ПОРТРЕТ ОДИНОКОГО ПЕТУХА В ЮНОСТИ

Малыш был красивым мальчиком, но несколько бледным. В глазах у него плескалась невская вода, правда, так говорили про многих жителей этого города. Сейчас вода действительно отражалась в глазах Малыша, потому что он смотрел в окно, за которым был холод и ветер. А здесь, в огромной комнате с лепниной на потолке, было уютно и тепло.

Он старался не двигаться, потому что так велел Вася. Василий был его другом и фотографом ― в меру знаменитым, то есть известным в тех местах, где вода ещё называлась «невской». Он делал портреты звёзд и рекламные плакаты, но втайне мечтал совершить революцию в цифровой фотографии. Когда Малыш спросил о подробностях, Василий сперва начал рассказывать какую-то заумь про уникальный цифровой код и цепочку последовательностей, но сам быстро устал. Так или иначе, сейчас с помощью нескольких камер, он делал объёмный портрет Малыша.

― Это для вечности, ― приговаривал Василий. ― Мы будем стареть и обратимся в прах, а твоим портретом будут восхищаться.

― Лучше бы наоборот, ― пробормотал Малыш.

― Может случиться и так, ― отвечал Василий. ― Я читал, что и так бывало.

Малыш сразу на это согласился, потому что считал, что Василий и его портрет, вернее, его, Малыша, портрет приведёт его к славе. Приведёт Василия, а значит, и Малыша тоже. А ему хотелось славы, и, желательно, без унизительной работы в модельном бизнесе. Он был истинным сыном этого города, где потянешься к комоду за рубашкой, и день потерян.

Портрет вышел на славу. Он состоял из нескольких огромных экранов, которые перемигивались какими-то светодиодами. За ними урчал вентилятором блок питания. Объёмный человек поводил плечами, моргал, и, казалось, был живее самого Малыша.

Слава запаздывала. Вместо неё на презентации к Малышу подкатил неприятный пухлый человечек. Малыш знал от друзей, что он часто представляется художником, хотя никто не помнил его картин. Говорят, в молодости он нарисовал абстрактную картину «Портрет одинокого петуха», но прихотливая память сохранила это только потому, что на выставке, которая проходила ещё при прежней власти, случился скандал. Художники мазали гостей вареньем, ломали стулья, а под конец обрушили на музейный паркет люстру, которая помнила ещё императора Александра (Малыш запамятовал его номер, но это было совсем неважно). Это ведь было дело житейское, как объясняли сами художники. Власть так не считала, и кто-то из этих «бездарных пачкунов», как их назвали в разгромной статье в главной газете города, отправился рисовать плакаты о досрочном освобождении чуть севернее и восточнее родного дома. Кажется, в суде всплыла какая-то неприятная история с совращением малолетних, но тут наверняка ничего сказать было невозможно, да и теперь печальную статью об избыточной мужской дружбе давно убрали из уголовного кодекса.

Толстый человечек как-то вывернулся (он всегда выворачивался), и при перемене власти настриг купонов с этой истории. Держался он, несмотря на небольшой рост и пухлость очень важно, так что за глаза, да и в общем-то, в глаза его звали «лордом». Лорд Карлсон.

Карлсон хвалил Малыша, подливая ему из пакета бесплатного вина для участников. Непонятно, каким образом, но Малыш проснулся наутро в своей квартире. Рядом храпел Карлсон.

«Слава ― упрямая вещь, ― подумал Малыш. ― Но можно, конечно и так».

Василий уехал в Америку, а прежде перенёс в его комнату с видом на Неву чемодан со старыми фотоаппаратами и объёмный портрет Малыша. Всё равно его никто не хотел покупать. Портрет, разумеется, а не модель.

Модель и пухлый человечек с неясным прошлым стали проводить всё больше времени вместе и лорд Карлсон нашёл в юноше то, чего ему не хватало. Для Малыша, впрочем, наставления Карлсона были небесполезны.

