Раевский летел в качестве свиты.

Это был маленький самолёт из тех, что внутри отделаны полированным орехом и которые так часто показывают в фильмах про шпионов.

Накануне к нему пришёл Мильчин. Мильчин был успешен и напоминал картинку из модного журнала. У него была большая окладистая борода, подобранная волосок к волоску.

А Раевский был просто небрит. В жизни была не чёрная, а мутная полоса.

Переводчик был никому не нужен, все выучили английский — он развлекал себя этой метафорой.

В такой момент обрадуешься любой работе, а Мильчин как раз предложил работу. Надо было лететь вместе с каким-то богачом в Ирландию. Богачу нужен был референт — так теперь это называлось. Иначе говоря, переводчик и секретарь. А прежде это называлось «фигаро-здесь-фигаро-там». Или «труффальдино».

Раевский всё же насторожился — какой богач возьмёт случайного человека? Оказалось, что секретарь был, да сплыл — три дня назад разбился на мотоцикле. А Раевский нужен оттого, что жил в Ирландии. Недолго? Но ты работал с ними. Дело срочное, деньги большие.

Неясная тоска понемногу наполняла Раевского.

И когда Мильчин ушёл, он испытал облегчение. Но через неделю успешный человек позвонил и велел прийти в офис, как оказалось, буквально на соседнюю улицу.

Пришлось идти, но там его не представили богачу, а просто выдали пачку бумаг для подписи, а затем велели собираться в дорогу.

За ним заехали утром, и скоро он увидел самолёт — небольшой, такой, какие показывают в приключенческих фильмах. Они должны быть отделаны внутри под полированный орех и хранить запах натуральной кожи. В таких самолётах герои пьют шампанское, удирая в финале с украденным миллиардом.

Он поднялся по трапу и впервые увидел богача — тот ему даже понравился. Его новый хозяин был толстяк, но не рыхлый и безобразный, а крепкий, как капустная кочерыжка. Он сидел за столом и ел, а вместе с ним орудовали вилками ещё два незнакомца.

Стол для слуг тут отсутствовал, хозяин сидел вместе с холопами, но подчинённость этих двоих чувствовалась.

Раевскому казалось, что сейчас ему в руки дадут какие-то документы и он начнет готовиться к ассистированию в очередном туре слияний и поглощений. Но вместо этого ему сунули в руку вилку и придвинули что-то непонятное на чёрной дымчатой тарелке. Он попробовал и не понял, что это.

— Мы летим за маслом, — сказал хозяин.

«За маслом, — подумал Раевский. — Теперь понятно. Санкции, импортозамещение, масло, контракт. Но почему в Ирландию, а не в Новую Зеландию? Впрочем, от такого перелёта я бы сейчас умер».

— Масло достали из болота, и мы его теперь попробуем, — сказали ему в ухо.

Раевский, не меняя выражения лица, посмотрел на хозяина. Лет двадцать назад он бы не удивился этому безумию, соединённому с деньгами, но нынче времена были другие.

— Ты будешь договариваться. Ты ведь знаешь этого...

Один из подчинённых подсказал: «Макмилана» — и добавил: «Археолога из университета». Он, видимо, любил точность.

— ...Макмилана, и будешь ему объяснять наше дело. Про масло.

Раевский ничего не спросил, и правильно сделал.

— Ты газеты читаешь? Не эту дрянь про аборты и педофилов, а настоящие новости? Слышал про масло?

Раевский покачал головой.

— Нашли масло, — сказал хозяин. — Древнее масло, оно лежало в болоте. Мы его хотим съесть. Не всё, конечно. У нас тут бумаги, что нам оно нужно для науки. С финансами тоже всё решено — Андрюша за это отвечает. — (Один из сотрапезников поклонился, не вставая.) — А вот ты отвечаешь за то, чтобы это было быстрее, безо всякой там...

Хозяин помахал в воздухе рукой и вывел странную фигуру, которая показалась смутно знакомой.

Они ели и говорили о еде (четвёртый собеседник, впрочем, молчал — был он какой-то мрачный крепыш, и Раевский быстро распознал в нём телохранителя), говорили о том, что год грибной, но сезон кончается, а в холоде грибы растут неохотно. Когда температура падает до двенадцати, они замедляют свой рост, а потом перестают расти совсем. Скоро Раевский вернулся в своё кресло и задремал.

Тогда вдруг он вспомнил, что это за движение пальцев в воздухе, — это первый президент показывал какую-то загогулину, чтобы его речь была понятнее. Раевский давно уже забыл про эту загогулину, и нате — девяностые годы сгустились в салоне бизнес-джета, который был в то время невыплавленной сталью и невыработанной пластмассой, ещё и не думавшими соединяться в единое целое.

