Раевский летел в качестве свиты.

Это был маленький самолёт из тех, что внутри отделаны полированным орехом, и которых так часто показывают в фильмах про шпионов.

Накануне к нему пришёл Мильчин. Мильчин был успешен и напоминал картинку из модного журнала. У него была большая окладистая борода, подобранная волосок к волоску.

А Раевский был просто небрит. В жизни была не чёрная, а мутная полоса.

Переводчик был никому не нужен, все выучили английский — он развлекал себя этой метафорой.

В такой момент обрадуешься любой работе, а Мильчин как раз предложил работу. Надо было лететь вместе с каким-то богачом в Ирландию. Богачу нужен был референт — так теперь это называлось. Иначе говоря, переводчик и секретарь. А прежде — это называлось «фигаро-здесь-фигаро-там». Или «труффальдино».

Раевский всё же насторожился — какой богач возьмёт случайного человека? Оказалось, что секретарь был, да сплыл — три дня назад разбился на мотоцикле. А Раевский нужен оттого, что жил в Ирландии. Недолго? Но ты работал с ними. Дело срочное, деньги большие.

Неясная тоска понемногу наполняла Раевского.

И когда Мильчин ушёл, он испытал облегчение. Но через неделю успешный человек позвонил и велел прийти в офис, как оказалось, буквально на соседнюю улицу.

Пришлось идти, но там его не представили богачу, а просто выдали пачку бумаг для подписи, а затем велели собираться в дорогу. За ним заехали утром, и скоро он увидел самолёт — небольшой, такой, какие показывают в приключенческих фильмах. Они должны быть отделаны внутри под полированный орех и хранить запах натуральной кожи. В таких самолётах герои пьют шампанское, удирая в финале с украденным миллиардом.

Он поднялся по трапу и впервые увидел богача — тот ему даже понравился. Его новый хозяин был толстяк, но не рыхлый и безобразный, а крепкий, как капустная кочерыжка. Он сидел за столом и ел, а вместе с ним орудовали вилками ещё два незнакомца.

Стол для слуг тут отсутствовал, хозяин сидел вместе с холопами, но подчинённость этих двоих чувствовалась.

Раевскому казалось, что сейчас ему в руки дадут какие-то документы, и он начнёт готовиться к ассистированию в очередном туре слияний и поглощений. Но вместо этого ему дали в руку вилку и придвинули что-то непонятное на чёрной дымчатой тарелке. Он попробовал и не понял, что это.

— Мы летим за маслом, — сказал хозяин.

«За маслом, — подумал Раевский. — Теперь понятно. Санкции, импортозамещение, масло, контракт. Но почему в Ирландию, а не в Новую Зеландию? Впрочем, от такого перелёта я бы сейчас умер».

— Масло достали из болота, и мы его теперь попробуем, — сказали ему в ухо.

Раевский, не меняя выражения лица, посмотрел на хозяина. Лет двадцать назад он бы не удивился этому безумию, соединённому с деньгами, но нынче времена были другие.

— Ты будешь договариваться. Ты ведь знаешь этого...

Один из подчинённых подсказал: «МакМилана» и добавил «Археолога из университета». Он, видимо, любил точность.

— ...МакМилана, и будешь ему объяснять наше дело. Про масло.

Раевский ничего не спросил и правильно сделал.

— Ты газеты читаешь? Не эту дрянь про аборты и педофилов, а настоящие новости? Слышал про масло?

Раевский покачал головой.

— Нашли масло, — сказал хозяин. — Древнее масло, оно лежало в болоте. Мы его хотим съесть. Не всё, конечно. У нас тут бумаги, что нам оно нужно для науки. С финансами тоже всё решено — Андрюша за это отвечает. (Один из сотрапезников поклонился). А вот ты отвечаешь за то, чтобы это было быстрее, безо всякой там...

Хозяин помахал в воздухе рукой, и вывел странную фигуру, которая показалась смутно знакомой.

Они ели и говорили о еде (четвёртый собеседник, впрочем, молчал — был он какой-то мрачный крепыш, и Раевский быстро распознал в нём телохранителя), говорили о том, что год грибной, но сезон кончается, а в холоде грибы растут неохотно. Когда температура падает до двенадцати, они замедляют свой рост, а потом перестают расти совсем. Скоро Раевский отошёл в своё кресло и задремал.

Тогда вдруг он вспомнил, что это за движение пальцев в воздухе — это первый президент показывал какую-то загогулину, чтобы его речь была понятнее. Раевский давно уже забыл про эту загогулину, и нате — девяностые годы сгустились в салоне бизнес-джета, который был в то время не выплавленной сталью и невыработанной пластмассой, ещё и не думавшими соединяться в единое целое.

