ПТИЦА СЕМЕЙСТВА ВЬЮРКОВЫХ

Забыв и рощу и свободу,
невольный чижик надо мной
зерно клюет и брызжет воду,
и песнью тешится живой.

Александр Пушкин (1836)

Русская классическая литература устроена так, что внимательное и медленное её чтение может объяснить всё происходящее в нашем Отечестве, как его прошлое, так и будущее. И она любит небольших героев: маленьких людей, милых собачек и даже одну птицу семейства вьюрковых.

Чиж — существо отчаянное, он даже зимует с нами. Сообразителен, но доверчив к человеку, что часто ведёт к заключению в клетку с последующей радостью тюремщикам от его пения.

Мнения чижика о неволе никто не спрашивает.

При этом чижик часто подозревается в пьянстве.

На Фонтанке ему поставлен памятник.

Забыто Училище правоведения, студентов которого звали «чижиками» из-за цвета форменной одежды, а памятник стоит.

Впрочем, и в другой народной песне поётся:

Даже Борис Пильняк пишет: «Игнат, по прозвищу Арендатель, сидел на пне и рассуждал о странностях бытия:

― “Например, раз, сижу вот на этом самом пне, а мне чижик с дерева говорит: ― пить тебе сегодня водку!”»1.

Но лучше всего описана трагическая судьба всякого чижика писателем Салтыковым, взявшим себе псевдоним Николай Щедрин. С этим прекрасным писателем связано одно обстоятельство: если Конфуций у нас отвечает за всю восточную мудрость, Раневская – за всё смешное, то Салтыков-Щедрин стал автором цитат на всякий случай из русской общественно-политической жизни. Часто и цитаты не его, как в случае со знаменитой фразой про «убыточное предприятие», но и настоящих хватает. В этом некоторый парадокс: сперва свободомыслящим людям нравилось меткое слово классика, и они выдёргивали из него цитаты, как перья, чтобы вставить их воображаемой власти. Потом власть переменилась, и оказалось, что новые вожди тоже очень любят цитаты из классика. Речи и статьи Ленина и Сталина были полны острот Салтыкова-Щедрина, взятых напрокат. Григорий Зиновьев даже написал статью «Большевики и наследство Щедрина»2. Потом вышло, что образы, придуманные писателем, хорошо описывают и новую власть, тем более, что творческое наследие рязанского и тверского вице-губернатора изучалось в школе в обязательном порядке. Итак, если кто из русских литераторов позапрошлого века и разошёлся на цитаты, то это Михаил Евграфович.

В его знаменитой сказке чижик погиб за просто так. А нет ничего унизительней, чем погибнуть случайно. Речь, конечно, идёт о знаменитом «Медведе на воеводстве», который в качестве предисловия начинается не новой, но всегда важной мыслью: «Злодейства крупные и серьёзные нередко именуются блестящими и, в качестве таковых, заносятся на скрижали Истории. Злодейства же малые и шуточные именуются срамными, и не только Историю в заблуждение не вводят, но и от современников не получают похвалы»3.

Что там происходит? А вот что: сказка состоит из трёх частей, потому что всё в сказках бывает трижды, и вернее бы ей называться «Медведи на воеводстве», потому что три медведя приходят править лесом: Топтыгин-первый, Топтыгин-второй и третий Топтыгин. (Называются они по традиции русской армии, в которой однофамильцам присваивались номера согласно званию, например, какой-нибудь Иванов мог выйти «Иванов 13-й», на манер советского секретного города.) С чижиком как раз связана история первого медведя, которому Лев (царь зверей) дал майорский чин и отправил на княжение. Медведь хочет войти в историю и для этого совершить масштабные злодеяния. Но, как всегда в нашем Отечестве, злодей перед злодеяниями решает напиться водки, и русский медведь – не исключение. Он покупает ведро водки и выпивает его, как говорят у нас в народе, «в одно рыло». Тут этот оборот как нельзя более уместен.

Медведь спит посреди поляны, а мимо летит чижик. Бедная птичка садится на тушу медведя, и вот ничего не соображающий с похмелья медведь её съедает. Этого ему лесное общество простить не может.

Второй Топтыгин, также пребывающий в майорском чине, устраивает сущие злодейства, но действует так резво, что чаша терпения мужиков переполняется и его (медведя) сажают на рогатину.

И вот, на третий раз (опять же, как всегда это бывает в сказках), наступает гармония. Третий медведь оказывается вороватым, но незлобивым и вовсе не кровожадным. Он предоставляет течение истории самой истории и мирно спит в берлоге.

Но Салтыков-Щедрин тем велик, что показывает, что даже самая лучшая стратегия не гарантирует чиновнику вечности. Третий медведь чуть было не дослужился до генерала, «но тут явились в трущобу мужики-лукаши, и вышел Топтыгин 3-й из берлоги в поле. И постигла его участь всех пушных зверей»4.

