ХАЛТУРА

Халтура молодых, имеющих силы на громадное, ещё отвратительнее халтуры слабосильных академичков.

«Кого предостерегает Леф?» (1923)

Один уважаемый главный редактор одного глубокоуважаемого литературного журнала как-то пришёл на культурную выставку и среди прочих надписей на стендах (исторических) обнаружил известный лозунг «Коммунизм — это молодость мира, и его возводить молодым». Всё дело в том, что он ещё обнаружил и подпись под лозунгом. А подпись была: «Юрий Визбор». Его собеседники сразу же стали спорить о том, читали ли вообще современные молодые люди классические стихотворения, и завязался обычный в таких случаях спор о происхождении цитат.

Чрезвычайно, кстати, интересно исследовать это происхождение и прослеживать их путь и перемену значений.

Действительно, у поэта Маяковского есть стихотворение «МЮД», посвящённое XII Международному коммунистическому юношескому дню (и напечатанное в «Известиях» 5 сентября 1926 года, под рубрикой «За международную солидарность рабочей и крестьянской молодёжи»). Проводили МЮД в первое воскресенье сентября, а после 1945 года (после образования Всемирной федерации демократической молодёжи) праздновали уже День молодёжи безо всякого коммунизма — 10 ноября. А вот что когда-то писали про этот праздник в 1924-м: «Первый Международный Юношеский День состоялся 3-го октября 1915 года. Колоссальные жертвы, которые принёс первый же год войны, подготовили почву для широкого проведения антимилитаристической пропаганды. Во всех странах по призыву Международного Бюро велась большая подготовительная работа. Это было первое выступление против войны, и потому оно сыграло громадное значение для усиления антимилитаристической работы. В демонстрациях и митингах за этот день участвовало более 120.000 человек. Особенно ярко праздник прошёл в Скандинавских странах, Германии и Швейцарии. Остановить активность выступлений и митингов не могла и травля революционной молодежи, поднятая вождями 2-го Интернационала. Бурная демонстрация 3 октября в Америке ещё более подчеркнула международную солидарность рабочей молодежи. 3-е октября 1915 года положило начало выступлениям против войны, зажгло огнем классовой ненависти, готовностью бороться с милитаризмом и взрослых рабочих. В этом его громадное значение»1.

От МЮД только и осталось, что это стихотворение (впрочем, Маяковский потом в других стихах возвращается к эпизоду драки хулиганов с комсомольцами в Новосибирске как раз на демонстрации по поводу МЮД в том же, 1926 году).

— ну и тому подобное. В середине стихотворения Маяковский пишет:

Ленин говорит: «Коммунизм есть высшая ступень развития социализма, когда люди работают из сознания необходимости работать на общую пользу. Мы знаем, что сейчас вводить социалистический порядок мы не можем, — дай бог, чтобы при наших детях, а может быть, и внуках он был установлен у нас»4. А ещё через год сообщает комсомольцам: «Тому поколению, представителям которого теперь около 50 лет, нельзя рассчитывать, что оно увидит коммунистическое общество. До тех пор это поколение перемрёт. А то поколение, которому сейчас 15 лет, оно и увидит коммунистическое общество, и само будет строить это общество»5.

Причём во времена Культуры-Два эта идея вовсе не была забыта. В 1948 году Георгий Александров пишет: «Уже не дети и внуки наши, а современное поколение советских людей будет жить и творить при коммунизме»6

Впрочем, это сразу получило фольклорную переработку: «Сами до коммунизма не доживём, а вот детишек жалко».

Иногда считают, что Никита Хрущёв в простой запальчивости пообещал на XXII Съезде КПСС, что случился в 1961 году, что «нынешнее поколение будет жить при коммунизме». Нет, эту фразу там произносили десятки раз разные делегаты — от ткачихи Гагановой до Ким Ир Сена, от Михаила Суслова до самого Хрущёва в его речи о Программе партии — потому что она, эта фраза, была в самом проекте Программы. И резолюция по отчёту ЦК КПСС, единогласно принятая 31 октября 1961 года, кончалась словами: «Партия торжественно провозглашает: нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме!»7

Многие помнят эти строки, как ни странно не по первоисточнику, не по старым плакатам (а они были на плакатах), а по фильму «Застава Ильича», где они висят на заднике Политехнического музея во время выступления поэтов.

Эти слова, как всякий может обнаружить, пересмотрев вторую серию фильма, даже расположены известной всем «лесенкой».

