МОСКОВСКИЙ БИТ

Госпожа Карлсон, кажется, жила вечно. Какой-то хроникёр раскопал снимок с ней рядом со Сталиным, а другой ― фотографию её на знаменитом балу императорской семьи, где она красовалась в костюме половецкой девушки.

Но, кажется, виной тому было лишь природное сходство бабушки, матери и самой госпожи Карлсон. Семья прошла через все беды двадцатого века, как нож сквозь масло, «прошла между струй», как выразился когда-то князь Цицианов, или нарком Микоян ― неважно кто. Семье не помешали ни непатриотическая фамилия, ни дворянство, ни богатство, ни зависть общества. И всё оттого, что мужчины в этой семье играли служебную роль. Но их было множество, и все они осыпались с семейного древа, как листья по осени. Сколько их было ― блестящих офицеров гвардии, что ложились на полях Великой войны, безусых поручиков, погибавших в Гражданскую, романтических комиссаров, которые умирали в сыпняке, но успевали донести свой паёк госпоже Карлсон. Наркомы, что не умели ходить между струй, исчезали в неизвестности, будто провалившись в шахту (а может, и правда ― в шахте), а госпожа Карлсон продолжала жить в своей огромной квартире. А потом появились волшебники другого времени ― завмаги. Магия их деятельности не спасала от смертельного приговора, и, в отличие от наркомов, на реабилитацию им рассчитывать не приходилось. Богачи новых времён тоже несли свои зёрнышки в копилку госпожи Карлсон, но отчего они делали так, было решительно непонятно. Это был простой обычай: госпожа Карлсон должна жить достойно, так было заведено, и никому в голову не приходило нарушать заведённый порядок.

Мемуаристы наркомов путались в приёмных детях, которые тоже улетали невесть куда. Всё было тленно, всё обращалось в прах, кроме самой госпожи Карлсон.

Не так давно она взяла к себе новую девушку, что помогала ей в делах. Это была секретарская работа. С пылесосом, кастрюлями и тонометром работали другие, специально обученные люди. Секретарша была взята из провинции ― в меру скромная.

Её отпускали на светские мероприятия, и потом она подробно рассказывала своей госпоже кто и как себя вёл на раутах, в гольф-клубах и на скачках.

Однажды девушка обратила внимание на молодого человека, несколько раз прошедшего мимо неё в ночном клубе. На неё часто обращали внимание, и поэтому она не сразу придала значение этой встрече. Молодой человек, однако, стал попадаться ей всё чаще. Однажды она увидела его в офицерском мундире, и намётанный глаз распознал несколько нескромных орденов за Кавказ на груди молодца.

Капитан вёл размеренный образ жизни. Он вернулся в Москву, оттого что убедил начальство в том, что запись в его дипломе «инженер-вычислитель» не пустой звук, и он годен не только для расчёта стрельб артиллерийских батарей. Так он попал в группу полковника Гибаряна, что сидела в укромном месте под зданием Генерального штаба. Место было, однако, незавидное, без перспектив карьерного роста. Но это была Москва, а за эту географическую привязку иной офицер продал бы военный секрет. А то и два.

Жить капитан предпочитал не у старушки-матери, а снимал крохотную квартиру в центре города.

За стенкой кричали. Кричали не от злобы, а от животного счастья. Это капитана не раздражало. Его мучала боль в висках. Иногда он, потеряв контроль, сжимал виски пальцами, и если кто-то это видел, то молодой офицер намекал, что это последствия ранения на войне. На самом деле злые пульсы, что стучали в его голове, были голосом зависти. Он не был готов к капитализму. Его блестящий послужной список ничего не значил, перспектив не было никаких, а настоящая жизнь неслась мимо, сверкая лаком дорогих автомобилей, из которых неслась разухабистая музыка. Из люков на крыше высовывались недешёвые красотки, а капитан шёл по Фрунзенской набережной, предоставленный сам себе.

Когда он был мальчиком, то украл кошелёк у одной старушки. Это была родственница их бабушки, и кража случилась незаметно, как бы сама собой. В кошельке оказалось 317 рублей 60 копеек. Капитан в этот момент почувствовал себя повелителем мира. Но через два дня премьер-министр отпустил цены, и эти деньги обратились в пыль. Другого бы это навсегда отвадило от воровства, но капитан понял одно: брать нужно только много, раз ― и навсегда.

А пока в ожидании своего часа он упражнялся с гантелями и пил кипяток, ужиная полезным для здоровья шпинатом. На завтрак он съедал одно яйцо, запивая всё тем же кипятком. Только на своё здоровье и идеальное тело можно было делать ставку. И всё потому, что капитан хотел выгодно жениться.

Он давно наметил себе точку назначения, проложил путь, как на штабной карте, рассчитал скорость движения основной группы войск и техническую поддержку. И одной из тактических деталей, но не стратегической целью, была эта девушка в маленьком чёрном платье, которая вела светскую жизнь, будто шпион в чужой стране.