Однажды по долгу службы в школе я читал одно безымянное методическое пособие в Сети. Там говорилось: «Прототипом Топтыгина I стал граф Толстой Дмитрий Андреевич (Вообще-то он отвечал за второго Топтыгина, а за первого — Игнатьев — В.Б.), — министр просвещения и внутренних дел царской России. На этом посту Толстой провел целый ряд реакционных мероприятий в области низшей и средней школы. Наиболее известными из них являются: усиление преподавания латинского и греческого языков…» Это прекрасное в своей непосредственности сочинение неизвестного методиста, меж тем поднимает вопрос о том, как существует реальное историческое лицо в аллегорическом тексте, и что должно требовать от ученика средней школы.

В комментариях к «Медведю на воеводстве» ещё советского времени говорится, что это — «…сатира на высшую администрацию царизма, содержащая ряд злободневных намеков на правительство Александра III. Как указывают комментаторы, сам царь угадывается в образе Льва с его безграмотными резолюциями. «Прототипом» для Осла, главного советника при Льве, послужил Победоносцев, для осрамившегося Топтыгина 1-го — министр внутренних дел Игнатьев, а для Топтыгина 2-го — сменивший Игнатьева граф Д. Толстой, ознаменовавший свою деятельность злодеяниями крупными. Однако более глубокий и основной смысл сказки состоит не столько в обрисовке жестокосердных типов правителей, сколько в развитии мысли о том, что причина народных бедствий, в последнем счете, заключается отнюдь не в личных качествах администраторов, а в самой природе абсолютистской власти»5. Надо понимать, что во всякой аллегории всегда есть много аллегории. В одном случае автор стремится точно передать свойства прототипа, а в другом – нет, иногда это свойство принципиально для современников, а часто уже совершенно не важно, кто имелся в виду. И выходит так, что аллегорический персонаж давно отринул своё происхождение и ситуацию, его породившую, и стал жить своей жизнью. Прототипы его забыты, а прах их рассеян по земле.

Вот последний случай и произошёл с медведями, посланными на воеводство. Они родились в 1884, первую часть сказки даже напечатали, но текст тут же изъяла цензура, и сказка увидела свет только в 1906 году. А понятно, что миллионы советских школьников, которые читали её в школе, вряд ли хорошо знали, что представляла собой Россия в 1884 году – через три года после убийства Александра II. Общество, как маятник, качнуло вправо. В июне по инициативе Победоносцева возникли церковно-приходские школы в ведении Святейшего Синода. Толстой в первый раз попытался уйти из Ясной Поляны, прошёл полдороги в Тулу, но вернулся. Чехов окончил Московский университет и стал врачом. Но для Салтыкова-Щедрина важно и то, что «Отечественные записки», которыми он руководил, изымаются из библиотек. Именно тогда писатель описывает отношения между народом и властью как жизнь в сказочном лесу.

Но мы вернёмся к главному герою – чижику.

Только кажется, что главные в этом сюжете – три медведя, иллюстрирующие стратегии русского чиновничества. Самым важным там оказывается чижик: «Особенный это был Чижик, умный: и ведерко таскать умел, и спеть, по нужде, за канарейку мог. Все птицы, глядя на него, радовались, говорили: ”Увидите, что наш Чижик со временем поноску носить будет!” Даже до Льва об его уме слух дошёл, и не раз он Ослу говаривал (Осёл в ту пору у него в советах за мудреца слыл): ‘Хоть одним бы ухом послушал, как Чижик у меня в когтях петь будет!”»6.

Я бы не стал радоваться за птиц, которым приходится не петь, а носить ведро, но история знает много поэтических личностей, которым приходилось не то, что поноску, а катить тачку – «два руля, одно колесо». Но те времена давно были осуждены за необоснованную звериную строгость, законность укреплена и Отечество вернулось к прежним львиным нормам.

Так что до поры до времени жизнь Чижика была прекрасна, и как мы видим, власть его даже приваживала. А сгубила его беззаботность, потому что он принял спящую власть за неодушевлённую: «Но как ни умён был Чижик, а тут не догадался. Думал, что гнилой чурбан на поляне валяется, сел на медведя и запел. А у Топтыгина сон тонок. Чует он, что по туше у него кто-то прыгает, и думает: “Беспременно это должен быть внутренний супостат! — Кто там бездельным обычаем по воеводской туше прыгает? — рявкнул он, наконец. Улететь бы Чижику надо, а он и тут не догадался. Сидит себе да дивится: чурбан заговорил! Ну, натурально, майор не стерпел: сгрёб грубияна в лапу, да, не рассмотревши с похмелья, взял и съел»7.

Это самая важная точка повествования. Конечно, в нашем Отечестве бывают разные звери, да и чижики в нём не равны. Среди них есть те, что носят воду вёдрами, а есть тунеядцы. Бывают хорошо поющие чижики, но в наличии и те, что вовсе петь не умеют.

Но всякому чижику важна осторожность. Смотри по сторонам, прежде чем запеть. Будь настороже – не потому что специально на тебя объявлена охота, а просто потому что мир так устроен: то, что ты принимаешь за чурбан, колоду, может, смерть твоя.

Нелепая, случайная.