Надо сказать, что редакция 1961 года была гуманнее — она давала шанс не только молодым, но и людям среднего возраста. Однако все эти обещания давно поэтически освоены — не сейчас, а завтра, потом, через несколько поколений, причём нам время тлеть, а вам цвести8, то есть — всё для вас, а мы доживём без этого, в общем:

С той только разницей, что Пушкин в стихах не халтурил, а большая часть обыкновенных сочинителей то и дело подхалтуривают. Собственно и в слове «халтура» ничего страшного нет — изначально просто случайная, временная работа. Но часто сочинитель делает несколько ошибок: во-первых, он считает, что эта халтура рассыплется в прах через месяц после получения денег. Так вот, это не так, всё вечно, и на Страшном суде нам держать ответ согласно кэшу Яндекса.

Про это Виктор Шкловский рассказывал филологу Чудакову: «“Zоо” должна была быть халтура. Нужны были деньги. Написал за неделю. Раскладывал куски по комнате. Получилась не халтура. На Западе её перевели. И удивились – вещь написана 50 лет назад, но она современна» . Слово «халтура» вообще занимало Шкловского. В «Гамбургском счёте» есть такое место: «Например, слово халтура. Откуда оно? Одни говорят, что это слово греческое, что происходит оно от „халькос“—медь. У духовенства различались доходы: нарофиальные и халтуриальные. На юге России халтурой называлась плата за требу (богослужение по частному заказу), исполненную вне своей епархии. Слово это через певчих перешло к оркестрантам. В 1918—19 годах это слово начало распространяться, как крысы при Екатерине, и, несомое актерами, завоевало всю страну. Максим Горький уверяет, что в Казани слово „холт“ означает предмет, не отвечающий своему назначению. Например, мыло, которое не мылится. Тогда оказывается, что халтура происхождения татарского <…> Есть две халтуры: греческая и татарская.

Халтура греческая. Это тогда, когда человек пишет не там, где должен писать и поёт не там, где должен петь.

Халтура татарская. Человек работает не так, как надо. Халтурщики этих двух родов презирают друг друга и находятся в вечной вражде.

Сейчас вражда эта вылилась в борьбу между попутчиками и напостовцами.

Халтурщики первого рода обычно козыряют (халтуряют) талантливостью, халтурщики второго рода —

правильностью направления. Существуют смешанные типы—греко-татарские.

Отдельно существует искусство»10.

Но страшно другое. Халтура как ржавчина начинает поедать самих работников. ЛЕФ не был исключением, и это особенно видно, потому что лефовцы декларировали технологичность своих работ. Они не следовали социальному заказу, а навязывали его не очень грамотным номенклатурным заказчикам.

И они, хоть и пытались говорить о разнице в халтурах, выходило похоже на яростный и принципиальный спор о разнице во вкусе фекалий. Искусство отдалялось от них.

Во-вторых, халтура становится бедствием, когда она сделана спустя рукава, — тут уж, пожалуйте бриться, это неправильно и не хорошо.

В-третьих, отношение к неизвестным халтурщикам и знаменитостям разное.

Одно дело — безвестный режиссёр на ниве эротики, а другое дело, если бы человек снимал гигантские военные эпопеи, а потом вдруг снял порно. Это, конечно, можно совместить, но всё равно — положение нужно учитывать, даже если на этом строится реклама.

В 1959 году так называемую «Песню молодых строителей» (музыка Пахмутовой) написал Юрий Визбор. Там тоже были точно те же строчки про коммунизм, только безо всякой «лесенки». Разумеется, их ввёл вовсе не Визбор (просто в тут пору они были, как сегодня говорят «мемом»), а сам текст песни строителей опубликован впервые в песеннике 1960 года. Под ним иногда ставят две фамилии — Визбора и Касургашева, и вот эти строфы:

Понятно, впрочем, что такое 1959 год. Ветер перемен, дыхание оттепели, а потом, как уже говорилось, под словами о молодости и коммунизме вполне органично читают и поют не только Ахмадуллина, Евтушенко, Рождественский, Вознесенский и Окуджава, но и Поженян, и Слуцкий.

Визбор же всю жизнь был пишущим журналистом, ездил по стране, писал очерки.

Беда в том, что очерки эти — точь-в-точь как эта песня. Выглянет что-то человеческое, и вдруг всё снова покроет казённый оптимизм. Вот такой человеку жребий выпал. Замени тут строителей на альпинистов, коммунизм на восхождение, и будет то же самое.

Можно наново перечитать его статьи полувековой давности (я сделал это), но другим не посоветую.

Но тут хочется уйти от простоты рассуждения в известном стиле: «Посмотрите, костровики-нонконформисты, гитарные интеллигенты, что ваш кумир писал! Ага? Брут продался большевикам!» — это простота хуже воровства, тем более, я сам лет десять провёл внутри этой среды «эльбрус-тянь-шань-восхождение-визбор-окуджава-школа-молодых-учёных».