Бумаги ему всё же дали — выходило, что ирландцы действительно нашли в болоте огромный ком масла, больше ведра. Масло было сливочное, каким ему тут ещё быть. Древнее сливочное масло.

И толстяк, сидевший перед ним, собирался теперь намазать бутерброд. Прямо как в детской сказке про короля, решившего позавтракать.

Ну, с другой стороны, Раевский видал и не таких чудаков.

Они долго ехали до торфяных болот в далёком графстве. За рулём сидел телохранитель, по обе стороны от шоссе тянулся однообразный пейзаж. Раевский даже думал, что вот-вот зазвучит унылая музыка из известного кинофильма, где среди болот живёт страшная собака, намазанная фосфором. Но нет, тут была другая, соседняя страна и свои, отдельные истории.

Выглянуло солнце, всё вокруг повеселело, они приехали в университетский лагерь, и Раевский пошёл к Макмилану. Всё оказалось проще, чем он думал.

Знакомец его не изменился ничуть, был весел, со всем согласился, но, конечно, не поверил, что эти люди, на фоне которых Раевский терялся, — учёные.

Он намекнул на то, что хоть масло осталось маслом, но вкус его наверняка отвратителен.

Раевский поинтересовался, не пробовал ли он сам клад из болот, и его былой товарищ, понизив голос, сказал, что не стал бы, даже если б это было свежее масло. Пока спутники Раевского паковали свою добычу в странный чемодан, Макмилан пошёл гулять со старым знакомым. Торфяные болота были точь-в-точь как в старом фильме, хотя тут была другая страна и другая история.

— А куда вы денете остальное? — спросил Раевский.

— В холодильник Национального музея. Впрочем, ему вряд ли что повредит, как мне кажется. Но вот в чём дело, mo caraiddearg11 — (Макмилан, как и десять лет назад, не делал разницы между «советским» и «русским»), — у нас вышел спор. Тут действительно глухое место — сходятся границы трёх королевств.

Постоянные войны — то есть стычки вооружённых людей, человек по тридцать с каждой стороны... Еду действительно прятали в болотах, где она могла превратиться в консервы, но я тебе скажу так — я не нашёл тут ни дерева, ни куска шкуры. Наши кельты прятали жратву в корзину, а не бросали просто так. А это значит...

— Это значит... — отбил обратно пас Раевский.

— Это значит, мой красный друг, что это жертва богам. Вы-то давно убили Бога и все поголовно стали атеистами, а я наследник вольного духа древних ирландцев.

— Ты не читаешь газет, мы уже его воскресили.

— Это гуманно, — хохотнул археолог. — Но учти, твои друзья мне не нравятся, они доведут тебя до беды.

После этого они уже только вспоминали прошлое и принялись пить из прихваченной Макмиланом бутылки, глядя в просторы болот.

Перед отлётом хозяин позвал Раевского в свой гостиничный номер.

Он действительно собирался есть это древнее масло. В большой зале был сервирован стол, его покрывали какие-то тарелочки, блюдечки и миски.

— Будешь пробовать? — подмигнул хозяин.

— Я бы воздержался.

— Как хочешь. — На него посмотрели как на школьника, в последний момент побоявшегося потерять невинность.

Они сидели за столом вчетвером, а посередине, на тарелке, лежал кусок масла.

Пахло от него не маслом, а скорее сыром.

Раевский помнил этот запах — он был точь-в-точь такой же, как у домашнего сыра, который они, спускаясь с гор, меняли у пастухов на таблетки из походной аптечки. Запах подкисающего молока и одновременно земли и травы.

Хозяин отколупнул кусок масла ножом и положил на хлебец.

Потом он замычал и как бы посмотрел внутрь себя.

— Не зря летели, — сказал он наконец.

И двое оставшихся закивали головами. Кивнул и Раевский — не зря. Конечно, не зря. Хорошая работа была — не пыльная. Они сидели ещё долго и разговаривали о разном. Но, как ни крути, всё о жратве — разговор упирался то в советские серые макароны, то в рецепт бородинского хлеба (Раевский ловко вставил историю о том, был ли Толстой автором рецептуры) и сколько пельменей было в порциях общепита.

Видимо, древнее масло способствовало погружению в историю.

Но утром выяснилось, что они не летят на Родину напрямую.

Андрей Вадимович, тот самый Андрюша, сказал, что они забирают по дороге гриб.

