РЕФЕРЕНТ

...Папа мне сказал: «У нас на лестнице парикмахер повесился. Знаешь, что он написал в предсмертной записке? «Всех не перебреешь».

Константин Райкин. «Я, как папа, воспитывать не умею»

Часто бывает, вполне качественные обсуждения может породить даже тот случай, когда ваш сосед напел вам арии Карузо. Не в том дело, что вы теперь услышали самого Карузо и «закрыли вопрос», но много узнали о мироздании вообще, и о соседе в частности.

В годы моей юности я очень часто слышал выражение «быть в курсе новинок». Под этим понималось, что человек должен посмотреть все мало-мальски значимые фильмы, прочитать вышедшие в этом году книги, ходить на выставки, и посмотреть все спектакли, о которых говорят. При этом он должен быть в курсе новой и древней истории и знать, что Земля вращается вокруг Солнца (хотя Шерлок Холмс прямо говорил о необязательности этого знания). У некоторых это даже получалось: просто новинок было немного, а выгнать человека с работы за лень было сложно.

Ну и, разумеется, он должен был ходить на работу, обеспечивать пропитание своим детям и заниматься спортом. Всё это называлось «гармоническим развитием личности».

Но потом оказалось, что всё это совершенно невозможно — мы живём в эпоху перепроизводства искусства.

Когда-то можно было поставить себе целью прочитать все книги на свете, и эта задача не казалась безумной.

Как-то мы заспорили про объём Александрийской библиотеки.

От неё не сохранилось даже каллимахова каталога, и, по слухам, нам известно не более одного процента книг оттуда.

Александрийская библиотека — понятие вполне мифическое, сама по себе какая-то «единица хранения» человечества. Само её существование — сильный образ, а уж исчезновение — особенно. Спор начался с того, хорошо ли горит папирус, и выходило, что хорошо.

С другой стороны, рукописи не обязательно жечь (Всё равно это красивая фраза — я видел, как горит пергамент). Куда более красивая история с водой: писали, что когда Амр захватил Александрию полторы тысячи лет назад, Иоанн Грамматик спросил его, как он поступит с библиотекой. Амр спросил совета у калифа Омара, и получил в ответ известную фразу: «Что касается книг, то если они согласны с Кораном, то не нужны, а если не согласны — то не нужны тем паче». «Так вот, по преданию, свитки были перевиты в один большой и оставлены на полгода в общественной бане, где на них текла горячая вода». Немировский пишет: «Амр якобы приказал использовать книги для обогрева александрийских бань. Сообщение об уничтожении арабским полководцем появилось через шесть столетий после завоевания Египта арабами и поэтому рассматривается частью исследователей как не заслуживающая внимания легенда. Так, отмечается, что собеседником Амра не мог быть Иоанн Грамматик, живший при Юстиниане, что пергамент, из которого тогда делались книги, не мог обогреть бань, ибо давал температуру не свыше 400 градусов по Цельсию. Но, как говорят, не бывает дыма без огня. Уничтожение библиотеки Серапейона не могло означать полного исчезновения книг в таком великом городе, как Александрия. Рассказ об уничтожении книг по приказу халифа возник в то время, когда в арабском обществе появились ученые люди, расценивающие уничтожение источников знания, будь то христианами или мусульманами, как дикость, когда один за другим стали появляться арабские переводы Аристотеля, Галена, Клавдия Птолемея. Их греческие оригиналы, с которых делался перевод, могли быть извлечены из частных собраний в той же Александрии. В любом случае они прошли через руки ученых-библиотекарей, проделавших огромную библиографическую и текстологическую работу»1.

Знание не сожжено, а просто растворилось: унесено водой в море, выпадает на землю осадками.

Хотя, судя по всему, книги гибли, как минимум в двух пожарах в разное время, их растаскивали и потом медленно продавали по всей Ойкумене (или просто исчезали). Правда, папирус вообще не очень живуч.

Жить рукописям сложно.

Брюс М. Мецгер в «Текстологии Нового Завета» пишет: «В греко-римском мире литературные произведения обычно распространялись в форме папирусных или пергаменных свитков. Папирусный свиток изготавливался следующим образом. Отдельные куски папируса последовательно склеивались, в результате чего получалась длинная полоса папируса, которая наматывалась на палку. Для удобства пользования свитком длина папирусной полосы была ограничена — длина среднего греческого свитка литературного произведения превышает 10 м довольно редко. Поэтому древние авторы имели обыкновение разделять свое длинное произведение на отдельные „книги“, каждая из которых могла поместиться на одном свитке. Каждая из двух наиболее объемных книг в Новом Завете — Евангелие от Луки и Деяния Апостолов — обычно занимала целый папирусный свиток длиной 9,5–9,8 м. Несомненно, это послужило одной из причин того, что Евангелие от Луки и Деяния переписывались отдельно, а не составляли одну книгу»2.

Если открыть Большую Советскую Энциклопедию, издание второе, то можно обнаружить, что «общее количество томов (свитков) было ок. 700.000 (следует учитывать, что в библиотеке имелось очень много дублетов и что античный том (свиток) значительно меньше современного».

Как-то, в ту пору, когда я был рецензентом, мне приходилось читать одну книгу в день, (среди них были разные — например, словари и альбомы, с одной стороны, и с другой — это была моя работа на протяжении многих лет с перерывами). К тому же, я когда-то читал книги по обязательным спискам русской и зарубежной литературы, готовясь к экзаменам в одном учебном заведении, и корпус специальной физико-математической литературы — в другом. Если я проживу достаточно долго, то сумею прочитать ещё столько же — то есть семь-восемь тысяч.

