БРАСЛЕТ СО ЗМЕЙКОЙ

— Браслетик твой, вещицу дорогую, старинную... третьего дня с убитой женщины сняли.

Братья Вайнеры. «Эра милосердия»

Есть известные картинки-контаминации, в которых отечественная классика кино соединяется с мировой. Но вы их и без меня видели, поэтому я расскажу историю не про одну из них, а про коллизию, которая остаётся как бы за кадром.

Как-то дачным вечером, когда мотылёк бьётся о керосиновую лампу на веранде, мы завели разговор, вспомнив эту картинки.

Тема разговора была проста: «Кто-то кого сборет: Шерон Стоун или Владимир Высоцкий? Вернее, Кэтрин Трамелл или капитан Жеглов?»

Понятно, я, как старый душнила, стал говорить, что постановка задачи неполна.

Если бы это была американская Шерон, попавшая, к своему ужасу в 1945 год, то она умерла бы от одного запаха на коммунальной кухне. А если это советская Шерон, то есть её аналог, то капитан Жеглов бы и пискнуть не успел.

Иначе говоря, какая-нибудь Ванда Василевская (Кэтрин Траммел, кстати, была писательница) или, что лучше, гипотетическая трезвая актриса Серова сделала бы один звонок, и после пары слов передала бы трубку капитану.

Тут интересная мысль о слабости Жеглова, который берет просто знанием уголовного мира и манипуляцией на нижнем уровне. Эта мысль в книге явлена ярче, чем в фильме. Если бы Груздев служил в чинах в серьезном институте и делал бы Бомбу, то к арестовавшему его Жеглову мигом пришли особисты, и неизвестно, чем бы кончилось.

Заметьте, от Жеглова ушел бы даже Ручечник, если бы его подельница оказалась тверда духом. Да что там говорить, Жеглов и Груздева пытается на понт взять, а слабый и испуганный Груздев оказывается ему не по зубам, когда не идёт на самооговор.

Кстати, интересно, что братья Вайнеры Жеглова ненавидели — «Кто читал этот роман, те знают, что там очень осторожно и очень аккуратно, безо всяких революционных криков написано, что замечательный человек, выдающийся сыщик Глеб Жеглов является по существу сталинским палачом. Для него не существует ценности человеческой жизни, свободы, переживаний. И совершенно очевидно для тех, кто помнит немножко историю, что вслед за событиями 45-46 года, описанными в романе, наступила волна чудовищных репрессий, где именно Жегловы отличились в корпусе МВД-МГБ неслыханными злоупотреблениями, неслыханными злодействами, потому что искренняя убеждённость в правоте дела, которое они делают, безусловные личностные способности, отсутствие всяких моральных сомнений делало их страшным орудием. В романе это прослеживается, и понятно, что будет из Жеглова завтра. В фильме эта тема практически ушла, потому что исчез текст, а осталось огромное обаяние Володи Высоцкого»1.

Жеглов не появляется в других романах братьев Вайнеров, а вот Шарапов — много где, и даже в генеральских погонах.

Ходили слухи, что существовал черновик продолжения «Эры милосердия», в котором Жеглова сразу же убивали — видимо, для того, чтобы показать, что он не создан для послевоенной жизни (в книге ему 26 лет, так в обычных обстоятельствах ему жить да жить). Это в фильме ему ближе к сорока, и с него больше спрос. Ну, будь там не Высоцкий, ничего бы не поменялось. Это как мощный магнит и куча гвоздей: всё меняет свою конфигурацию в его присутствии.

Собственно, и под него Владимира Высоцкого, и был написан сценарий. Да что там – создан весь фильм.

Итак, психопатическая женщина советской элиты, сорок пятый год, пришла страна Лимония, сплошная чемодания, дом ломится от немецкой бронзы и картин, но главное, она имеет друзей и покровителей. Попробуй её обвини, вступи в поединок. И она бы тоже не вступила: ну вот вы устраиваете поединок с комаром? Хлоп его — и дело с концом.

Эта женщина и Жеглова бы не унижала. Сказала бы только «Пф», посмотрев на его сапоги. А потом повернулась к Шарапову и произнесла: «Мальчик, проводите меня».

Всё оттого, что сталинское общество было насквозь иерархично, как бы ни было это неприятно людям, его идеализирующим.

Что, и это всё? Нет, не всё. Если бы эта советская Шерон Стоун была бы больше известна в нашем Отечестве исполнением песни «Валенки», да мужем-генералом, то её судьба могла бы сложиться иначе. Из других, высших соображений, не связанных с мёртвой женщиной и её браслетом, Шерон могла бы отправиться в места более неприятные, чем кабинет на Петровке. Картины и бронза растворились бы в отчётности и не всплыли бы никогда.

Но это вовсе не потому, что Шерон Осиповна хуже, чем Глеб Егорович манипулировала бы человеческими слабостями.