КАФЕ.COM

…наше кафе является не только точкой приёма пищи, но и проводником культурной политики, местом, где молодые люди получают навык поведения в обществе.

Мальцев И. В. Организация предприятий общественного питания

Социальные сети удивительно похожи на предприятия общественного питания. Я помню те времена, когда даже в крупных городах не было привычки проводить время в кафе, хотя к этому подталкивала даже переводная литература. Тогда все читали Ремарка и Хемингуэя и делали с них жизнь, как, впрочем, наши отцы. Да и в любом фантастическом романе обязательно был бар с мудрым барменом, а сюжет развивался за столиками. Но уже в ту пору было очевидно, что жизнь в тапочках перед экраном (мобильных устройств было ещё мало) пришла — фактически «жизнь.com». Жизнь в кафе.com.

Социальные сети были удивительны для тех, кто упал в Интернет в общей толпе, а вот те, кто находился в этом сказочном лесу раньше, понимали, что личное общение в электронном пространстве неизбежно. А те, кто сменил лаборатории на офисы, а диплом биофизика дополнил МBА, догадывались, что социальные сети, даже только что возникшие, не вечны, как банки. Особенно, как банки. Они не от Бога, а от людей, а люди и их обряды меняются быстро.

Потом я с каким-то недоумением слушал жалобы на недостаточный комфорт в социальных сетях. Помнили ли они зелёные буквы на чёрном фоне и мигающий курсор – это ведь было тоже общение.

Социальная сеть оттого похожа на кафе, что её товарная стоимость складывается из двух вещей: собственно обслуживания, и тех людей, что туда приходят. Я несколько лет провёл в здании, где над внутренней лестницей было написано аккуратным плакатным шрифтом: «Главная ценность войск ПВО – замечательные советские люди. Главный маршал авиации Колдунов». Когда я осознал правоту маршала, заключавшуюся в том, что самый важный компонент любого дела — это личный состав, Колдунова давно отправили в отставку. Немецкий пилот приземлился у храма Василия Блаженного, и ценность ПВО изменилась.

В социальной сети, как в кафе: ты можешь долго терпеть дорогой кофе или грубоватого хозяина, если за столиками сидят дорогие тебе люди. Невкусное становится приемлемым, если ты ощущаешь присутствие друзей. Это для них ты сюда пришёл, а не для чёрной жидкости в чашке. Иногда, кстати, в кафе приходят ради мёртвых, чтобы посмотреть на место, где сидели Хемингуэй и Фицджеральд, и садятся на якобы их места, переплачивая вдесятеро. Такое, кстати, происходит не только в кафе – в Сандуновских банях есть скамейка с медной табличкой: «Здесь мылся человек, идущий вровень с веком», и всякий посетитель норовит сесть голой попой на скамью, на которой якобы сидел Маяковский.

На этом и построен бизнес социальных сетей: они продают не услуги размещения фотографий, не дизайн, не (даже) надёжность связей, а людей. Живых тёплых людей, что пишут глупости, в ночи страдают от одиночества, задают дурацкие вопросы, хвастаются. Точь-в-точь, как посетители кафе со своими недостатками, которые роняют чашки, плачут, вскрикивают в ссоре или убегают, не заплатив. Но они нужны, потому что ночью действительно одиноко, лужу вытрут, а, как говорил Сократ, нет ничего дороже человеческого общения. Поэтому люди терпят падающий сервер, глупость программиста и новый глупый «голубенький» или «зелёненький» цвет каёмочек на их экранах. Часто терпят даже таракана, пробежавшего по полу, но, наконец, что-то щёлкает: «Айда на соседнюю улицу, там открылась новая кофейня!» И посетители снимаются, будто стая ворон с насиженного дерева.

Так кстати, и написал один мой знакомый, назовём его N.: «Знаешь, Цукер, на прошлых рождественских каникулах посчитал я от скуки, сколько мне твой Fb подкидывает ненужного — рекламы, рекомендаций, списков потенциальных френдов, и т.п. Оказалось, что примерно 30% того, что появляется в моей ленте, от моей воли совершенно не зависит. Сейчас доля “принудиловки” уже около 40%. А ведь есть ещё случайные друзья и сообщества, которые массово льют в ленту бессмысленные ссылки и картинки. Но тут хотя бы отчасти моя собственная вина, да и в принципе от таких контактов можно избавиться. В отличие от. В общем, брат, будешь и дальше пиво разбавлять, пойду в соседний бар».