— Какой гриб? — не понял Раевский.

Ему ответили, что хозяин купил на аукционе трюфель. Какой-то особый гигантский трюфель, и вот теперь они сядут во Франции, чтобы забрать его. Это был трюфель из самого знаменитого трюфельного леса, а Раевский знал, что эти леса под охраной и по ним бродят специальные свиньи в поисках трюфелей, потому что запах гриба похож на запах кабаньего мускуса.

Но после масла трюфель уже был совершенно неудивителен.

— Только я не помню, что у меня с визой, — сказал Раевский.

— Всё у вас нормально с визой. Мы проверяли.

— А что ещё вы проверяли?

— Всё. Я за это отвечаю. Вы не представляете, сколько может сказать о человеке список его покупок по карте, а мы проверяем не только это. У вас виза кончается через три месяца, но вы понравились хозяину, а значит, с визами у вас проблем вообще не будет.

На этот раз они далеко не ездили.

Гриб приехал к ним сам, в красивой машине, в гостиницу рядом с аэропортом. Гриб появился вместе с сопровождающим, который нёс его в серебристом чемоданчике, таком же, в котором лежали остатки масла. Сбоку чемоданчика мигали две лампочки и менялись цифры на дисплее.

Гриб Раевскому дали только посмотреть, есть его сразу никто не собирался.

Андрей Вадимович откинул крышку, и они почувствовали тонкий запах.

Хозяин сунул голову в чемоданчик, потрогал, а потом отошёл на шаг, будто художник, любующийся последним мазком.

Заглянул внутрь и Раевский.

Трюфель лежал на подложке, как мозг в руках хирурга.

Не очищенный до конца, действительно похожий на что-то пока ещё живое.

Раевскому показалось, что он пульсирует.

— Знаете, — сказал Раевский, — мне в детстве казалось, что у грецких орехов есть разум, потому что внутри у них — мозги. Я раскалывал орех, и там были мозги.

Хозяин хлопнул его по плечу и сказал, что он думал ровно то же самое. А потом прочитал один научно-популярный журнал, и в юмористическом разделе там была такая же история.

Так думали все, и все дети надеялись, что орехи мыслят.

После этого, естественно, Раевского не отпустили домой, а приказали ехать в загородный дом богача — просто так, на всякий случай.

Он понял, что все его истории, рассказанные к месту, в меру ироничные, в меру редкие, но все — с кулинарным душком, совершили главное — теперь у него будет сытая передышка в жизни.

Он действительно не стал заезжать домой, там было нечего делать, а купил себе смену одежды прямо в аэропорту.

Это был огромный дом и, как показалось Раевскому, совершенно нелепый.

Замок богача одиноко стоял на краю леса — очень некрасивый, асимметричный, покрытый башенками, как опятами.

Он разложил свои скромные вещи в комнате, походил по залам. Андрей Вадимович куда-то подевался, но в коридоре Раевский наткнулся на третьего пожирателя масла.

В отсутствие хозяина он был более разговорчив и сказал, что не любит, когда много гостей. Много гостей — всегда проблемы с безопасностью. Гости слетались на масло как мухи.

Впрочем, ещё и на трюфель.

Раевский с предварительным уважением спросил, много ли пришлось перепробовать экзотики, и тот отвечал с некоторой скорбью. Раевский понял, что охраннику это не нравится, но служба есть служба.

— Мы ели мамонта, — печально сказал хранитель тела.

— Ну и как?

— Не очень. Ну, я попробовал. Хозяин попробовал, ну и мы — что осталось. По-моему, дрянь. Но мы много что пробовали. Теоретически можно есть всё, — разумеется, сперва делают анализ. У хозяина всегда наготове лаборатория. Но это когда полевые выезды, сейчас не надо. Сейчас будет про грибы. Сейчас всё про грибы.

Но хранитель почувствовал, что говорит слишком много, и ушёл в сторону гаража.

Раевский побродил ещё и даже посидел в сауне, которую обнаружил в подвале. Он сидел там один и чувствовал себя неуютно.

Поэтому он остыл, оделся и пошёл осматривать имение.

Сперва ему казалось, что тут пустынно, но вскоре он стал различать едва заметные движения — там, у забора, неслышно проходил вооружённый человек, а тут другой вёл на поводке мягко ступающую собаку.

Он обнаружил павильон, который оказался огромным обеденным залом. Там царил тёплый сумрак — несмотря на отсутствие людей, павильон хорошо обогревали.

Вдруг вспыхнул свет, и Раевский дёрнулся, как мальчик, которого застали за воровством шоколада из буфета.