Бумаги ему всё же дали — выходило, что ирландцы действительно нашли в болоте огромный ком масла, больше ведра. Масло было сливочное, каким ему тут ещё быть. Древнее сливочное масло.

И толстяк, сидевший перед ним, собирался теперь намазать бутерброд. Прямо как в детской сказке про короля, решившего позавтракать.

Ну, с другой стороны, Раевский видал и не таких чудаков.

Они долго ехали до торфяных болот в далёком графстве. За рулём сидел телохранитель, по обе стороны от шоссе тянулся однообразный пейзаж. Раевский даже думал, что вот-вот зазвучит унылая музыка из известного кинофильма, где среди болот живёт страшная собака, намазанная фосфором. Но нет, тут была другая, соседняя страна, и свои, отдельные истории. Выглянуло солнце, всё вокруг повеселело, они приехали в университетский лагерь, и Раевский пошёл к МакМилану. Всё оказалось проще, чем он думал.

Знакомец его не изменился ничуть, был весел, со всем согласился, но сразу не поверил, что эти люди, на фоне которых Раевский терялся — учёные.

Он намекнул на то, что хоть масло осталось маслом, но вкус его, наверняка, отвратителен.

Раевский поинтересовался, не пробовал ли он сам клад из болот, и его былой товарищ, понизив голос, сказал, что не стал бы, даже если б это было свежее масло. Пока спутники Раевского паковали свою добычу в странный чемодан, МакМилан пошёл гулять со старым знакомым. Торфяные болота были точь-в-точь, как в фильме, хотя тут была другая страна и другая история.

— А куда вы денете остальное? — спросил Раевский.

— В холодильник Национального музея. Впрочем, ему вряд ли что повредит, как мне кажется. Но вот в чём дело, мой красный друг (МакМилан, как и десять лет назад не делал разницы между «советским» и «русским»), у нас вышел спор. Тут действительно глухое место — сходятся границы трёх королевств. Постоянные войны — то есть стычки вооружённых людей, человек по тридцать с каждой стороны... Еду действительно прятали в болотах, где она могла превратиться в консервы, но я тебе скажу так — я не нашёл тут ни дерева, ни куска шкуры. Наши кельты прятали жратву в корзину, а не бросали просто так. А это значит...

— Это значит... — отбил обратно пас Раевский.

— Это значит, мой красный друг, что это жертва богам. Вы-то давно убили бога, и все поголовно стали атеистами, а я наследник вольного духа древних ирландцев.

— Ты не читаешь газет, мы уже его воскресили.

— Это гуманно, — хохотнул археолог. — Но учти, твои друзья мне не нравятся, они доведут тебя до беды.

После этого они уже только вспоминали прошлое и принялись пить из прихваченной МакМиланом бутылки, глядя в просторы болот.

Перед отлётом хозяин позвал Раевского в свой гостиничный номер.

Он действительно собирался есть это древнее масло. В большой зале был сервирован стол, его покрывали какие-то тарелочки, блюдечки и миски.

— Будешь пробовать? — подмигнул хозяин.

— Я бы воздержался.

— Как хочешь, — на него посмотрели, как на школьника, в последний момент побоявшегося потерять невинность.

Они сидели за столом вчетвером, а посередине, на тарелке, лежал кусок масла.

Пахло от него не маслом, а, скорее, сыром. Раевский помнил этот запах — он был точь-в-точь такой же, как у домашнего сыра, который они, спускаясь с гор, меняли у пастухов на таблетки из походной аптечки. Запах подкисающего молока, и одновременно земли и травы.

Хозяин отколупнул кусок масла ножом и положил на хлебец.

Потом он замычал и как бы посмотрел внутрь себя.

— Не зря летели, — сказал он наконец.

И двое оставшихся закивали головами. Кивнул и Раевский — не зря. Конечно, не зря. Хорошая работа была — не пыльная. Они сидели ещё долго и разговаривали о разном. Но, как ни крути, всё о жратве — разговор упирался то в советские серые макароны, то в рецепт Бородинского хлеба (Раевский ловко вставил вопрос, был ли Толстой автором рецептуры) и сколько пельменей было в порциях общепита.

Видимо древнее масло способствовало погружению в историю.

Но утром выяснилось, что они не летят на Родину напрямую.

Андрей Вадимович, тот самый Андрюша, сказал, что они забирают по дороге гриб.