Давно не секрет, что поведение человека в Сети — продолжение его обычной жизни, а то и её замена. Известна такая погоня за новыми техническими совершенствами — перемена мобильных телефонов раз в год, постоянное совершенствование ноутбуков, в общем, вся та гонка, что только иллюстрирует известное выражение «конечная цель ничто — движение всё». В социальных сетях, как во всяком пригожинском хаосе, то и дело начинается брожение. Раздаются крики: «Здесь всё загадили! Прочь, прочь — в Уганду!». Там и сям появляются проповедники, что нахваливают те или иные кнопки, индикаторы настроения, количества друзей. Все эти советы сродни советам человеку поменять жену.

С одной стороны, собеседником прогрессора может оказаться человек давно от своей супруги страдающий, и если он не примется глядеть на рекомендованную вами женщину, то испытает некоторую психотерапию. С другой, прогрессор может нарваться на человека, который сходу вас побьёт или вступит с вами в ожесточённый спор.

Мне скажут, что бывают молодые люди или просто подвижные старички, что воспринимают социальные сети как разбитную девку, годную на то, чтобы завалить её с треском в придорожные кусты, а потом, отряхиваясь, пойти своей дорогой. В стремительном наскоке не до привычек, тут важнее, есть ли в удобном месте нужные кнопки. Но этих людей немного, потому как они ходят настоящими дорогами, перебирая в уме слова «разрыв шаблона» и «фаза касания».

Я-то давно в этом смысле философ, и принадлежу к инертной массе, которая живёт спокойно. Мне не близки энтузиасты, которые мне радостно говорят: «Эй, глянь, тут за углом есть всё тоже самое, но с функций скроллинга, и ещё с лампочкой, и кнопки, кнопки! Всё то, что тебе раньше решительно не хватало». Мне моих жён хватало, и я знаю, что погоня за новшествами, лампочками и кнопками — удел не такого уж большого количества людей. Переменить жену готовы отнюдь не все. Вот побурчать, впрочем, готов всякий.

Нет, я не сочувствую прогрессу.

Нет.

Повторяюсь, для многих моих сверстников привычка встречаться в кафе – поздняя любовь, будто страсть стареющего ловеласа к барышне. Нет, и раньше я помнил пивные вокруг моего дома наперечёт – было известно, кого можно увидеть в «Яме», а кого – в «Гульбарии». Уважающий себя человек доподлинно знал, чем отличается пиво в заведении «Что делать» на улице Чернышевского от пива в «Тайване», у высокой стены китайского посольства. Это пиво, впрочем, я ненавидел, вместе с его двадцатью сребрениками одной монетой. Я готов был верить, что на четверть оно состоит из стирального порошка «Лотос». Если бы это было правдой, то вкуса это бы не ухудшило. Всё равно дорог было всего две – на кухню или в пивняк. Но зазвенел тонко горбачёвский указ, времена и привычки ухнули вниз оборвавшимся лифтом.

Появились настоящие кафе – не профессиональные или студенческие буфеты, а заведения, с правильными запахами, правильной мебелью и правильными посетителями. В них можно было, как в вечных чужих романах о вечном празднике, корябать что-то в блокноте, сидя за столиком. Приятель подсаживался к тебе, потом исчезал. От него оставалась чашка и подружка – обе немытые. Поздняя любовь всегда самая сильная – и я полюбил это сидение – не дома и не в гостях, работа в промежутке, жизнь, будто чтение книг в транспорте. Но ещё были разговоры, чужие и свои мысли, а так же использованные – по делу и без толку – блокноты.

По-настоящему отечественные социальные сети начались, конечно, с чатов. Одна моя знакомая говорила, манерно выпуская сигаретный дым в потолок:

– Первый чат, как первая любовь…

Она была права – тот цвет экрана врезался в память навсегда, никнеймы выжигались в памяти навечно, хотя те чаты уже сгинули. А напоминали они камеры для ночных зверушек. Во многих зоопарках мира есть такое особое место – закуток, по форме напоминающий наш общественный туалет: узкая лесенка, спуск между кафельных стен – и вот они – ночные зверьки, что живут за тонированными стёклами. Причём чаще всего это какие-то мелкие грызуны. Они одновременно едят, любят друг друга, гадят, бегают взад-вперёд и роют себе норки. Всё происходит в полумраке, ведь это ночные зверьки. Классический чат «Кроватка» с чёрным экраном был похож на такой зоопарк в темноте.