Они познакомились, и капитан старался быть как можно менее навязчивым.

Вскоре его пригласили в дом. До дальних комнат, где обитала госпожа Карлсон, его не допускали, и времени ему было отпущено всего час ― учитывая раздевание и одевание.

Однажды, застёгивая китель, он признался, что хочет выйти в отставку и стать писателем. Он уже пишет роман. Фантастический. О чём? О космических тараканах, конечно. Ну и о компьютерах. Он много о них знает, Толстому такое и не снилось, он не воевал с космическими тараканами. И нечего не знал о компьютерах, уж точно. Капитан знал, что разговор обязательно передадут старухе.

План оказался верным, и через некоторое время у него попросили почитать рукопись. Капитан представлял себе, как девушка читает вслух своей хозяйке. А через постель госпожи Карлсон прошли многие советские и антисоветские писатели, и отчего не стать новым фаворитом. И с этой мыслью он продолжал махать гантелями в своей квартирке, прислушиваясь к страстным крикам за стеной. Он представлял, как точно так же будет кричать госпожа Карлсон. А дальше… Дальше всё будет хорошо.

А пока он отвоёвывал чужую квартиру. Его начали пускать в гостиную, правда, пустую, без хозяйки.

Как-то девушка отлучилась. И капитан снял со стены боевой топор. Какой-то африканский вождь бежал с ним в атаку, и верно, отрубил кому-то голову. Он примерил в руке тяжесть сувенирного оружия.

Его, меж тем, расспрашивали о другом вооружении ― гигантских компьютерах, что, по слухам, беспрерывно работали глубоко под землёй, в подземельях под Генеральным штабом. Его подруга интересовалась не техникой, а специалистами для консультаций. От неё капитан узнал о цифровой валюте. Биткойн. Эфириум. Делириум. Эти слова звучали, как заклинания. Он смекнул, что вопросы задаёт через посредника сама госпожа Карлсон.

Когда эти разговоры, будто через переводчика, допрашивающего пленного, были в самом разгаре, у капитана произошла странная встреча. На той самой Фрунзенской набережной к нему подошёл странный человек и представился Петром Петровичем. Капитан знал, люди из какой организации представляются по имени-отчеству. Отказываться от разговора было неразумно, и они продолжили в баре. Пётр Петрович сразу взял быка за рога и спросил, что знает капитан о «Московском бите». «Московский бит» был видом биткоина, изобретением двух военных математиков, сделанных давным-давно в одном закрытом военном городке. Один из математиков исчез ещё в девяностые, кажется, спился и умер. А второй оказался в Генеральном штабе, имея большие звёзды на погонах. Капитану не стоило большого труда угадать в этом рассказе фамилию своего начальника.

Пётр Петрович не о чём не просил, разве о том, чтобы встречаться время от времени и говорить о жизни. Молодому человеку в большом городе тяжело, особенно, если он не продаётся, а служит.

Они действительно стали встречаться и «Московский бит» уже не всплывал в их разговорах. Говорили обо всём: о сладкой жизни, путешествиях и женщинах. И о деньгах, конечно,

― Люди не понимают, что такое деньги, ― говорил Пётр Петрович. ― Никаких денег, по сути, нет. Есть только справки о доверии, иногда красиво напечатанные, а иногда не напечатанные вовсе. Всё остальное ― глупости, эмоции и человеческая гордыня. Шинель гоголевского героя стоила 150 рублей, но на наши деньги это почти десять тысяч зелёных иностранных денег. Заячий тулупчик ценой в пятнадцать целковых, подаренный душегубу, можно оценить теперь в сто тысяч. Героиня Достоевского бросала в камин те сто тысяч, а нынче это больше ста миллионов долларов. Но если вынуть эти деньги из камина и ждать сто лет, они превратятся в труху, а не в сто миллионов. Всё меняется, а деньги ― всего лишь отсроченный ресурс. Люди доверяют государству, но вдруг оно отказывается от своих обязательств, и былые накопления превращаются в порошок, мусор, негодный даже нумизмату. Цифровая валюта ― есть не что иное, как электронная запись доверия одних людей другим.

Как-то в баре Петра Петровича окликнул крупный мужчина, по виду похожий на толстого состоятельного крота.

― Порфирий! ― орал крот, ― вот ты где! Вербуешь малыша?

Пётр Петрович рассмеялся, но было видно, что он недоволен.

― Нет, я Пётр Петрович, Порфирий ― это прозвище. От «Порфироносный», понимаете… такое. Я ведь в прошлом византинист. Истфак, увлечения молодости, цари в алых облачениях, колесницы и неминуемая гибель Второго Рима.

Толстому состоятельному кроту, впрочем, разрешили подсесть за столик.

― Берегитесь, Лебядкин, ― предупредил Пётр Петрович, впервые назвав капитана по фамилии, и капитан понял, что фамилии Петра Петровича он так и не узнал. ― Берегитесь, мой однокурсник Свидригайлов держит порностудию и первым делом будет вербовать вас в актёры.