Навстречу ему вышел человек в странном мундире, который издалека можно было бы принять за одежду пастора, но это была фантазия на тему поварской формы.

Он поклонился, и Раевский поклонился ему в ответ.

Человек этот был ни мал, ни велик, что-то ускользало от определения, и Раевский поймал себя на мысли, что этот повар всё время распадается на части: начнёшь глядеть ему в лицо — кажется, что руки куда-то подевались, бросишь взгляд на ноги — забудешь, как выглядит лицо.

— Зовите меня просто Лаврик. Не бойтесь, тут нет фамильярности. Меня многие так зовут, у меня не вполне удобное имя, особенно для тех, кто постарше. Меня зовут Лаврентий Павлович, а это у некоторых людей вызывает ненужное возбуждение. «Ик» — это от фамилии...

Раевский хотел спросить, что за фамилия, но пропустил момент, тем более что после следующего вопроса ему стало не до этого.

— Вы ведь масло не ели? — не спросил, а как-то утвердил Лаврик, как утверждают посреди стола тяжёлый графин.

— Нет, но откуда...

— Это очень правильно, это очень предусмотрительно. — Лаврик не обратил внимания на вопрос. — Многим непонятно, можно ли людям употреблять в пищу то, что было предназначено богам. Некоторые норовят возомнить себя богами, и от этого нарушается гармония. А гармония прежде всего.

— Вкушать от идоложертвенного не рекомендовано, — внезапно для себя произнёс Раевский. Он сам удивился, как он это сказал, что за голос нашептал ему эти слова. Макмилан, во всяком случае, этого не говорил.

— Прекрасные слова. Скажу вам больше, недоеденное богами поедают демоны. Так что есть шанс заполучить интересных сотрапезников.

Раевскому уже не нравился этот разговор.

Лучше было бы скучать в сауне.

Повисла тишина, похожая на кусок вязкого холодца.

— Грибной год, — с напряжением сказал

Раевский, чтобы развернуть разговор в сторону от обрыва, и тут же вспомнил старый анекдот.

— Сейчас вы скажете, что это к войне.

— Почему?

— Ах, это ведь как разговоры о погоде, все реплики расписаны. Когда говорят, что много грибов, то кто-нибудь вспоминает про эту примету.

— А вы повар?

— Можно сказать, что и повар. Вообще-то, я теоретик еды.

Раевский неслышно сглотнул, потому что окончательно решил, что перед ним сумасшедший.

— Нет, я не сумасшедший. Нормальный физиолог. Только с кулинарным стажем. Даже написал книгу.

Он назвал заглавие, и Раевский вспомнил, что что-то такое он слышал. Там был какой-то скандал, спор...

— У меня были неприятности, — продолжил мнимый повар. — Поэтому меня решили купить, и вот я здесь. Но не всегда понятно, кто кого покупает, я согласился быть купленным.

— Что, будете готовить трюфель?

— Я готовлю всё. Но главное, я придумываю новое. Но мне не нужно самому делать черновую работу, я должен присматривать и наблюдать. Готовить тут есть кому. Завтра будет пир, с утра приедут из города люди. Гости и слуги, тут слуг мало.

— И всё ради одного трюфеля?

— Отчего же? Вы сами сказали, что год грибной. У нас будет много грибов. Тут их много, прямо за забором. Любите грибы?

Раевский пожал плечами. Грибы он, может, и любил, но в детстве у него было несколько опытов с тихой охотой. Один раз это было холодно и сыро, второй — парило, и с него лил пот.

— О, грибы — это особое царство. — Тут Лаврик стал похож на проповедника в электричке. — Знаете, что грибы куда умнее мимозы, которая сжимается, если вы её стукнете, а чем чаще вы это делаете, тем больше мимоза будет выжидать, чтобы распрямить ветку? Это очень умная мимоза, у неё есть память. А грибы поумнее многих животных и насекомых — в Африке есть гриб, споры которого лишают разума муравьёв. Муравьи залезают как можно выше на дерево и вгрызаются в кору. Обессиленные, они умирают, а из них прорастают новые грибы.

— Страшновато, но похоже на правду. Можно подумать, что мы едим грибы, а они думают, что едят нас.