— Какой гриб? — не понял Раевский.

Ему ответили, что хозяин купил на аукционе трюфель. Какой-то особый гигантский трюфель, и вот теперь они сядут во Франции, чтобы забрать его. Это был трюфель из самого знаменитого трюфельного леса, а Раевский знал, что эти леса под охраной, и по ним бродят специальные свиньи в поисках трюфелей, потому что запах гриба похож на запах кабаньего мускуса.

Но после масла трюфель уже был совершенно неудивителен.

— Только я не помню, что у меня с визой, — сказал Раевский.

— Всё у вас нормально с визой. Мы проверяли.

— А что ещё вы проверяли?

— Всё. Я за это отвечаю. Вы не представляете, сколько может сказать о человеке список его покупок по карте, а мы проверяем не только это. У вас виза кончается через три месяца, но вы понравились хозяину, а значит, с визами у вас проблем вообще не будет.

На этот раз они далеко не ездили.

Гриб приехал к ним сам, в красивой машине, в гостиницу рядом с аэропортом. Гриб появился вместе с сопровождающим, который нёс его в серебристом чемоданчике, таком же, в котором лежали остатки масла. Сбоку чемоданчика мигали две лампочки и менялись цифры на дисплее.

Гриб Раевскому дали только посмотреть, есть его сразу никто не собирался.

Андрей Вадимович откинул крышку, и они почувствовали тонкий запах.

Хозяин сунул голову в чемоданчик, потрогал, а потом отошёл на шаг, будто художник, любующийся последним мазком.

Заглянул внутрь и Раевский.

Трюфель лежал на подложке, как мозг в руках хирурга.

Ещё не очищенный до конца, действительно похожий что-то ещё живое.

Раевскому показалось, что он пульсирует.

— Знаете, — сказал Раевский, — Мне в детстве казалось, что у грецких орехов есть разум, потому что внутри у них — мозги. Я раскалывал орех, и там были мозги.

Хозяин хлопнул его по плечу и сказал, что он думал ровно тоже самое. А потом прочитал один научно-популярный журнал, и в юмористическом разделе там была такая же история. Так думали все, и все дети надеялись, что орехи мыслят.

После этого, естественно, Раевского не отпустили домой, а приказали ехать в загородный дом богача — просто так, на всякий случай.

Он понял, что все его истории, рассказанные к месту, в меру ироничные, в меру редкие, но все — с кулинарным душком, совершили главное — теперь у него будет сытая передышка в жизни.

Он действительно не стал заезжать домой, там было нечего делать, а купил себе смену одежды прямо в аэропорту.

Это был огромный дом, и, как показалось Раевскому, совершенно нелепый.

Замок богача стоял одиноко на краю леса — очень некрасивый, асимметричный, покрытый башенками, как опятами.

Он разложил свои небогатые вещи в комнате, походил по залам. Андрей Вадимович куда-то подевался, но в коридоре Раевский наткнулся на третьего пожирателя масла.

В отсутствие хозяина он был более разговорчив, и сказал, что не любит, когда много гостей. Много гостей, всегда проблемы с безопасностью. Гости слетались на масло, как мухи. Впрочем, ещё и на трюфель.

Раевский с предварительным уважением спросил, много ли пришлось перепробовать экзотики, и тот отвечал с некоторой скорбью. Раевский понял, что охраннику это не нравится, но служба есть служба.

— Мы ели мамонта, — печально сказал хранитель тела.

— Ну и как?

— Не очень. Ну, я попробовал. Хозяин попробовал, ну и мы — что осталось. По-моему, дрянь. Но мы много что пробовали. Теоретически можно есть все — разумеется, сперва делают анализ. У хозяина всегда наготове лаборатория. Но это когда полевые выезды, сейчас не надо. Сейчас будет про грибы. Сейчас всё про грибы.

Но хранитель почувствовал, что говорит слишком много и ушёл в сторону гаража.

Раевский побродил ещё и даже посидел в сауне, которую обнаружил в подвале. Он сидел там один и чувствовал себя неуютно.

Поэтому он остыл, оделся и пошёл осматривать имение.

Сперва ему казалось, что тут пустынно, но вскоре он стал различать едва заметные движения — там, у забора неслышно проходил вооруженный человек, а тут другой вёл на поводке мягко ступающую собаку.

Он обнаружил павильон, который оказался огромным обеденным залом. Там царил тёплый сумрак — несмотря на отсутствие людей, павильон хорошо обогревали.

Вдруг вспыхнул свет, и Раевский дёрнулся, как мальчик, которого застали за воровством шоколада из буфета.

