БЕЗУМНОЕ ВОДКОПИТИЕ

— Водку пить полезно, — говорил Сакердон Михайлович, наполняя рюмки. — Мечников писал, что водка полезнее хлеба, а хлеб — это только солома, которая гниёт в наших желудках.

Даниил Хармс. «Старуха»

Ролан Барт одной из своих работ по мифологии пишет: «Предположим, я сижу в парикмахерской, мне протягивают номер журнала “Пари-Матч”. На обложке изображён молодой африканец во французской военной форме; беря под козырек, он глядит вверх, вероятно, на развевающийся французский флаг. Таков смысл изображения. Но каким бы наивным я ни был, я прекрасно понимаю, что хочет сказать мне это изображение: оно означает, что Франция — это великая Империя, что все её сыны, независимо от цвета кожи, верно служат под её знаменами и что нет лучшего ответа критикам так называемой колониальной системы, чем рвение, с которым этот молодой африканец служит своим так называемым угнетателям. И в этом случае передо мной имеется надстроенная семиологическая система: здесь есть означающее, которое само представляет собой первичную семиологическую систему (африканский солдат отдает честь, как это принято во французской армии); есть означаемое (в данном случае это намеренное смешение принадлежности к французской нация с воинским долгом); наконец, есть репрезентация означаемого посредством означающего»1. Этим и нужно предварить наше рассуждение.

Во-первых, оно мимоходом указывает на начитанность автора, а, во-вторых, как и в случае примера, описанного Бартом, речь идёт о фотографии.

Вообще, современные философы и литературоведы любят вцепиться в какой-нибудь текст или картину, чтоб вывести из него все правила жизни, тайну бытия и прогноз на будущий урожай. Так и здесь, в этом рассуждении об одной известной фотографии, которая время от времени всплывает в Сети, глянцевых журналах или разговорах. И каждый раз люди судят и рядят о нём, будто в первый раз.

Снимок2. этот сделал чрезвычайно известный фотограф Валерий Плотников. Иногда его предваряют словами: «Реклама «Союзплодоимпорта», 1973). Действительно, есть такой рекламный плакат «Союзплодоимпорта» этого года, изображающий сервированный на четверых стол, в середине которого, на пустующем месте, знак вопроса. «What's Missing? Russian Vodka». Две бутылки, изображённые внизу плаката, странным образом повторяют сервировку на снимке, о котором идёт речь.

Большая и маленькая, с красной и зелёной этикетками.

Здесь нужно сделать отступление об этой организации.

История эта горькая, куда горче горьких настоек.

В 1966 году было создано Всесоюзное объединение «Союзплодоимпорт» под эгидой Министерства Внешней торговли СССР и главным занятием его была продажа алкоголя — знаменитой «Столичной», «Русской» и прочих водок. Ему принадлежали права на эти торговые марки, но в 1992 году возникло Внешнеэкономическое акционерное общество (ВАО) «Союзплодоимпорт», которое в середине девяностых уступило права на знаменитые водки своему дочернему предприятию, и бренд поплыл по миру в чужих руках. Его собирают по частям, и, кажется, в нескольких странах мира после долгих судебных споров уже вернули — новому федеральному казенному предприятию «Союзплодоимпорт».

Но это длинная драматичная история, которая вовсе не закончена.

Она бесконечна, но люди, изображённые на снимке, как и заказчики рекламы, пока ничего об этом не знают.

Был ли доведён до конца рекламный проект, я судить не берусь, но, в любом случае, это довольно странный стиль, аукнувшийся спустя полвека клипом Робби Вильямса Party like a Russian. В нём избыточная матрёшкобалалайкомедведность — при том, что автор вовсе не кажется простаком. Плотников действительно снимал водочную рекламу, чрезвычайно интересную по качеству, и эти плакаты известны.

Но сам смысл этого изображения чрезвычайно далёк от рекламного — это реклама, что называется, через край, и впору подумать, не пародируется ли тут не только сама рекламная кампания «Солюзплодоимпорта», но и образ русского человека вообще.

Итак, что мы видим? Пятеро молодых людей на фоне парковой или дачной местности. Трое из них сидят, двое стоят, но главные герои снимка — две бутылки, развёрнутые этикетками к зрителю.

У троих в руках рюмки (лучше их назвать лафитниками — это слово в русском обиходе потеряло своё значение ёмкости для «Шато Лафит», и стало означать всякие рюмки, расширяющиеся кверху), рюмки остальных стоят на столе.

Там же цветы в большом фужере и большие круглые солнечные очки, символ преуспеяния того времени.

