ЗАСТОЛЬЕ

Начнет выпытывать купе курящее
Про моё прошлое и настоящее
Навру с три короба
Пусть удивляются

Михаил Львовский

В чём аморальность работы писателя?

В том, что хороший писатель довольно жесток. Он даже не к людям жесток, а к мирозданию. Ко всему вокруг – летнему или осеннему небу, кошкам, собакам, дворнику, продавцу на рынке, друзьям, двум нелюбимым женщинам, одной любимой, но воображаемой.

Все они становятся каким-то материалом для построения сюжета.

Можно подумать, что это явление обмена, как в магазине. Ты переделываешь людей, и чем более ты отдалишься от привычного уважения к чужой судьбе, тем лучше получится текст.

Нет, это не так.

Множество писателей обижали прототипов своих героев, но ничего не выходило.

Вконец отчаявшись, они сами становились негодяями, потому что видели, что среди знаменитых писателей немало негодяев. Но и тут был обман и разочарование.

Жестокость вовсе не гарантия успеха.

На литературных курсах я бы заставлял писать этюды.

Но не те этюды, что там пишут. (Одни курсы литературного мастерства меня подманивали писать отзывы на учебные работы. Моё тестовое задание очень хвалили, но решили мне не платить мелкой копеечки и в итоге только подписали меня на спам-рассылку. Но с тем, как там выглядят этюды, я ознакомился.) Там всё было не так, нелепо и ненужно.

Нет, пока сочинитель не почувствует ужаса чужой жизни, ничего не выйдет.

Причём на курсах литературного мастерства нельзя давать задуматься: испытуемый должен прясть судьбу персонажа без подготовки.

Вот пример, и вот типажи.

Это старое фото, и перед тем, как сыпать деталями, испытуемый сперва должен угадать время.

В своём тексте писатель может допустить сколько угодно нарочитых анахронизмов, но внутри себя он должен знать запахи и шуми времени.

Итак, вот фотография домашнего застолья, и попробуем всмотреться в не в людей, а в персонажей.

Справа классический советский инженер, участник войны. Биография Михаила Ароновича ясна.

Он еврей. Но не из музыкальной или артистической семьи, а из того, что в местечках звали «пыль». На фронте он выжил, потому что попал в дальнобойную артиллерию, а не в ротные миномётчики. С того времени и поверил в спасительную магию цифр, пока ещё в таблицах стрельбы.

Потом окончил Институт связи. К государственному антисемитизму отнёсся равнодушно, потому что быть завлабом в своём НИИ не хотел.

Он весёлый беспартийный инженер. Открытий не делал, но очень хороший профессионал. Дочь уговаривает его ехать, а он упирается. В результате она и её русский муж уедут, а он останется. Через пятнадцать лет овдовеет, а в 1991 дочь перевезёт его в Беер-Шеву, и он маленький, высохший, будет сидеть под навесом и ждать, когда придёт такой же, как он, высушенный временем старик, чтобы играть с ним в шахматы.

Немолодая женщина — жена того, что крайний слева. Галина Николаевна вышла замуж за Сергея Михайловича сразу после войны, но дочь родилась поздно.

Рядом с ней зять. Дочь выскочила замуж за этого любителя дурацкой белорусской музыкальной группы, название которой Галина Николаевна не может запомнить. Зять и сам играет — бас-гитарист в самодеятельном ВИА. Галину Николаевну это бесит, как и то, что Арнольд любит выпить. Диплом Арнольд спрятал в ящик стола, бросил работу в НПО «Радиотехника» и устроился на рынок. Деньги большие, но Галина Николаевна предчувствует беду.

«Дочь в роддоме, зять в тюрьме», — думает она, глядя, как Арнольдик пьёт из горлышка. Она не знает, на что похожа эта фраза.

А вот её муж вообще ни о чём не думает, ему хочется домой, на диван. Уже полгода у него болит бок, и он ещё не знает, что это рак.