Навстречу ему вышел человек в странном мундире, который издалека можно было бы принять за одежду пастора, но это была фантазия на тему поварской формы.

Он поклонился, и Раевский поклонился ему в ответ.

Человек этот был ни мал, ни велик, что-то всё время ускользало от определения, и Раевский поймал себя на мысли, что этот повар всё время распадается на части — начнёшь глядеть ему в лицо, кажется, что руки куда-то подевались, бросишь взгляд на ноги, забудешь, как выглядит лицо.

— Зовите меня просто Лаврик. Не бойтесь, тут нет фамильярности. Меня многие так зовут, у меня не вполне удобное имя, особенно для тех кто постарше. Меня зовут Лаврентий Павлович, а это у некоторых людей вызывает ненужное возбуждение. «Ик» — это от фамилии...

Раевский хотел спросить, что за фамилия, но пропустил момент, тем более, что после следующего вопроса ему стало не до этого.

— Вы ведь масло не ели? — не спросил, а как-то утвердил Лаврик, как утверждают посреди стола тяжёлый графин.

— Нет, но откуда...

— Это очень правильно, это очень предусмотрительно, — Лаврик не обратил внимания на ответ. — Тут вопрос в том, можно ли людям употреблять в пищу то, что было предназначено богам. Некоторые норовят возомнить себя богами, и от этого нарушается гармония. А гармония прежде всего.

— Вкушать от идоложертвенного не рекомендовано, — внезапно для себя произнёс Раевский. Он сам удивился, как он это сказал, что за голос нашептал ему эти слова. МакМилан, во всяком случае, этого не говорил.

— Прекрасные слова. Скажу вам больше, недоеденное богами поедают демоны. Так что есть шанс заполучить интересных сотрапезников.

Раевскому уже не нравился этот разговор. Лучше было бы скучать в сауне.

Повисла тишина, похожая на кусок вязкого холодца.

— Грибной год, — с напряжением сказал Раевский, чтобы развернуть разговор в сторону от обрыва, и тут же вспомнил старый анекдот.

— Сейчас вы скажете, что это к войне.

— Почему?

— Ах, это ведь как разговоры о погоде, все реплики расписаны. Когда говорят, что много грибов, то кто-нибудь вспоминает про эту примету.

— А вы повар?

— Можно сказать, что и повар. Вообще-то я теоретик еды.

Раевский неслышно сглотнул, потому что окончательно решил, что перед ним сумасшедший.

— Нет, я не сумасшедший. Нормальный физиолог. Только с кулинарным стажем. Даже написал книгу.

Он назвал заглавие, и Раевский вспомнил, что что-то такое он слышал. Там был какой-то скандал, спор...

— У меня были неприятности, — продолжил мнимый повар. — Поэтому меня решили купить, и вот я здесь. Но не всегда понятно, кто кого покупает, я согласился быть купленным.

— Что, будете готовить трюфель?

— Я готовлю всё. Но, главное, я придумываю новое. Но мне не нужно самому делать черновую работу, я должен присматривать и наблюдать. Готовить тут есть кому. Завтра будет пир, с утра приедут из города люди. Гости и слуги, тут слуг мало.

— И всё ради одного трюфеля?

— Отчего же? Вы сами сказали, что год грибной. У нас будет много грибов. Тут их много, прямо за забором. Любите грибы?

Раевский пожал плечами. Грибы он, может, и любил но в детстве у него было несколько опытов с тихой охотой. Один раз это было холодно и сыро, второй — парило, и с него лил пот, оба раза грибов они наши мало, и только разругались.

— О, грибы — это особое царство, — тут Лаврик стал похож на проповедника в электричке. — Знаете, что грибы куда умнее мимозы, которая сжимается, если вы её стукнете, а чем чаще вы это делаете, тем больше мимоза будет выжидать, чтобы распрямить ветку? Это очень умная мимоза, у неё есть память. А грибы поумнее многих животных и насекомых — в Африке есть гриб, споры которого лишают разума муравьёв. Муравьи залезают как можно выше на дерево и вгрызаются в кору. Обессиленные, они умирают, а из них прорастают новые грибы.

— Страшновато, но похоже на правду. Можно подумать, что мы едим грибы, а они думают, что едят нас.