При внимательном всматривании наблюдатель замечает, что рюмок и фужеров (то есть, больших лафитников) на столе огромное количество (в руках две рюмки и большие лафитники, на столе — два фужера и две рюмки, и ещё что-то скрыто графином — из чего можно сделать вывод — в огромном графине на столе, не водка, а минеральная вода. То есть, персонажи не просто пьют без закуски, но и запивают водку минеральной водой. Не спорю, и такое я видел, хотя для нашего Отечества более характерно выпивать и закусывать, нежели чем выпивать и запивать.

Люди достаточно угрюмы — тут подошло бы выражение «как вдова на похоронах», но есть вполне известные варианты этого снимка, на которых сидящая в центре женщина улыбается. Конечно, настоящий фотограф сделал бы десятки вариантов.

Но главные герои снимка — это пол-литровая бутылка водки «Московская особая» и бутылка «Столичной» (ноль-семь), обе в экспортном исполнении.

Биографии этих персонажей, как ни странно, куда более запутаны, чем биографии людей.

Самая знаменитая — бутылка с красной этикеткой. «Столичная» или Stoli — если уж говорить о заграничном имени. Совершенно непонятно, в каком году она родилась — в 1938-м, 1940-м, или после войны. Некоторые источники настаивают на том, что она появилась на свет в блокадном Ленинграде в 1941 году. Автором рецептуры обычно называют талантливого специалиста Главспиртпрома Виктора Свирида, а автором этикетки — художника Яковлева. Но тут, как всегда, будто семь городов спорят о родине Гомера — мелькают даты, города, имена. Важно другое — «Столичная», со своей характерной красной рамкой и серым силуэтом гостиницы «Москва» сперва была в тени «Московской особой».

Это «экспортное исполнение» было не таким редким в обычных, по крайней мере, столичных магазинах. Может быть, на бутылки просто клеились этикетки из общего напечатанного запаса. Собиратели могут похвастаться десятками разных этикеток «Столичной» с разным количеством медалей, разного качества изображения здания гостиницы, при том споря, где первая экспортная этикетка — но важно то, что в 1972 году, чуть ранее мизансцены с пятерыми любителями водки, компания PepsiCo стала официальным дистрибьютером «Столичной» в США.

Водка «Московская особая» начала продаваться за рубежом чуть раньше. Вот она-то куда древнее «Столичной», хоть потом и ушла на второй план. Водка меняла имена, как светская дама, меняющая мужей. Она была «Особой Московской» и «Московской особенной», ей приписывали разных отцов, но отличным от других водок качеством остаётся то, как сообщают специалисты: «Для лучшей питкости водка содержит две характерные добавки — двууглекислый натрий (пищевая сода) — 50 мг на литр и уксус — 40 мг на литр». Зелёный оттенок этикетки сохранился с николаевских времён.

Итак, зелёное и красное, литр двести.

Безотносительно предпочтений, на каждого из участников приходится чуть меньше, чем по двести пятьдесят грамм (гранёный стакан до краёв — «с мениском»). Если быть точным — 240. А поэт обещал нам «Часто разлив по 170 граммов на брата, даже не знаешь, куда на ночлег попадешь. Могут раздеть, это чистая правда, ребята» — так что картинка таит вообще удивительные сюжеты.

Можно, в принципе и не бояться за их самочувствие — у отчаянных компаний того времени были и куда более удивительные рекорды.

Меж тем, ни для кого не секрет, кто эти люди.

Знатоки светской жизни того времени, да и некоторые участники, вполне подробно об этом рассказали.

Если двигаться слева направо, то это молодая женщина в жёлтом — художник-мультипликатор и режиссёр Ирина Собинова-Кассиль, жена автора фотографии. У дерева стоит актёр Юрий Меньшагин3, будущая жена Никиты Михалкова манекенщица (сейчас, кажется, говорят «модель», хоть это и разные специальности) Татьяна Соловьёва сидит в центре, стоит манекенщица Наталья Готовцева — будущая супруга киносценариста и драматурга Валентина Ежова, и, наконец, сидит актёр Юрий Богатырёв.

И всё это происходит на даче знаменитого писателя Льва Абрамовича Кассиля (1905-1970), которого, по всей видимости, к моменту съёмки уже нет в живых.

Этих людей, конечно, можно назвать советской богемой, если подобное было бы им не обидно (актёра Богатырёва об этом, увы, не спросишь), но в любом случае объёмы водки тут не преувеличение.

Представим себе, что персонажи нам вовсе не известны, — не сказать, что многое от этого изменится. Здесь отражена вся эстетика пары последних советских десятилетий. Причём на нём — будто наш ответ безумному чаепитию Льюиса Кэрролла — только за столом вовсе не Шляпник с Мартовским Зайцем, советские Алисы прекрасны и отражаются друг в друге, а вместо чайника, населённого Соней, в двух бутылках живёт Зелёный Змий. Перед нами какая-то декларация. Манифест среды, причём нечаянный.