По суммарному объёму эта цифра близка в побитном объёме к объёму Александрийской библиотеки. По крайней мере это тщеславное желание — естественно.

Тут, конечно, мы стали спорить яростнее, как всегда делают русские люди в тех вопросах, в которых они не являются специалистами, но хотели бы ими быть. Мы принялись переводить свитки в килобайты и оценивать мощь античной культуры и пресловутый оставшийся от неё один процент. Очень присутствовавших грела сама мысль сопоставления наших жизней с великим символом Александрийской библиотеки.

И это подводит нас к одной интересной мысли. Было время, когда человек мог прочитать практически все книги Ойкумены, особенно, если считать, что тогда глиняные таблички в одних местах ещё покрыты песком, а письмена в других — скрыты лианами, ну а существование Китая сомнительно.

Потом было время, когда можно было прочитать книги по своей широкой специальности — и к примеру, медик, мог освоить все книги по медицине. Наконец, от амбициозных задач осталась идея почитать все публикации по узкой специальности — какой-нибудь сейсмологии. Но время и на этом поставило крест.

А возвращаясь к художественной литературе и её перепроизводству, нужно сказать, что нормальный человек просто физически не может прочитать корпус выходящих каждый год книг.

Тут вступают в действие другие факторы: реклама, сарафанное радио, репутация автора, и всё равно, объектов слишком много даже для бездельника-гуманитария, а не честного врача или сейсмолога.

И тут приходит время референтов.

В отечественной системе государственной службы даже есть классный чин «референт государственной гражданской службы Российской Федерации (субъекта Российской Федерации) 1, 2 или 3-го класса». Но про этих референтов мне известно мало, а вот в области литературы, кино и живописи, происходит интересная замена.

Не то, чтобы референт советует тебе, что читать (такие вопросы часты в Сети). Читатель просто доверяется референту. Как раз в Сети победил принцип нечтения, который в своё время сформулировал один экскаваторщик.

Довольно долго было принято издеваться над образом экскаваторщика Филиппа Васильцева, который писал в «Литературную Газету»: «Газеты пишут про какого-то Пастернака. Будто бы есть такой писатель. Ничего о нём я до сих пор не знал, никогда его книг не читал... это не писатель, а белогвардеец... я не читал Пастернака. Но знаю: в литературе без лягушек лучше»3. В знаменитом афористичном виде эту фразу никто так ни разу не и произнёс — даже Анатолий Сафронов, который на писательском собрании в 1958 году рассказывал о беседе с чилийским писателем Дельмасом в городе Вальпараисо. Дельмас говорил советскому литературному чиновнику, что Пастернак — враг, а Сафронов отвечал, что не читал «Доктора Живаго», и читать не собирается, но разговор поддерживал4. Потом оказалось, что и экскаваторщик этот вроде вымышленный, и сама фраза обкатана народом, но в связи с премьерой фильма «Матильда» эта позиция заиграла новыми красками. Но у всякой удачной фразы, как всегда, множество отцов. Писатель Петро Панч в октябрьском (№ 85) номере за 1958 год украиноязычного киевского издания «Лiтературна газета» напечатал заметку «Вилазка ворога», где писал: «Борис Пастернак написав роман “Доктор Живаго”. Я його не читав, але не маю пiдстав не вiрити редколегiї журналу “Новый мир»”, що роман поганий. I з художнього боку, i з iдейного»5.

Только в пятидесятые годы в основе принципа лежали политические причины, а теперь совершенно физиологичные. Всех не перебреешь.

Нет, никто не заставляет после нечтения требовать высылки творца или отправки его на принудительные работы. Честный обыватель уже давно пользуется референтами в области естественных наук. Они рассказывают ему об устройстве Вселенной и эволюции.

Но с гуманитарными науками, а также искусством — сложнее. Подразумевается, что честный обыватель сам должен вынести суждение. Но это стало затруднительно, и вот он обращается к помощи посредников. Мне очень нравилась история, рассказанная одним галеристом. Он говорил, что старший товарищ, что учил его ремеслу, считал, что настоящий галерист начинается в тот момент, когда спокойным и правильным тоном произносит фразу: «Эта картина стоит один миллион долларов». И этот человек был совершенно прав.

Огромное количество обывателей находятся в странном агрегатном состоянии, напоминающем переохлаждённую воду. Есть известный физический фокус: щёлкнешь пальцем по такой бутыли, и её содержимое мгновенно превратится в лёд.

Так и критики с галеристами — по их щелчку создаётся искусство. Речь даже не о цветных пятнах, а о, казалось бы, данных нам в непосредственном восприятии стихах и прозе. Во время её перепроизводства легко отбросить откровенно смешные и графоманские образцы, но перед нами вал литературы «среднего рода» размером в сотни Александрийских библиотек. Они написаны гладко, авторы там не опускаются до знаменитого «подъезжая к станции с меня слетела шляпа», но непонятно, хорошая эта книга или нет.

Тут и появляется модератор со своим веским мнением, а за его спинами маячат галерист и завсегдатай кинофестивалей. От них никуда не деться.

Так устроен современный мир.

Тут одно спасение — выбрать себе референтов доброжелательных, бескорыстных и с чувством юмора.

Где-то же такие должны быть.