ПЕЩЕРА

В пещере угрюмой, под сводами скал,
Где светоч дневной никогда не сверкал,
Иду я на ощупь, не видно ни зги,
И гулко во тьме отдаются шаги.

Константин Бальмонт. «В пещере»

Много лет назад я со своими школьными приятелями путешествовал по Уралу. Теперь можно сказать, что это было чрезвычайно авантюрное мероприятие, которое тогда нам, молодым лоботрясам, казалось естественным и безопасным. Наш старший товарищ, что руководил этим походом, называл его «астрономическими наблюдениями», что было верно только отчасти. Мы действительно увидели солнечное затмение в небольшой фазе, а вот остальное время довольно сильно нарушали технику безопасности в Уральских горах и просто бродили по маленьким и большим уральским городам, а также пересечённой местности.

Однажды мы приблизились к городу под названием Кунгур. Известно было то, что рядом с ним находится знаменитая пещера, и мы решились её посетить.

Перед пещерой переминалась мрачная очередь. Надо сказать, что стоял довольно унылый и сырой, хоть и летний день. Небо хмурилось, с утра прошёл дождь, и нас спасало то, что мы были обуты в надёжные советские туристические ботинки. Не помню всех подробностей, хотя всякое такое воспоминание сделано из архаических деталей, выхваченных из тьмы фонариком нашей памяти. Исчезнувшие монетки, ничего не говорящие потомкам цены, слова забытого бытового языка... С нас взяли какие-то весомые советские копейки, и мы ступили во мрак. Кажется, лестницы были деревянными, под ногами хлюпало. Было немного страшно и тоскливо. Мы потоптались на этом огороженном участке и скоро нас стали толкать обратно к выходу.

Очередь там всё ещё стояла под мелким серым дождём. Кто-то спросил нас, стоит ли дело платы, и мы яростно закивали.

Наш старший товарищ мрачно сказал, что эта вереница желающих попасть внутрь напоминает ему толпу стран, решивших попробовать социализм. Наша личная реклама пещеры хорошо вписывалась в его теорию.

С тех пор утекло много карстовой воды, и, говорят, что Кунгурская пещера совершенно переменилась. Там сейчас всё подсвечено разноцветными прожекторами, путешествие туда неизгладимо из памяти и вообще я желаю этой местности всяческого процветания. Правда, я с тех пор там ни разу не был, но одно знаю наверняка: в тот момент я сделал выбор между альпинизмом и спелеологией. Понятно, в чью пользу.

При этом я всегда осознавал могучую силу самого образа пещеры — начиная с её платоновской идеи.

Мертвецов хоронили в пещерах, и оттого, это пограничная область между землёй и подземным царством смерти. Ты ступаешь в пещеру, будто отправляешься на тот свет. Заблудишься в середине своих бестолковых лет в сумрачном лесу, начнёшь спускаться по каменным ступенькам, так станет тебя бросать то в жар костров, то в холод озера Коцит. Повезло, вылез из пещеры — вроде как ожил. Страшные истории рассказывали нам про Аджимушкайские каменоломни на школьных уроках. На других уроках мы тщетно пытались запомнить, откуда растут сталактиты, и куда — сталагмиты, и как он называются, соединившись. Страх и трепет вызывали истории о заваленных шахтёрах. Да что там шахтёры — они служили людям, а Чёрный спелеолог, ещё не почернев, пришёл в пещеры ради любопытства. Собственно, и зваться он должен был не спелеологом, будто честный учёный, а спелеотуристом.

Пещера — место спасения беглеца, и гнездо таинственных и страшных существ. Место смерти и место жизни, просто место обитания. Пещерные люди нацарапали нам на стенах своих каменных жилищ вымерших животных, невымерших животных и портреты инопланетян. Все мы вышли из этих пещер, оставив в пепле погасших костров палку-копалку, рубило, кресало и кости съеденных предков. Вышли, чтобы каждый день спускаться в пещеры больших городов, где несутся взад-вперёд поезда.

Но это всё только прелюдия к главной истории, а главное в том, что как-то меня привезли в пещеру Близнецов, иначе называемую Меарат ха-Теумим. До этого мы много говорили о подземном Иерусалиме, который едва ли не больше Иерусалима надземного, о карстовых процессах (я немного учил их в университете, занимаясь геофизикой), но сам визит в пещеру сделал мой даже не день, а лето.

Идти к порталу во тьму нужно было недолго, но зной плавил голову. К тому же обнаружилось, что это день школьных экскурсий, так что нам приходилось прятаться в тени фисташковых деревьев, ожидая очереди на вход. Вокруг, как пчелиный рой гудели младшие классы. Там были школьницы в синей форме, школьники в форме чёрной, школьники в зелёных майках, школьники, одетые кое-как, но меня, как школьного учителя, это вовсе не пугало. Когда собирать класс на экскурсии нужно не тебе, ты блаженно сидишь под кустом какого-то библейского свойства и просто ждёшь. Нужно только увернуться от мальчика, похожего на бегемотика, очень упитанного, и одновременно очень подвижного, который носится за своими обидчиками. Такой мальчик есть во всех младших классах, и горе тому, кто встанет у него на пути.

И вот нас позвали на вход. Поднимаясь почти по такой же лестнице, что много лет назад, я вспоминал давний визит в Кунгурскую пещеру и прочие пещеры моей жизни. Наконец, мы включили налобные фонарики (света там не было), и стали удаляться от яркого солнечного света во мрак.

Вдруг кто-то из моих товарищей отдёрнул руку от деревянных перил и стал искать салфетку. (Это раньше джентльмены искали носовой платок, теперь же салфетки победили носовые платки). Перила были засраны летучими мышами. Кстати говоря, это были нильские крыланы, но большинство имён совершенно неважно в этой истории.

Мы продвигались вперёд, и я, наконец, услышал писк десятков настоящих обитателей этой пещеры, бывшей когда-то каменоломней, базой еврейских повстанцев, а затем, кажется, приютом разбойников.

Теперь главными тут были мыши. Они испуганно метались под потолком.

Дети, шедшие за нами, тоже вляпались в мышиный помёт, но в отличие от нашего товарища не снесли это молча. Они заорали, от чего мыши испугались, и начали метаться быстрее. Впрочем, сказалось это и на их прочих действиях.

Дети орали всё громче, а мыши метались ещё быстрее и гадили всё больше.

Школьники, почуя усиление осадков, стали кричать ещё громче, а мыши от этого ещё больше дурели и гадили. Налобные фонарики метали лучи по стенам, мыши, попавшие в них, были похожи на немецкие бомбардировщики, застигнутые в небе над Москвой. Гул стоял в ушах, в глазах рябило.

Я радостно стоял посреди этого безумного мира и улыбался.

Спасибо тебе, Господи, за то, что ты показал мне всю мою жизнь в одной минуте, за то, что ты дал мне вспомнить эти прошлые суетные метания вокруг социализма и битвы идей в мальчишеских головах, и, наконец, опустил сюда, в чёрное пространство, где летят еврейские летучие мыши, с каждым мгновением становясь легче.

Это ведь судьба моя. Спасибо, тебе, Господи, спасибо всем, спасибо за всё.

Помни, писатель-пешеход, о пещерном шуме и гаме, не забывай этот запах и цвета темноты.

Скоро тебе из пещеры выходить.