— Помните историю с бабочкой и философом? Где непонятно, кто кому снится? Так и тут — внутри человека живёт масса организмов, и его тело похоже на мешок, наполненный разной жизнью. Грибы берут у дерева сахар, а оно у них — воду и фтор. И кто сказал, что внутренняя жизнь проще внешней. Одни грибы могут светиться в темноте, а другие крушат головами асфальт. Однажды гриб съел чашку Петри, другой — пластиковую трубу. Один плазмодий смог обнаружить сахар в лабиринте — это впечатлило публику, не слышавшую о хемиотаксисе. В этом явлении заключено удивительное подчинение частного целому, индивидуальности — общей задаче. А человек часто гедонист, ему только жрать да жрать. Помните у Достоевского про чай?

— Пусть весь свет провалится, так что ж, чаю мне не пить?

— Как-то так, я тоже не помню точно.

Лаврик сказал это «тоже» так, чтобы было понятно: они с Раевским — одного склада люди. Знают те же цитаты и одинаково растеряли точность в них.

— Человек — да, любит есть и спать, но любит индивидуально. Ему не нужен общий план, а если и придумывается общий план, то через малый срок становится понятно, что он ужасен.

А гриб соразмерен своей задаче. Вы же знаете, то, что рисуют в азбуке на букву «гэ», — всего лишь часть огромного организма. Щетина, торчащая из-под земли, а внутри — огромное тело. Пальцы огромной руки. Никто из людей не догадался, отчего эти пальцы решают вылезти из земли в том или этом месте, зачем хотят коснуться того или иного дерева. Грибница может выпустить грибы через полвека, чтобы вновь распылить вокруг мириады спор. Но куда важнее то, что гриб переваривает пищу не внутри, как человек, а вовне — и потом впитывает в себя получившееся. Это растения способны питаться солнечным светом, а грибам это невозможно.

«Да он поэт, — подумал Раевский. — Тут все упоротые, как я погляжу».

Повар вдруг произнёс, будто подслушав:

— Раз у нас пошёл такой поэтический разговор, пойдёмте гулять в лес. Всё равно вам скучно.

— А охрана выпустит? И впустит ли потом?

— Не беспокойтесь. Вот уж об этом вам думать не надо.

Щёлкнула и отворилась калитка в стальном заборе, мигнули огоньки видеокамер, и Раевский вошёл в лес вслед за своим спутником.

В этот момент он понял, как давно он не был в настоящем лесу. Пахло осенью, мёртвыми листьями и мокрой корой.

Солнца не было, но весь лес пронизывал странный серый свет.

Раевский шёл чуть позади Лаврика и видел, как органично вписывается фигура спутника в лесной пейзаж — словно Лаврик был в особом камуфляже. Он будто на мгновение становился частью куста орешника, ствола берёзы или надломленной ёлкой.

Они остановились у большой гари.

— Под вашими ногами примерно миллион нитей мицелия, — сказал Лаврик. — И каждая передаёт своё знание всей сети. Тут был пожар, и грибница перестала получать сахара от древесных корней. Нарушился союз грибов и деревьев, обмен веществ истончился. Тогда грибница вырастила массу грибов на своих краях, чтобы двинуться в другое место. Это гуманнее, чем у муравьёв, правда?

— Да я, в общем, имею представление, — несколько обиженно сказал Раевский. — Я в детстве задавался вопросом, как нужно собирать грибы, — срезать их ножиком или срывать. Бабушка говорила, что срезать, чтобы оставить в покое грибницу, а мама — что лучше выкручивать, потому что отрезанный кусок загниёт и всё равно испортит грибницу. А отец подтрунивал над ними — бабушке он сказал, что ей просто нравится ходить по лесу с ножом, а маме — что важно, как выкручивать гриб — по часовой стрелке или против. Я потом спросил его, как правильно, и он ответил, что грибница такая мощная, что ей всё равно.

— Ваш папа был мудрый человек.

Они подошли к опушке. Там Раевский увидел странную проплешину — круг из изумрудной травы посреди опавших листьев. Круг этот был отделён кольцом огромных белых грибов.

Раевский вспомнил, как это называлось — бабушка говорила «ведьмины круги». А папа поправлял, говорил, что это всё из-за грибов — будто бы они, расширяясь от центра, выставляют тех самых конквистадоров со спорами по кругу.

— Да, сюда, — сказал из-за его спины повар и добавил:

— Как хорошо, что вы не ели масла. Это бы нам сильно помешало. Встаньте, пожалуйста, в круг. Мне очень нужен помощник, и нам нужно подготовить вас к завтрашнему дню.

Всё это время трюфель лежал в своём саркофаге, где поддерживалась постоянная температура и влажность, ожидая завтрашнего дня.

Времени ещё было достаточно, а лежать неудобно. Поэтому он чуть повернулся набок.

    посещений 279