ГЛУБИНА МОГИЛЫ

Остерегайтесь тех, кто хочет вменить вам чувство вины, ибо они жаждут власти над вами.

Приписывается Конфуцию

Меня очень давно занимает вопрос о глубине исторической вины. То есть какое время подотчётно и может быть базой для сбора морального урожая и денежных компенсаций. Пока я остановился на мысли о том, что это третье поколение — несчастье тех, кого ты застал или мог застать.

Не все знают, но время от времени я проживаю в одном далёком городе на Святой Земле, причём на улице Фрейда. Там я веду разные разговоры с людьми, давно нашедшими своё предназначение на земле предков. Как-то мы говорили о земельном праве (драматическую историю я опускаю). Я проникся этим, пришедшим от османов правилом, что если прошло определённое время, а ты не жил где-то, то это место тебе уже не принадлежит (там под паром стоят довольно лакомые для застройщика бывшие арабские куски территории).

Если зайти издалека, то вот вопрос: какова временная грань, за которой что-то, например, могила перестаёт быть неприкасаемой и охраняемой и становится добычей археологов? Понятно, если выкопать покойника, к примеру, двадцатилетней давности, к тебе тут же придут скучные люди с обыском, да и общество не одобрит, но если разрыть могилу десятивековой давности, то можно защитишь диссертацию. Так где грань? А разговоры с людьми ясности не привносят. В лучшем случае тебе рассказывают (в который раз) о том, что евреи любые кости считают неприкасаемыми и нетревожимыми. Это, безусловно, прекрасная позиция, потому что она логична и последовательна. Впрочем, еврейские археологи не менее хитры и научились спрашивать «у другого рабби».

Среди отеческих гробов же сплошная сумятица. Есть Федеральный закон от 25.06.2002 N 73-ФЗ (ред. от 18.07.2019) «Об объектах культурного наследия (памятниках истории и культуры) народов Российской Федерации». Там речь идёт не совсем об этом, то есть не о частных захоронениях, а только о захоронениях, представляющих культурное наследие (включая захоронения массовых репрессий). Часто вспоминают столетний срок, и происходит это из слов «Под культурным слоем понимается слой в земле или под водой, содержащий следы существования человека, время возникновения которых превышает сто лет, включающий археологические предметы».

Итак, этот срок неприкосновенности представляет собой шкалу, на одном конце которой безусловная возможность разрыть древнюю могилу и посмотреть, что там, а то и вытащить тело и положить в витрину, а на другом — сугубое неприятие этих действий. Отдельное (не очень интересное) дело, — это зона ответственности прокуратуры: там всё понятно (как в случае с императорской семьёй, к примеру — но с несчастным отроком Дмитрием уже понятно куда менее). Интуитивно-то ясно, что есть разница между мародёрством на кладбище, чёрными копателями и человеком, залезшим в одинокую могилу из любопытства. Причём этот наш Федеральный закон честно говорит: «Идите прочь, мы не будем вмешиваться в право собственности, и вообще не хотим ничего регулировать, а если что и будем, то только через силу». Правил нет, всё определяется именно что интуитивно: фараона без родственников можно тащить на свет, недавнего покойника — нет. Захоронение Сергея Каменева в Кремлёвской стене не тронули даже тогда, когда через год после смерти (в 1937-м) его объявили врагом народа. Но что это за стена? Прах, пепел, фаянс. Многое о правилах внутри общества можно понять, если бегунок события двигать по временной шкале. А затем по шкале этической допустимости.