Карлсон цинично наставлял Малыша в светской жизни, рассказывая о том, к примеру, что на фуршетах нельзя есть, а можно только ходить с бокалом. А если к тебе пристанут с требованием оценить картину, нужно сказать что-то вроде «Всякое искусство совершенно бесполезно», и от тебя отстанут.

― Да, и заведи себе японский кухонный нож с иероглифами, или лучше стилет. Резать колбасу у тебя невозможно, а твои гости должны быть изумлены эстетикой каждой детали, ― говорил Карлсон.

Вольность нравов не помешала Малышу внезапно влюбиться. Это была девушка, приехавшая из Архангельска, молодая актриса, игравшая роли третьего плана в сериалах. В основном это были такие же, как она, девушки из провинции, запутавшиеся в жизни большого города. В сериалах про полицейских и преступников всегда должна быть такая девушка, которую зовут Гунилла или Сибилла, которая стремительно натягивает на себя простыню, когда полицейские вламываются в квартиру преступника. Выходило у неё это очень ловко и всем запомнилось. Малыш проверил это на деле, когда лорд Карлсон как-то влетел к нему в дом без приглашения. Неприятен был только брат девушки, офицер-подводник, который раздражал Малыша своей тупостью и намёками на необходимость свадьбы.

Карлсон не одобрял этой связи (хотя поощрял разные эксперименты) и называл её «капризом».

― Между капризом и «вечной любовью» разница та, что каприз длится несколько дольше, ― говорил он.

В какой-то момент Сибиллу-Гуниллу позвали сниматься в настоящем фильме, хоть и того типа, что зовётся пошлым словом «артхаус». Малыш пришёл на премьеру вместе с Карлсоном, и с неудовольствием обнаружил, что ему стыдно за свою любовь. Одновременно, ему очень хотелось понравиться Карлсону.

Поэтому после премьеры Малыш сделал несколько замечаний, язвительных и обидных. Он сказал, что в сериалах Гунилла-Сибилла была естественна, а когда начала играть, то показала свою бездарность. «Подлинная красота пропадает там, где появляется одухотворенность», — завершил он свою речь.

Обернувшись, Малыш увидел, что его возлюбленная стоит сзади и всё слышит. В её глазах плескалась не архангельская вода, а чистое беспримесное отчаяние. Так вышло, что наутро её выловили уже из невской воды, и, судя по всему, игра была сыграна до конца.

Вернувшись домой, Малыш долго смотрел в окно, а потом почувствовал, что что-то в комнате переменилось. Непонятно было только ― что. И вдруг он понял, что портрет криво ухмыляется. Он всмотрелся ― действительно, чудо цифровой техники изменилось. Но, в конце концов, не настолько, чтобы прятать его за занавеской.

Дни шли за днями, складывались в недели и месяцы, а потом и в годы, и скоро Малыш забыл о Гунилле-Сибилле, или как её там. Он вспомнил о ней только раз, когда пьяный подводник стал ломиться в его дверь, выкрикивая угрозы и оскорбления. Его, разумеется, не пустили, а старуха-соседка вызвала полицию.

Появились деньги, и это при том, что Карлсон давно научил его жить так, чтобы не платить нигде и ни за что. Даже комнату с лепниной на потолке кто-то оплачивал, и Малыш даже не помнил ― кто. Портрет же приходилось прятать от гостей. Что-то разладилось ― не то в процессоре, не то в давно написанном, несовершенном программном обеспечении.

Однажды, после какого-то вернисажа, Малыш коротал время в баре, дожидаясь такси. Кто-то цепко схватил его за плечо и зашептал гадкие слова. Обернувшись, он узнал военного моряка. Малыш спокойно выслушал поток проклятий и посмотрел подводнику в глаза. Тот смутился ― перед ним сидел какой-то тинэйджер. Воспользовавшись его замешательством, Малыш ускользнул, а довольно скоро услышал, что на Севере пропала подводная лодка. Под бесконечной вереницей фотографий людей в чёрной форме, пропавших без вести, он прочитал фамилию своего мстителя, и, кажется, только в этот момент узнал, как действительно звали Сибиллу-Гуниллу. Но вся прелесть прошлого в том, что оно — прошлое.