У мироздания претензии куда жёстче — как всякий, читавший полное собрание стихов Визбора, да и прочее, не говоря уж о чудовищной пьесе «Берёзовая ветка», я считаю, что все эти «блям-блям, приезжай ко мне на БАМ», все эти «песни на просеках» — вполне органичны и не противоречат художественному методу, хоть при этом никто не спорит, что сам Визбор — человек хороший.

Есть такой художественный метод, что приводит к определённым результатам вне зависимости от идеологии. К примеру, Слуцкий был правоверным коммунистом и, одновременно, большим поэтом, но уж такого не мог написать. Искренние убеждения ему мешали12.

Это метод художественной халтуры.

Метод художественной халтуры съел поэта Визбора.

Это довольно кровожадный метод — он и поэта Маяковского жрал так, что за ушами трещало и нигде кроме, как в Моссельпроме. И стихотворение «МЮД» — дурное не потому, что там «про коммунизм», а потому что оно дурно написано, как и всякая халтура, сделанная мимоходом, по газетной обязанности.

Метод и других поэтов ел, потому что поэты пытались договориться с этим методом с помощью восточных переводов, от которых болит голова, как договариваются с людоедом ради спасения своих внутренних детей-стихов. И эти поэты ушли недоеденными.

В методе художественной халтуры главная опасность в том, что маски прирастают.

Это как для человека, борющегося с лишним весом слова «чуть-чуть можно», или для бросившего курить слова «всего одну». Спору нет, бывали примеры, когда «всего одну» действительно это и означало, — но мы не о титанах духа. И, может статься, погибнут все твои гениальные творения, а вот стихотворение на юбилей начальника отдела кадров останется.

Халтура довольно хитрое явление. Причём неважно, платят за неё деньги или нет. Нет, бывало, напишет поэт на коленке стишок приятелю Чаадаеву, или, к примеру, в альбом даме — и теперь мы все учим это стихотворение наизусть. Но это потому, что оно вовсе не было халтурой.

Однажды, несколько лет назад, я тихо-мирно ехал в метро. Не сказать, что я часто так, меланхолично и без всякой торопливости, езжу, и оттого забыл о голосах, что раздаются на эскалаторе. Между движущихся лестниц вдруг что-то ожило, забубнило и поздравило педагогов с днём учителя. «А теперь для вас, — сказали голоса, точь-в-точь как в передаче «Рабочий полдень», мы прочитаем стихотворение Владимира Высоцкого “Педагогу”».

Я как-то, в общем, думал, что неплохо знаю Высоцкого, ан всё равно удивился. Но они прочитали:

Действительно, за двадцатидвухлетним Высоцким в 1960 году такое «датское», видимо, стихотворение значится. Посвящено оно Е. Ф. Саричевой, его преподавательнице сценической речи.

Это напоминает знаменитое место из Толстого: «В день именин поздравление из двенадцати стихов было готово, и, сидя за столом в классной, я переписывал его на веленевую бумагу. Уже два листа бумаги были испорчены... не потому, чтобы я думал что-нибудь переменить в них: стихи мне казались превосходными; но с третьей линейки концы их начали загибаться кверху все больше и больше, так что даже издалека видно было, что это написано криво и никуда не годится. Третий лист был так же крив, как и прежние; но я решился не переписывать больше. В стихотворении своем я поздравлял бабушку, желал ей много лет здравствовать и заключал так:

Кажется, было бы очень недурно, но последний стих как-то странно оскорблял мой слух.

— И лю-бим, как родну-ю мать, — твердил я себе под нос. — Какую бы рифму вместо мать? играть? кровать?.. Э, сойдет! Всё лучше карл-иванычевых!

И я написал последний стих. Потом в спальне я прочел вслух все свое сочинение, с чувством и жестами. Были стихи совершенно без размера, но я не останавливался на них; последний же еще сильнее и неприятнее поразил меня. Я сел на кровать и задумался... “Зачем я написал: как родную мать? Её ведь здесь нет, так не нужно было и поминать её; правда, я бабушку люблю, уважаю, но все она не то... зачем я написал это, зачем я солгал? Положим, это стихи, да все-таки не нужно было”»14.

В общем, ни одно действие сочинителя не проходит просто так, всякая строчка потом аукается.

И часто глуповатый потомок вытащит из сочинённого что-то именно на свой вкус.

Одним словом, не зря в метро читают Высоцкого.

Стихи дурные, а опыт важный.