― А что? ― хохотнул Свидригайлов. ― У него хорошая фигура, тут вот изгибчик такой… Но приходите, мой юный друг, сами увидите, у нас интересно. У вас сколько сантиметров?

Капитан сходил к Свидригайлову, но не был впечатлён. Злые пульсы по-прежнему бились у него в висках только когда он думал о госпоже Карлсон.

И в какой-то момент произошло чудо, впрочем, почти такое, какое он себе представлял, когда взмахивал гантелями в такт крикам за стеной. Однажды девушка провела его в особую комнату, о которой он не подозревал. Его положили ничком и привязали к огромной кровати. Ну что ж, и на это нужно пойти для продвижения к цели. Он приготовился потерпеть удары плёткой, но тут услышал лёгкие шаги. В комнате появился кто-то ещё, и вдруг боль унижения наполнила его, мешаясь с обычной болью. Плётка, впрочем, тоже воспоследовала.

Когда он, шатаясь, выбрался из этой комнаты, его пригласили к чаю. Сидеть было трудно, но он не подавал виду.

― Вы хорошо держитесь, молодой человек, ― меланхолично заметила госпожа Карлсон. ― В вас есть некоторый, я бы сказала, стержень.

Её секретарша хихикнула.

Боевой топор висел над старухой, как дамоклов меч.

С этого момента визиты капитана стали проходить несколько иначе.

Пётр-Порфирий на встречах стал, как бы невзначай, намекать, что большое богатство ― большая ответственность, и время узников замка Иф прошло. Они не приобретают графского достоинства, а просто не выбираются из мешка под водой. Таково византийское свойство Третьего Рима.

Однажды Свидригайлов напился и, хлопнув капитана по плечу, спросил, поделились ли с ним уже «Московским битом». В этом городе ничего нельзя было утаить, а может, за капитаном просто следили. Для этого не нужны были старомодные топтуны, достаточно было подключиться к камерам у подъезда и в подъезде. Его будто накрыли прозрачным стаканом, полным людоедства.

Но всё же капитан сделал непонимающее лицо, а Свидригайлов прикусил язык.

Он перевёл разговор на литературу и заявил, что в новом мире посадить должны Соню Мармеладову, а Родион Романович будет мучиться и изредка приезжать на свидания. А человек без фамилии станет Тельмангдлянивановым и мудро потом исчезнет. Или же сыграет в любительском фильме, снятом в бане.

Постепенно картина складывалась, она ткалась из обрывков разговоров, газетных новостей, намёков Петра Петровича и болтовни Свидригайлова. Капитан понял, что у старухи уже есть коды от поля «Московского бита». И это случилось как-то помимо него. «В конце концов, ― подумал он, ― необязательно ни на ком жениться. Можно просто потребовать код. Пробраться в квартиру, ему откроют, как своему, и он достанет табельный пистолет… Нет, стрелять нельзя, нужно сделать так, чтобы во всём обвинили секретаршу. И дальше… Дальше всё будет хорошо».

Он вспомнил, как Пётр Петрович как-то назидательно говорил:

― Что такое уникальная невскрываемая дверь? Это всё глупости. Если надо, то просто у тебя за спиной встанут специальные люди, и ты откроешь эту дверь сам. Они войдут вслед за тобой в дом и посадят тебя за компьютер. И ты вспомнишь коды и пароли, пусть даже это продлит твою жизнь всего на пятнадцать минут. Единственная ценность в жизни ― это наши замечательные советские люди, как говорил один мой начальник.

После ночи утомительной любви он прокрался в гостиную, снял со стены топорик, а потом сделал несколько шагов по коридору в запретную зону.

Он тихо открыл дверь в кабинет госпожи Карлсон и успел увидеть старуху, безмятежно сидевшую в своём кресле у большого экрана.

Грохнули три выстрела. Капитан рухнул на пол, так и не вынув руку из подмышки. Под ним мгновенно стала натекать лужа чёрной липкой жидкости.

Госпожа Карлсон продолжала сидеть в своём кресле. Единственное, что она сделала — аккуратно положила пистолет на стекло письменного стола.

Её наперсница вбежала в комнату и тут же замерла с открытым ртом. Ужас распирал её, но привыкшая к порядку своей хозяйки, она давилась криком, как яблоком.

Это красное яблоко на кожаных шнурках она ненавидела, но тут уж с волчицей жить — так не выть.

В руке молодой женщины трепетал кусочек картона. Там был тоже ужас — две полоски, но чужая смерть вытеснила его на минуту.

— Малыш, — строго произнесла госпожа фон Карлсон. — Держите себя в руках. Во-первых, позвоните, пожалуйста, нашему другу в Следственный комитет, затем этому предателю Порфирию, а потом, минут через двадцать, — полицейским. Полицейским скажите, что произошло нападение, я нахожусь в обмороке, а в квартире труп с огнестрелом.

Секретарша молча кивнула и выплюнула шарик.