ЛИЦЕВОЙ СЧЕТ

Поверьте, самая очаровательная женщина, какую я когда-либо видел, была повешена за убийство своих троих детей. Она отравила их, чтобы получить деньги по страховому полису. А самую отталкивающую наружность среди моих знакомых имел один филантроп, истративший почти четверть миллиона на лондонских бедняков.

Артур Конан Дойл. «Знак четырёх»

Есть такая, вполне уже забытая повесть Виля Липатова «Ещё до войны» (1971) о любви городской девушки и тракториста. Конфликт там в том, что её отец, председатель колхоза, хочет, чтобы она выучилась на инженера, а родители тракториста рады ей и так, потому что в семье нужны рабочие руки. Она знакомится с отцом и матерью любимого, и сначала их взгляд кажется ей колючим и беспощадным, а потом они начинают хлопотать, и становится понятно, что ей рады. «Теперь у родителей Анатолия были добрые и хорошие лица, по которым понималось, что они по-настоящему рады гостье, что готовы сделать все, чтобы Рае было уютно в их чистом дворе»1.

То есть в тревожной неизвестности лица — одни, а как тревога исчезла — другие.

Я как-то задавался вопросом, откуда и как произошёл мем про людей с хорошими светлыми лицами.

Пик его употребления случился примерно в 2011-2012 году, во время того, как в социальных сетях мои соотечественники выкладывали фотографии с митингов и шествий — оппозиционных и проправительственных, причём участники и тех и других хвастались хорошими добрыми лицами своих товарищей.

Но этот ход мысли я помню ещё во времена «Русских маршей», а первый из них состоялся в 2005 году. Люди с хорошими лицами глумились над его участниками, и в качестве протеста провели своё шествие. И тут уже противоположная сторона порадовала не хуже «Штюрмера». Особый комизм был в том, что несколько фотографов, которые по службе были и там, и там, безо всяких пластических операций становились на фотографиях то уродами, то красивыми, одухотворёнными людьми.

Удивительно то, что это выражение в положительной коннотации существует и сейчас. (То, что оно существует в иронической форме, у меня удивления не вызывает).

И, конечно, последнее дело сравнивать чужие и свои лица, как это делал один известный писатель, говоря, что вот у нас у всех лица хорошие, а посмотрите на лица в телевизоре, там все сплошь ужасные.

Моя теория происхождения мема заключалась в следующем: в передаче «Вокруг смеха», а её смотрела в конце восьмидесятых вся страна, была рубрика «Нарочно не придумаешь», сделанная, как бы теперь сказали, «в коллаборации» с журналом «Крокодил». Там зачитывали смешные цитаты из документов и объявлений, а также показывали фотографии из газет с безумными подписями. И вот, одна из этих фотографий изображала детей-подростков (кажется, в пионерском лагере или детдоме), похожих на монстров, а отвратительное качество газетной печати только усугубляло впечатление. А заголовок статьи был прямо над фотографией, и там было написано «Эти хорошие, добрые лица». Из-за популярности передачи на тогдашнем безрыбье это превратилось, опять же, как сейчас бы сказали, в мем.

Это было ровно тридцать лет назад, и моя слабеющая память легко могла спутать «Вокруг смеха» с какой-нибудь другой передачей, вроде «Весёлые ребята».

Но тут я себя одёрнул, потому что это всё были совершенные глупости. Выражение-то это древнее, как все простые фразы.

Я, как и большинство в моём поколении, часто оказывался в обществе незнакомых людей, с которыми предстояло сосуществовать довольно долго. То есть не в трамвае или вагоне поезда, а в школьном классе, пионерском лагере, на разных работах, откуда не выйдешь через несколько минут на следующей остановке. Всегда эти лица казались сначала враждебными и неприятными, даже если они были замотаны бабушкиными шарфами. А если мои товарищи были в одинаковых новеньких гимнастёрках, я видел, что у них уродливой формы черепа и противные лица. Но потом я вдруг осознавал, что прошло совсем немного времени, и с одними мы играем в кубики, а с другими курим под грибком и травим байки. И эти люди рядом — свои, прекрасные, и лица у них — лучше не придумаешь.

То же чувство возникает, когда смотришь на чужие школьные снимки — незнакомые дети кажутся туповатыми и безумными, практическим пособием для Ломброзо. То ли дело мои одноклассники — какие у них прекрасные, светлые лица.

Это естественный выдох эмоции. Движение воздуха: ты среди своих, и губы сами складываются в улыбку. У писателя Шмелева в книге «Богомолье» (1931) есть место, когда он приезжает на Валаам, и там, в монастыре «Я вижу лица, хорошие, светлые, русские, родные, человеческие лица, добрые, вдумчивые лица. Ни злобы, ни раздражения, ни „борьбы“...»2.

Или «Что-то как бы сотряслось в его душе. Он с серьезным и важным видом обвёл глазами все эти милые, светлые лица школьников, Илюшиных товарищей, и...»3 — 1880 год, между прочим. А вот Лесков в «Божедомах» пишет: «вам признаюсь ― я ужасно люблю хорошие лица»4, или Салтыков-Щедрин в «Дневнике провинциала в Петербурге» (1872) роняет: «У всех светлые лица, все с беспечною доверчивостью глядят в глаза будущему»5. Режиссёр Алексей Герман вспоминал: «Подростком я связался с блатными. Они таскали в трамваях кошельки и носили за голенищем медицинские скальпели. Они водили меня в “Метрополь”, я водил их домой, и папа говорил: “Какие у твоих друзей замечательные лица. Но почему они все ходят в высоких сапогах?”6 <...> В “Проверке на дорогах” под заминированным мостом проплывает баржа с советскими военнопленными. Их изображали зэки (основная статья — изнасилование). “Какие лица! — повторял вслед за папой Константин Симонов. — Какие лица!” Особенно ему нравился комбриг в центре. В жизни комбриг был барменом-валютчиком из гостиницы “Европейская”. Симонов умер и не узнал, что это уголовники. Я не признался: он был советский человек, он бы меня проклял.

Но где ещё я мог взять шестьсот мужчин в возрасте от 18 до 50, которые согласятся побриться наголо? И главное, ну-ка набери в гражданской массовке столько интересных лиц! А именно они — тот раствор, который делает картину, который может погрузить зрителя в правду»7.

Искоренить «ощущение чужого» невозможно, да и не нужно — должно всё-таки быть естественное чувство осторожности. Живущая в подсознании всякого нормального человека оптическая ксенофобия быстро проходит, когда человек трезво оценит обстановку. Но вот когда она возводится в эстетический принцип — жди беды. Это хуже преступления, это потеря вкуса.

Вот когда какой-нибудь наш чиновник скажет о дополнительной хромосоме, делающий русский народ героическим, с него взятки гладки. От чиновников наш многонациональный народ (с нормальным количеством хромосом), добра не ищет и только удивляется, что они ещё не едят младенцев на завтрак за одним столом с народными избранниками. Но вот как какой прогрессивный человек начнёт рассуждать о генетической предрасположенности к рабству или мерить циркулем хорошие и плохие лица, так население становится похоже на мужика в зипуне из старого фильма «Чапаев». Тот крестьянин печально бормотал: «Белые пришли — грабят, красные пришли — грабят... Куда бедному крестьянину податься».

А в повести Липатова, кстати, всё кончилось плохо. Любовь не состоялась, девушка уплыла на пароходе по Оби, а потом началась война, и всех убили. Ну, или почти всех.