит в свои узлы и ячейки элемент формализации. Она просит или требует уточнить твой статус. Нет, конечно, она хочет формализации для того, чтобы точно направить финансовые потоки, но есть в этом и элемент мистики.

Откровенность — что-то вроде инициации, причём, давая определение своему состоянию, даже нельзя представить, насколько это неестественно. Мимолетность состояния «всё сложно» и «интересуюсь» хорошо описана Львом Толстым.

Вот, собственно, это место из «Анны Карениной»: там участвуют двое — Варенька и Сергей Николаевич.

Родные и знакомые подталкивают их друг к другу.

Они, надо сказать, не сопротивляются.

Сергей Николаевич любуется девушкой и сознает, что чувство, которое он испытывает к ней, есть «что-то особенное, испытанное им давно-давно и один только раз, в первой молодости». Они собирают грибы, и герой думает, что нужно прямо сейчас сделать ей предложение: «Но, кроме этого, сколько бы я ни искал, я ничего не найду, что бы сказать против моего чувства. Если бы я выбирал одним разумом, я ничего не мог бы найти лучше»1.

Наконец, он решается, подходит к ней, чтобы сказать: «Варвара Андреевна, когда я был еще очень молод, я составил себе идеал женщины, которую я полюблю и которую я буду счастлив назвать своею женой. Я прожил длинную жизнь и теперь в первый раз встретил в вас то, чего искал. Я люблю вас и предлагаю вам руку»2. Слова не произнесены, женщина улыбается герою, они молчат — при этом она догадывается, про что он собирается сказать, и сама замирает от волнения и страха.

Оба медлят, и вдруг он говорит:

— Какая же разница между белым и берёзовым?

Дрожащими губами она отвечает:

— В шляпке почти нет разницы, но в корне…

И тут Толстой замечает: «…как только эти слова были сказаны, и он и она поняли, что дело кончено, что то, что должно было быть сказано, не будет сказано, и волнение их, дошедшее пред этим до высшей степени, стало утихать». Причем несостоявшееся видно со стороны и слов не надо: «Кити не нужно было спрашивать Вареньку; она по спокойным и несколько пристыженным выражениям обоих лиц поняла, что планы её не сбылись»3.

Почему так зависает в воздухе монетка судьбы, почему выпадает орёл или решка, мы не знаем (Толстой нам показывает ситуацию, когда монета только начала своё путешествие вниз, а всё уже предрешено), и тем невозможнее описать самого себя в скупой формуле социальной сети.

Кстати, ещё интереснее то, как каталогизируют умершие отношения. Ознакомишься с репликами старых знакомых, посмотришь на себя их глазами, так понимаешь, что ты какая-то дрянь без палки, второстепенный герой трагического романа, только что ночевавший на сенных баржах. Я как-то подсмотрел в Сети, как женщина, судя по всему, красивая и молодая, говорила о своих бывших: «…они просто числятся у меня во всех соцсетях, мы с ними можем пересекаться на редких пьянках друзей, мы с ними радостно хохмим и пинаем друг друга, но кофе вместе пить не ходим. Мне они не очень интересны, это уже переваренные люди, с которыми больше нет ничего общего. Насчет дружбы — я так думаю, это редкость, а вот приятельские отношения могут быть вполне, особенно если у вас остались общие дела и интересы: скажем, дети, работа или секс». Тогда это меня немного задело, но, по сути, мы все для кого-то являемся переваренными людьми. Быть переваренным не очень приятно, но не все это замечают.

Осознанный отказ мне понятен. Но в нём меньше трагедии, чем в неосознанном или в необъясненном.

Мне говорили, что подобные рассуждения — вглядывание в бездну депрессии. Я скажу так: видели мы разные бездны, и уж эта не похожа на настоящую депрессию. Тут сухо и тепло, только иногда с поверхности раздаются чуть слышные голоса. Но статус «переварен» тоже не даёт полноты картины. Бывает, что люди выходят недостаточно переваренными из пасти (эвфемизм) чудовищ, и о том нам тоже сообщают социальные сети.

Меня, однако, уверяли, что людям лучше с людьми, а не с рефлексиями, потому что люди людей не едят (неверно — едят, еще как едят). Не успеешь моргнуть, а у тебя полноги отъели. Да что там! Выйдешь на улицу — там все такие. Тех, кто с обкусанной головой, кстати, больше всего, а ведь голову регенерировать непросто. Возможно, но требует времени и забот, и побочный эффект всегда: растет борода. Как видите человека с невидимой бородой, так знайте — голову ему когда-то напрочь откусили. Но он оказался молодцом, фиксировал это в своем аккаунте и отрастил новую, неоткусываемую.

Или просто невкусную.