Эстетические нормы советская аристократии – теме, не менее интересная, чем история русской водки. Не нормы аристократии партийной, которая со своими вкусами достаточно примитивна, а жизнь художественной аристократии (термин условный, потому что слово «богема» не подходит к предмету). Что-то типа Нагибина, почти не ограниченного в средствах.

При этом для этого слоя были открыты крохотные дырочки потребления извне, но сама эстетика была внутренняя, Поэтому-то они все тяготели к теме дворянского гнезда и картинкам из русской литературы XIX века. Я довольно много размышлял об этом стиле, который строился на том, что невозможно было (или почти невозможно) привести из-за границы, скажем, аристократические платья, но можно было их воспроизвести, невозможно было привезти модную мебель, но Москва и подмосковные дачи содержали ещё массу не только репарационного антиквариата, но и антиквариата дореволюционного. Такого, на котором ещё можно было спать и сидеть. То есть это эстетика углубления в прошлое, а не в современные аналоги Запады. При этом всё это было именно антитезой тому самому «обкомовскому стилю», о котором так много теперь говорят.

Мне рассказывали чудесную историю про то, как была выстроена эстетика дачи режиссёра Михалкова (она относилась к 1992 году, и понятно, что многое могло измениться, понятно также, что Никита Сергеевич меня туда никогда бы не позвал, и проверить сказанное я не мог). По словам наблюдателей, это была точная декорация дворянской усадьбы — то ли из «Обломова», то ли из «Неоконченной пьесы для механического пианино», — в каких-то белых интерьерах, обильными тюлевыми занавесками и с обязательными колоннами повсюду. Меня это чрезвычайно восхитило.

Эти успешные молодые люди СССР — обобщённый тип, и экспортная водка на столе — обобщённый тип дорогого напитка.

Плетёные стулья, дачный уют — это не шесть соток с грядками. Солнечные очки, отглаженный человек в галстуке, отглаженный человек без галстука, три красавицы, а все пятеро — экипаж автомобиля «Жигули», недавно выпущенного Волжским автозаводом. Ещё лучше, если, невидимая для нас, на дачном участке стоит бежевая «Волга» ГАЗ-24.

Но надо понимать, что та реклама (а, скорее всего, это подготовительные материалы к ней), не для отечественного покупателя.

В Советском Союзе был такой особый тип рекламы, который вызывал оторопь у современника (то есть не воспринимался рекламой — что рекламировать водку, и как не летать самолётами «Аэрофлота»?), а современный её зритель, хоть и чует подвох, но не всегда понимает, в чём.

Это удивительный стиль, где были изображены автомобили «Жигули» с длинноногими красавицами на капоте (они там томно возлежали, а не были жертвой дорожно-транспортного происшествия). Это были проспекты с холодильниками «ЗиЛ» или телевизорами «рекорд» и «Рубин». Внутри СССР эти товары рекламировать было не надо, при номинальной цене «Жигулей» 5500 рублей и телевизора «Рубин 714» — 750 рублей за штуку.

На них записывались в очередь, автомобиль был удивительным предметом: если сейчас, покидая автосалон, он автоматически теряет десять (или сколько-то) процентов стоимости, то тогда, тут же продав через комиссионный магазин, можно было с лихвой вернуть сумму покупки. И с большой, так сказать, лихвой.

Нет, реклама была обращена на западные рынки, потому что все эти товары были источником валюты в стране с неконвертируемым рублём.

Конечно, эта продукция не была секретной, и в советских конторах висели календари с лежащими на капоте автомобилей моделями (не уверен, что было главнее для советского человека на этих снимках, — ноги или колёса).

Один из французских историков... (Я так люблю последующую фразу, что много лет пытался узнать её авторство. Я спрашивал об этом даже историка-медиевиста Бессмертного. Он не сказал ничего определенного, а потом историк Бессмертный и вовсе умер. Так что я ищу автора до сих пор). Так вот, один из французских историков, вероятно, из «Анналов», говорил, что отдал бы все декреты Конвента за одну приходно-расходную книгу парижской домохозяйки.

Смысл этого в том, что декреты всем известны, но мы мало что знаем о повседневном быте людей времён Французской революции.

Более того, уже мы сами мало знаем о быте нашего Отечества — для многих становится новостью то, что не только высшее, но и полное среднее образование у нас некоторое время было платным, что вплоть до 1962 года за эфирные радиоприёмники нужно было платить налог и они подлежали регистрации.

Желание маленького человека приобрести пиджак с широкими лацканами, сделать стрижку — вот движитель истории.

Это не мешало, впрочем, маленькому человеку положить жизнь в битве с врагом или совершить великое открытие.

Так вот она, история.

Безумное водкопитие, пять непоследних людей страны и знаменитый фотограф за кадром.

Огромная дача, стол без еды и две бутылки водки.