КОЛОБКОМ ПО СВЕТУ

— Хамьё! — стеклянным голосом произнёс Румата. — Вы же неграмотны, зачем вам подорожная?

Братья Стругацкие. «Трудно быть богом»

Когда в недавнюю историю прискакал первый всадник по имени Чума (а о втором никто и не думал), то многие мои знакомые очень переживали из-за отмены своих туристических планов. Эти люди, прекрасные во всех отношениях, даже произносили фразу, которая давно упала в словари с пометкой (устар.): «нас всех колбасит» — от невозможности ездить по свету. Действительно путешествия тогда несколько сократились, но сама эта эмоция у человека моего поколения вызывает смешливое недоумение. Я не то что провёл детство, но вырос в мире, где у многих людей турпоездка в Болгарию оставалась главным событием в жизни. Главным — потому что была единственным пересечением государственной границы (правда, в обе стороны).Сограждане приезжали, полные впечатлений, с какими-то расписными горшками и деревянными бутылочками, в которых была скрыта ампула с розовым маслом. Всех собирали в комнате, чтобы показать фотографические свидетельства поездки. Я ненавидел слайды, а торт в гостях не давали, пока виды Варны не отправятся в коробочку, а проектор не уберут в шкаф.

Нет-нет, я понимаю, как «нам всем хочется съездить» (многим захотелось «ехать», а часть из них исполнила это своё желание), но понимаю и то, что четыре пятых «нас всех» не завели загранпаспортов за ненадобностью, а из тех, кто завел, не все измарали их печатями. Мне загадочен сам по себе этот цыганский феномен внутри меня, притом что первую половину жизни я провел в поездах, самолётах, вертолетах и на кораблях. Это, на самом деле, очень интересная мысль — как из путешествия вычесть утилитарную цель и посмотреть, что именно от него останется.

А может остаться что угодно: человек доказывает самому себе, что жив, потому что ошибочно считает движение признаком жизни, это может быть сложный случай клаустрофобии. Большая часть людей отправляется в туристическую поездку потому только, что так делают другие.

Кстати, на этом был построен старый мир — на проверке мотивации отдельного человека. Много веков Святое Писание не давали читать простолюдину, ставя между ним и обычным человеком посредника в сутане. Так и с путешествиями: когда-то для них нужно было представить формальное обоснование. Вписать в подорожную, что ты едешь лечиться на воды или купить лес в Пензенской губернии. Путешествие могло быть образовательным или вовсе научным, хотя странник не обязательно должен был предъявить морилку для бабочек, компас и планы картографической съёмки.

Нужно было ответить на вопрос — «Зачем?» То есть нечто должно было быть вписано в книгу на заставе при въезде в город.

Для меня это усугублялось тем, что, перемещаясь по широкой стране, где много лесов, полей и рек, я попадал в зону необязательности: не только автобусы, но и поезда могли прийти, а могли и не прийти, билеты не были гарантией места, хотя доставались с боем. Я даже обнаружил в себе любовь к этой неопределенности, своего рода спорту в перемещении.

Впрочем, сейчас у меня всегда есть палочка-выручалочка, объясняющая любой идиотизм или собственное безумие — «это пригодится для книги».

Кто-то из писателей старшего поколения1 рассказывал мне, что много лет назад в одном доме творчества повесили объявление: «После ужина — лекция. Писатель В. Ерофеев поделится своими впечатлениями о поездке в Италию и во Францию». Все сразу же возбудились и стали думать, что там может сказать Венедикт Ерофеев, хотя умом понимали, что автор поэмы «Москва-Петушки» может рассказывать о своих путешествиях только в результате алкогольной прострации. Правда, и выходило у него получше, чем у настоящих путешественников.

Право, кто бы не оценил: «Да мне в Италии, собственно, ничего и не надо было... Мне только три вещи хотелось там посмотреть: Везувий, Геркуланум и Помпею. Но мне сказали, что Везувия давно уже нет, и послали в Геркуланум. А в Геркулануме мне сказали: „Ну зачем тебе, дураку, Геркуланум? Иди-ка ты лучше в Помпею“. Прихожу в Помпею, а мне говорят: „Далась тебе эта Помпея! Ступай в Геркуланум!..“ Махнул я рукой и подался во Францию»2. Настоящим итогом такого путешествия должна была быть проза или стихотворение, с запахом чужих языков, пылью древних слов, сюжетом из времён Османов, любовью и смертью среди библейских пейзажей или на полярной льдине. Но книга не дописана, и нужно выходить к людям с тем, что есть, — с обрывками текста, которые притворились литературной журналистикой. Но, может, это и есть единственный доступный мне тип журналистики?

Ещё честный обыватель, к числу которых я себя причисляю, часто сталкивается с одним очень опасным искушением. Это власть примера, увиденного случая.

В своё время, путешествуя по Северу в одиночку, я сталкивался с разными проявлениями человеческих свойств — от вороватости до абсолютного бескорыстия. Но на лекциях меня уже научили слову «экстраполяция». Русский человек (тут я обобщаю и экстраполирую) горазд шарахаться из крайности в крайность — от полного самоуничижения до яростной гордости. Меж тем, опыт туриста, радостный или печальный, сам по себе никакой реальной картины другой земли и чужих обычаев не передаёт. Грубость, мздоимство, воровство, пьянство, а также возвышенность и бескорыстие имеют свои статистические распределения. Где победнее, там побольше воруют, где порелигиознее — воруют меньше, но воруют везде. Весь мир состоит из гауссиан разной крутизны, а самая порядочная нация Европы в десять лет вдруг доходит до того, что начинает засовывать своих сограждан в топку вместо поленьев, а потом ровно так же стремительно превращается в приличную и уважаемую. То есть какие-то важные наблюдения ты сделать в туристической поездке можешь, но для того, чтобы понять страну или город, нужно прожить там полжизни. Так тебя на два города и хватит. А из окна туристического автобуса ты можешь сделать любой вывод. И необязательно неправильный, кстати.

Когда за окном стучат копыта второго всадника, стоит задуматься о методике описания путешествий. Так или иначе, возможности перемещения физического тела сокращаются. Пример тут подают фантасты, которые никогда не были на Марсе, меж тем мы имеем хорошую литературу, связанную с этой планетой. Как и множество дурной. Впрочем, только молодёжь не помнит советских романов «из заграничной жизни», где на развесистую клюкву, придуманную Дюма, авторы отвечали картинами американской жизни, больше похожей на марсианскую. Но дело не в консульских услугах: великий вопрос «Зачем?» стоит даже перед путешественником, отправляющимся в Суздаль. Что остаётся от странствия, какое изменение оно производит в душе, можно ли его описать себе или другому — вот вопрос. Ответ: «Чтобы похвастаться потом!» — честный, но на него не всякий решается.

Единственное, на что можно ответить определённо: традиция коллективного просмотра слайдов пред тем, как хозяйка принесёт с кухни чайник, нами безвозвратно утеряна.