За чатами пришла пора переписки и форумов, а потом уже настоящих социальных сетей.

Жизнь эта давно и хорошо описана людьми, не знавшими слова «Интернет». Эти описатели прошлого понимали толк в том, как повесить на крюк мокрый дождевик, и, ожидая кофе с молоком, писать о том, как холодно и ветрено было в Мичигане. Затем впустить в рассказ девушку напротив, заметить её исчезновение, а потом понадеяться, что она ушла с хорошим человеком. Ссорились при этом так: мраморные столики, запах раннего утра, и вот появляется некто, кто сразу раздражает тебя. Раздражает просто так, одним своим существованием. И ты кричишь ему: «Убирайся!», но он резонно отвечает:

– Это кафе. И у меня такое же право сидеть здесь, как и у тебя.

Но хочется сопротивляться, тяжело сознавать, что придётся видеть голову какого-то упыря рядом. Так начинается свара.

Я стал писать в «Живой Журнал» в 2001 году, а сам «Живой Журнал» в отечественном варианте возник в 1999-ом. «Одноклассники» и «Вконтакте» живут с 2006-го. Это большие сроки: многие люди уже умерли, а их вопросы всё висят в Сети, прокомментированные не ответами, а соболезнованиями. Юзерпики висят как портреты давнишних посетителей на стенах кафе. Сеть сохраняет всё.

Любое проявление этой системы напоминает жизнь, но в карикатурном виде – например, одним из важных удобств публичных дневников стали почтовые уведомления о происходящем. Черкнул тебе кто-то пару строк – и в твоём почтовом ящике электрическим скатом уже бьётся письмо. Однажды эта система засбоила, и письма пришли через месяц или два. Опоздавшие к зиме комментарии были чем-то похожи на вышедших на волю заключённых, что бредут по улицам больших городов. По улицам снуют уже приодевшиеся люди, и тут появляются они — в кривых пальтишках, с фанерными чемоданами. Ну, что, не ждали? Не ждали. Комната в коммуналке давно занята, пост стёрт, маменьку похоронили. Девчонки, их подруги, все замужем давно. От них шарахаются, как от детских страхов, как от одноклассников в старости – неужто и мы тоже? Или вовсе – появляется на пороге бодрый старичок в похоронном костюме, с парой гвоздик в руках: скорблю вместе с вами. И робкие домочадцы жмутся к стенам – кто умер, когда....

Любая зарождающаяся социальная сеть происходит закономерный жизненный цикл. Поселенцы, обосновавшись на новом месте и переведя дух, начинают обустраиваться. Они возводят церковь, придумывают Погребальные ритуалы, выбирают Повелителя мух, вылавливают из своей среды несколько мучеников и подвергают их остракизму. Большое сообщество управляется термодинамическими законами. Согласно этим законам, в какой-то момент приходит время структурирования. Вокруг идей, как возле ядер конденсации, начинается незаметное глазу движение. Однотонная масса распадается на фракции. Потом в кафе начинает протекать потолок, портится еда, и посетители исчезают. Что-то возникло, стало успешным, расцвело, а потом засохло, и постигла его участь всех пушных зверей – вот естественный цикл. Поэтому социальная сеть живёт по законам кафе, собирает людей по этим же принципам, и по ним же умирает когда-нибудь.

Но, как рассказали нам уже классики, можно отступить. Можно найти новое местечко, но это обжито и привычно, и нужен качественный термодинамический повод.

Этика кафе подразумевает всё – перекинуться парой слов с одним, помахать рукой другому, скорчить рожу третьему. Иногда прошелестит bon mot. Бессмысленно требовать от всех посетителей литературной формы – если это только не унылые афоризмы на стенах ресторана ЦДЛ. Но этот позор, слава Богу, уже смыло время.

А блогеры, как стали называть живых журналистов, будут вечно сидеть за своими столиками.

Иногда, впрочем, пугая нового посетителя: вот человек, разложив фотографии отпуска на далёких островах, облокотился и улыбается чем-то. И только присмотревшись к комментариям, видишь, что он мёртв уже лет десять как.