Впрочем, среди знакомых Малыша появилась новая актриса, и он учил её светской жизни, точь-в-точь как его учил Карлсон. Он помогал этой провинциалке, но не спал с ней, очень гордясь этим обстоятельством. Она же была обижена, и думала, что всё дело в том, что Малыш влюблён в Карлсона. Сам Малыш теперь охотно бы с ней расстался, если бы не боязнь, что кто-нибудь другой её подберёт.

Как-то Малыш вгляделся в портрет, и обнаружил в своём отображении улыбку самодовольства. Смотря на лицо безобразного человека, он понял, что портрет отразил тщеславное чувство бескорыстного покровительства.

Он и сам снялся в кино ― в роли привидения. Там он изображал безумца, спешащего к заветной картине с бутылкой кислоты. Нелепая фигура, в глупой шапке «петушок», которую в юности Малыша носили хулиганы и футбольные болельщики. Привидение давно умершего вандала было обречено раз за разом повторять этот путь по ночной анфиладе и замирать у отреставрированного шедевра. Фильм хвалили, а игру Малыша называли гениальной. Он только загадочно улыбался в ответ: никто не понимал, что Малыш вовсе не играл, а был собой, ведь на сцене всё реальнее, чем в жизни.

Одна журналистка, делая интервью с Малышом, спросила, знает ли он, что безумец-вандал вовсе ещё не умер. Малыш меланхолически ответил:

― Лучше бы он умер, ведь правда? ― и заглянул ей в глаза. Молодой женщине вдруг показалось, что её с размаху посадили в ванну со льдом. Был такой случай в её биографии (алкогольное приключение, голые знаменитости, загородная баня), но тут неожиданность и обволакивающий холод были страшнее. Как под гипнозом она промямлила что-то утвердительное, зло должно быть наказано, добро оно ― с кулаками.

Наконец его нашёл вернувшийся из Америки Василий. Он ничего не понимал в здешней жизни, но ещё больше изумился внешнему виду Малыша. Ночью они пришли в комнату с лепниной. Их никто не видел: старуха-соседка спала, как убитая, давно не в силах различать сны и явь, прочие были на дачах. Малыш отдёрнул занавеску, и показал ему изображение на мониторах. Там уже было полно битых пикселей, через один из них прошла радужная полоса, но изображение было вполне узнаваемо. Фотограф понял всё не сразу, и продолжал ещё понимать минуты две или три, пока Малыш душил его гардинным шнуром. Доделав первую часть своей работы, он достал из шкафа несколько толстых мешков, и потащил тело фотографа в ванную.

…Когда Малыш вернулся с набережной, он ещё раз бросил взгляд на свой портрет. Теперь изображение совсем испортилось, руки старика залило красным, и этот цвет отвратительно мерцал в рассветном освещении. На макушке лысой головы появилось бордовое пятно, похожее на колпак палача или петуший гребень.

Прошло ещё несколько лет.

Малыш замкнулся в пространстве своей комнаты, и понемногу его перестали приглашать на выставки и презентации. Он ловил себя на том, что часто говорит с портретом, то упрекая его, то жалуясь. Как-то они поспорили, и Малыш перешёл на крик.

― В реальном мире грешники не наказываются, праведники не вознаграждаются, ― вопил он. ― Сильному сопутствует успех, слабого постигает неудача. Вот и всё. Всё! Всё!

В этот момент Малыш схватил со стола японский кухонный нож. Последнее, что он почувствовал ― то, как волшебная сила электричества входит в него.

Его нашли через два месяца. Когда взломали дверь, то никого из людей в форме и штатском не удивил вид трупа.

Они не такое видали в старых петербургских квартирах.