— Помните историю с бабочкой и философом? Где непонятно, кто кому снится? Так и тут — внутри человека живёт масса организмов, и его тело похоже на мешок, наполненный разной жизнью. Грибы берут у дерева сахар, а оно у них воду и фтор. И кто сказал, что внутренняя жизнь проще внешней. Одни грибы могут светиться в темноте, а другие крушат головами асфальт. Однажды гриб съел чашку Петри, другой — пластиковую трубу. Один плазмодий смог обнаружить сахар в лабиринте — это впечатлило публику, не слышавшую о хемиотаксисе. В этом явлении заключено удивительное подчинение частного целому, индивидуальности — общей задаче. А человек часто гедонист, ему только жрать да жрать. Помните у Достоевского про чай?

— Пусть весь свет провалится, так что ж чаю мне не пить?

— Как-то так, я тоже не помню точно.

Лаврик сказал это «тоже» так, чтобы было понятно: они с Раевским — одного склада люди. Знают те же цитаты и одинаково растеряли точность в них.

— Человек — да, любит есть и спать, но любит индивидуально. Ему не нужен общий план, а если и придумывается общий план, то через малый срок становится видно, что он ужасен.

А гриб соразмерен своей задаче. Вы же знаете, что рисуют в азбуке на букву «гэ» всего лишь часть огромного организма. Щетина торчащая из-под земли, а внутри — огромное тело. Пальцы огромной руки. Никто из людей не догадался, отчего эти пальцы решают вылезти из земли в том или этом месте, зачем хотят коснуться того или с иного дерева. Грибница может выпустить грибы через полвека, чтобы вновь распылить вокруг мириады спор. Но куда важнее то, что гриб переваривает пищу не внутри, как человек, а вовне — и потом впитывает в себя получившееся. Это растения способны питаться солнечным светом, а грибам это невозможно.

«Да он поэт, — подумал Раевский. — Тут все отчаянные, как я погляжу».

Повар вдруг произнёс, будто подслушав:

— Раз у нас пошёл такой поэтический разговор, пойдёмте гулять в лес. Всё равно вам скучно.

— А охрана выпустит? И впустит ли потом?

— Не беспокойтесь. Вот уж об этом вам думать не надо.

Щёлкнула и отворилась калитка в стальном заборе, мигнули огоньки видеокамер, и Раевский вошёл в лес вслед за своим спутником.

В этот момент он понял, как давно он не был в настоящем лесу. Пахло осенью, мёртвыми листьями и мокрой корой.

Солнца не было, но весь лес пронизывал странный серый свет.

Раевский шел чуть позади Лаврика и видел, как органично вписывается фигура спутника в лесной пейзаж — будто Лаврик был в особом камуфляже. Он будто на мгновение становился частью куста орешника, ствола берёзы или надломленной ёлкой.

Они остановились у большой гари.

— Под вашими ногами примерно миллион нитей мицелия, — сказал Лаврик. — И каждая передаёт своё знание всей сети. Тут был пожар, и грибница перестала получать сахара от древесных корней. Нарушился союз грибов и деревьев, обмен веществ истончился. Тогда грибница вырастила массу грибов на своих краях, чтобы двинуться в другое место. Это гуманнее, чем у муравьёв, правда?

— Да я, в общем, имею представление, — несколько обиженно сказал Раевский. — Я в детстве задавался вопросом, как нужно собирать грибы, — срезать их ножиком или срывать. Бабушка говорила, что срезать, чтобы оставить в покое грибницу, а мама — что лучше выкручивать, потому что отрезанный кусок загниёт и всё равно испортит грибницу. А отец подтрунивал над ними — бабушке он сказал, что ей просто нравится ходить по лесу с ножом, а маме — что важно, как выкручивать гриб — по часовой стрелке или против. Я потом спросил его, как правильно, и он ответил, что грибница такая мощная, что ей всё равно.

— Ваш папа был мудрый человек.

Они подошли к опушке. Там Раевский увидел странную проплешину — круг из изумрудной травы посреди павших листьев. Круг этот был отделён кольцом огромных белых грибов.

Раевский вспомнил, как это называлось — бабушка говорила «ведьмины круги». А папа поправлял, говорил, что это всё из-за грибов — будто бы они, расширяясь от центра, выставляют тех самых конквистадоров со спорами по кругу.

— Да, сюда, — сказал из-за его спины повар и добавил: — Как хорошо, что вы не ели масла. Это бы нам сильно помешало. Встаньте, пожалуйста, в круг. Мне очень нужен помощник, и нам нужно подготовить вас к завтрашнему дню.

Всё это время трюфель лежал в своём саркофаге, где поддерживалась постоянная температура и влажность, ожидая завтрашнего дня. Времени ещё было достаточно, а лежать неудобно. Поэтому он чуть повернулся набок и снова заснул.

    посещений 2