ОТСТУПЛЕНИЕ МАРСА

Чёрным непроглядным вечером 192* года по проспекту Красных Зорь в Петрограде шёл молодой человек, кутаясь в длинную кавалерийскую шинель. Под снегом лежал тонкий лёд бывшей столичной улицы ― дворники исчезли, город опустел. Молодой человек оскальзывался, хватался рукой за руст и облупленную штукатурку пустых зданий. Он часто кашлял, хрипло и надсадно ― колкий сырой воздух петроградской зимы рвал его лёгкие.

В такт кашлю ветер хлопал и трещал протянутым поперёк улицы плакатом «Наша власть верная, и никто у нас её не отберёт». Старуха шарахнулась в сторону от молодого человека, перевалилась через сугроб, как курица, исчезла. Шагнула к нему было девка в драной кошачьей шубе, зашептала жарко:

― На часок десять, на ночку ― двадцать пять… ― но всмотрелась в лицо и, махнув рукой, скрылась в метели. Выступил из мглы патруль, вгляделся в шесть глаз в потёртый мандат парнишки.

― Демобилизованный? С польского? Куда на ночь глядя?

― Иду в общежитие имени Фрэнсиса Бекона. Комиссован вчистую после контузии, ― прокашлял бывший кавалерист. ― Махры, братишка, не найдётся?

Сунули ему щепоть в руку, и пока он прятал великий дар, спасая махорку от ветра, исчез патруль в метели, будто его и не было. Демобилизованный осмотрелся и увидел прямо под носом, на мёртвом электрическом столбе, трепещущую бумажку.

Он уже собрался содрать её на раскурку, но вчитался в кривые буквы: «Инженер В. И. Карлсон приглашает желающих лететь с ним в ночь на новолуние на планету Марс, явиться для личных переговоров завтра от 6 до 8 вечера. Ждановская набережная, дом 11, во дворе».

Утром демобилизованный появился на Ждановской.

Там, в лесах, виднелось гигантское яйцо с большими буквами «Р.С.Ф.С.Р.» по округлому боку.

― Василий Иванович, к вам! ― закричал мастеровой.

Карлсон оказался невысоким толстым человечком, быстро сжавшим болезненную руку молодого человека своей пухлой и тёплой рукой.

― Карлсон. А вы, товарищ, кто будете?

― Зовите Павлом Малышкиным, не ошибётесь. Я, товарищ, прошёл польскую войну, ранен два раза, моя жизнь для революции недорога, на Земле я пенсионная обуза, ― так что за мировую революцию на Марсе мной запросто можно пожертвовать.

― Ну, может, жертвовать жизнью и не придётся. Но фрикаделек с плюшками я тоже не обещаю. Хотя мускульная сила мне нужна, пока вертишь винт, в пайке будет варенье.

Они стартовали через три дня. Пороховой заряд подбросил огромное яйцо над Петроградом, земля ушла вниз, а внутри Павел уже бешено крутил ногами передачу винта. Яйцо поднималось всё выше, и Карлсон сменил своего спутника.

― Подожди, Павлуха, экономь силы. Пространство между планетами сильно разрежено, и там мы полетим по баллистической инерции ― важно только набрать нужную скорость.

И точно ― они стремительно покинули земную атмосферу и вот уже неслись среди чернеющих звёзд. Красная планета приближалась.

Теперь уж хотелось другого: умерить бег и не разбиться о твёрдую поверхность.

Но вот яйцо, пропахав борозду, запрыгало по марсе, сшибая неприличного вида кактусы. Наконец, оно остановилось на высоком берегу марсианского канала.

― Что, Василий Иванович, победа? ― спросил Павел, отвинчивая крышку люка и вдыхая свежий воздух.

― Рано ещё, Павлуха. Открою тебе тайну ― мы с тобой разведчики, так сказать, в мировом масштабе.

Они спустились к воде. Павел решил напиться и вдруг понял, что в марсианских каналах течёт чистый спирт.

Утолив жажду, товарищи перешли канал вброд. На другом берегу Карлсон расстелил на берегу чистую тряпицу и вывалил на неё чугунок варёной картошки.

― Смотри, Павлуха ― вот мы, то есть ― Земля. Вот ― Луна, вот ― Марс. Мировая революция остановилась пока в границах Р.С.Ф.С.Р. ― но если Марс будет наш, то дело коммунизма будет непобедимо. Главное ― сломить сопротивление мегациклов и монопаузников, а там насадим яблонь… Будут и тут яблони цвести, понимаешь?! Насадим яблоневый сад и сами в нём ещё погуляем!

― Как не понять! ― с жаром откликнулся Павел, ― доброе дело! Меня наши комсомольцы Малышком звали ― так и говорили, сами до коммунизма, может, не доживём, а вот ты ― пожалуй. Правда, у меня со здоровьем неважно.

― Что ж! ― прервал его Василий Иванович, ― давай мы по радио предупредим товарищей. Воздух здесь есть, в воде (он посмотрел в канал) есть рыба. Или нет рыбы ― не поймёшь. Надо вызывать своих.

Но не тут-то было.

Грянули выстрелы. К ним на воздушных винтовых аппаратах приближались люди с ружьями наперевес. Василий Иванович и Павел одновременно выстрелили в ответ и побежали к своему аппарату. Бежать было тяжело, незнакомая слабость тяжелила ноги.

― Беляки, и тут беляки, ― кашляя, кричал Павел. ― Не отставайте, Василий Иванович!

Вдруг он увидел, как Карлсон неловко взмахнул рукой и упал в канал. Течение понесло боевого товарища прочь.

Но делать нечего, всё равно надо было предупредить своих.

И вот Павел заперся в межпланетном аппарате. Он уже ничего не видел и вслепую отправлял радиограммы на Землю.

Прошло несколько дней, пока с неба, прочерчивая его дымными следами, не упало несколько боевых яиц. Красноармейцы, высыпавшие из них, собирали гигантские бронированные треноги, налаживали связь.

Павел общался со своими товарищами с помощью записок. Чтобы не оставлять его одного, Павла погрузили на носилках под бронированный колпак одной из треног, и отряд начал действовать.

Перед ними лежала красная марсианская степь, кузнечики пели в высокой траве, а боевые гиперболоиды на треногах зорко стерегли отвоёванное пространство межпланетной революции.

Двигаясь вперёд, они уничтожили несколько разъездов марсианских белогвардейцев и помещичий посёлок. Гиперболоиды работали безотказно. Их слепящие лучи прокладывали широкий и торный революционный путь.

Поступь треног бросала в дрожь племена мегациклов и монопаузников, как вальпургические шаги командора ― испанского повесу.

Но на следующий день, когда мегациклы и монопаузники были готовы сдаться, все красноармейцы вышли из строя. Одинаковые симптомы позволяли предположить отравление.

― Что-то не то с этим спиртом, ― бормотали потерявшие зрение бойцы, ― не тот это спирт. Не тот. Далёкий, не нашенский.

Они умирали прямо в бронированных колпаках своих треног, парализованные и ослеплённые.

Те, кто умел писать, сочиняли прощальные записки. Павел надиктовал свою: «Мы пали жертвой в роковой борьбе, нам мучительно больно, но ничуть не жаль, потому что жизни наши отданы за самое дорогое ― за счастье межпланетного человечества».