Вернувшись к опросу населения о могилах, нужно сказать, что в худшем же случае собеседник пытается голосом актёра Стеблова произнести цитату из известного фильма: «У меня большая радость: я раскопал курган в Длинной Низине и обнаружил там череп доисторического человека, а мистер Френкленд, местный сутяга, собирается подать на меня в суд за то, что я разрыл могилу без согласия на то ближайших родственников погребённого». В книге это слова из отчёта доктора Ватсона звучат несколько иначе: «Сейчас мистер Френкленд нашёл себе очень странное занятие. Будучи астрономом-любителем и обладая великолепной подзорной трубой, он по целым дням лежит на крыше своего дома и обозревает болота в надежде на то, что ему удастся обнаружить беглого каторжника. Если б мистер Френкленд употреблял свою нерастраченную энергию только на это, всё было бы прекрасно, но ходят слухи, будто он собирается привлечь к ответственности доктора Мортимера за то, что тот разрыл какую-то могилу, не заручившись согласием ближайших родственников погребенного. Как вы догадываетесь, речь идет о черепе неолитического человека, обнаруженном при раскопке кургана в Длинной низине. Да, мистер Френкленд вносит некоторое разнообразие в нашу жизнь, а сейчас это нам как нельзя более кстати»1.

Аналогично проходят споры об исторической глубине территориальных претензий. Не влажные патриотические мечтания за пивом, а именно те, в которых вопрос границ остаётся нерешённым. Скажем, курильская проблема для кого-то незаживающая рана, а вот для шведов устье Невы не является проблемой вовсе. Интуитивно понятно, что только что отвоёванное обсуждается, а вот когда границы подвинуты в глубине веков, это не предмет вменяемой дискуссии. Ну, разве что у фантастов в их романах про альтернативную историю. Но фантасты — люди отмороженные, с них никакого спросу нет.

Но не только линии на карте могут быть предметом обсуждения, а и просто предметы, не испортившиеся за долгое время. Слышны желания отдать из Британского музея то, что было вывезено из колоний. Что-то из европейских памятников уже отправилось в обратный путь. И это круче примера с охраной могил мистером Френклендом и парадоксом археологов. Тут, конечно, ставки выше, и из-за отеческих могил часто начинались такие войны, что археологам и не снилось.

Есть ещё одно обстоятельство: государственность часто напоминает карты в игре, когда одна ложится на другую, а поверх неё третья и четвёртая. Вот не знаю, есть ли в Турции тоска по Крыму. В Эльзасе и Лотарингии или, наоборот, в Сааре всё случилось недавно, и результаты референдумов известны, и не сказать, что немцы с французами там хватаются за ножи. Болит ли сердце у европейцев за переделы XVII века — вопрос.

Я, впрочем, встречал людей, у которых в лице появлялась суровость, когда заходил разговор о взятии Иваном Грозным Казани, и сам фильм «Иван Васильевич меняет профессию» они за этот акцент недолюбливали. Но мне кажется, что это, скорее, исключения. Впрочем, и у новгородцев, которых проредили многие войны, были счёты к Ивану Грозному, а вот у них-то связь с предками была не такая прямая. Во всяком случае, не вполне доказанная. Но они, глядя в глаза мне, москвичу, не без некоторой ненависти рассказывали, как Волхов был неделю красен от крови и проч., и проч.

Кто скажет, что историческая память устарела? Никто не скажет, не посмеет. Но историческая память и историческая вина — вещи разные.

К тому же человек слаб, праведный гнев не во всяком может долго жить. Мы не рассматривали, правда, тот случай, когда цивилизация вдруг вспоминает об исторической вине перед кем-то. Нет ничего более стимулирующего историческую память, чем пенсии и компенсации. Даже если это память о каких-нибудь событиях двухсотлетней давности, когда кто-то гнул спину на плантациях.

Поэтому меня была ещё давняя мысль о глубине личных счётов к врагу: к немцам отношение известное, инерционное, потому что у кого они убили деда, а у кого — бабку семьдесят лет назад. К французам, убившим прадеда двести лет назад, отношение куда мягче, на расстоянии деда наступает перелом. Человеческая память — семейная, ну, кто-то счастливо застал прабабушку, но личное рвётся после того поколения предков, что ты видел.

Хорошо это или плохо — неизвестно. И непонятно, нужно ли увеличивать срок исторической ответственности.

Вот Христос, к примеру, говорил, что дело погребения нужно оставить мёртвым