ФЛЕЙМ.MIL

Never fight with a pig. You both get dirty and the pig enjoys it1.

Народная мудрость

Лучший флейм и лучший троллинг — те, что не состоялись. И начиная рассказывать эту историю, я сразу же дам совет желающему развязать войну: купите пивасика и чипсиков (Если позволяют доходы, то Glenmorangie и сигар) и проведите этот вечер рядом с телевизором (у камина). Но если вы уж решили заняться этим, то сделайте свои шаги максимально осмысленными и минимизируйте потери.

Начинать сетевой флейм, троллить кого-то можно из следующих соображений: во-первых, развлечься.

Во-вторых, узнать что-то новое. Так, на удивление, бывает: американцы, затевая космическую программу, придумали по ходу массу полезных вещей — от тефлона до фломастеров (Правда, говорят, что японцы изобрели фломастер раньше). Иногда такие приобретения становятся гораздо полезнее, чем достижение главной цели. В-третьих, отточить своё остроумие и, наконец, записать какие-то свои старые шутки, пока они не выветрились из головы. Никогда, слышите, никогда не занимайтесь сетевым флеймом, чтобы просветить народы, убедить вашего собеседника в чём-то и вообще сделать мир добрее и чище. Если вам больше тринадцати лет, и у вас в голове такие мысли, то вы человек конченный2. Мне с вами говорить не о чем, вы будете проклятием семьи и друзей, пока они, наконец, не решатся вывезти вас в лес и утопить в болоте.

Отличие флейма от реальной жизни и спора за общим столом в том, что налицо минимизация увечий. Правда, приклеившееся обидное слово или эпизод может потом причинять нравственные страдания долгие годы, как женщине, обронившей фразу: «В СССР секса нет». К тому же спор может продолжаться несколько дней, а не заканчивается в тот момент, когда гости вызывают такси. Ещё одно обстоятельство: Сеть сохраняет всё, и на Страшном суде вам держать ответ согласно кэшу Яндекса. Ещё один фактор, который подарили нам именно социальные сети: паузу перед ответом, возможность сверится с Википедией. Рассудительный человек может, тем самым, заняться экспресс-самообразованием. Да, это знание непрочно, но в другом случае оно вовсе не возникло бы.

Наконец, есть ещё один важный момент: вам повезёт с собеседником, вас ждёт эмоциональная разрядка, когда заведомо непоссорящиеся люди подкалывают друг друга, что-то вроде боя подушками.

Лет двадцать назад мы только осваивали искусство троллинга и все были помоложе. Кто-то мне говорил: «Зато и сейчас глаза слепит — Ан гард, батман, туше, альт!» Нет, теперь это будто выбежать на улицу со шпагой и удивлённо глядеть, как все вокруг вынимают стволы. В пору начала Живого Журнала, который сохранял всё, была иная эстетика. А тут через неделю всё будет смыто временем. Бегать со шпагой — всё равно, что стать буддийским монахом и терпеливо складывать мандалу, которую ветер сметёт через семь дней.

И поэтому я дам несколько советов людям, собирающимся воевать с кем-то в социальных сетях.

Вам нельзя переводить весёлый сетевой троллинг в глупое выяснение отношений на кулаках или шпильках. Это всё равно как вырезать из газеты «Комсомольская правда» ордена, нацепить их на грудь и пойти умирать за бумажные награды. Всякое предложение расквасить друг другу носы отметайте. Лучше честно сказать, что вам, как эстету, это совершенно не интересно, и если ваш оппонент так уж жаждет мышечной активности, то пусть купит себе грушу и приклеит к ней ваш юзернейм.

Выберите себе тему. Они бывают разные, и в них работают разные стратегии.

а) Политические темы (сюда можно отнести и историю, военную историю, происхождение народов и прочий антисемитизм). То, что там происходит, давно описано великим писателем Лесковым: «Мы во всю мочь спорили, очень сильно напирая на то, что у немцев железная воля, а у нас её нет — и что потому нам, слабовольным людям, с немцами опасно спорить — и едва ли можно справиться. Словом, мы вели спор, самый в наше время обыкновенный и, признаться сказать, довольно скучный, но неотвязный»3.

Спор о национальной принадлежности борща – тоже политический. Ну а если совсем отчаешься, поговори про то, как весёлые песни поёт Украина, счастливая юность цветёт, подсолнух высокий, и в небе далекий над степью кружит самолет.

б) «Научные темы» (к ним относятся и кажущиеся нелепыми с точки зрения обыденного сознания явления — типа эффекта Монти-Холла, и разговоры о непознанном — были ли американцы на Луне, трагическая судьба группы Дятлова и прочее). Классический пример — задача о самолёте на транспортёре. Для тех счастливцев, которые её не помнят, она формулировалась так: «На взлётно-посадочной полосе, представляющей собой ленту транспортёра (конвейера), находится самолет. Самолёт движется в одну сторону, конвейер в противоположную, причём скорости вращения шасси и конвейера равны. Сможет ли самолёт взлететь?» Некоторые свидетели утверждают, что задача появилась ещё в конце прошлого века.

Сотни, если не тысячи людей до сих пор ссорятся в Сети по её поводу.

Дело в том, что эти задачи возбуждают самолюбие людей, получивших когда-то техническое образование, а потом ставших риэлторами и сейлз-менеджерами. Признаться в том, что они не понимают физики, для них равнозначна признанию, что пять, десять, а то и тридцать лет, они убили неизвестно на что. Между тем, такое признание отнюдь не позорно. Многие люди всю жизнь пускают коту под хвост, и единственным оправданием их существования становится то, что они передали соль в вагоне-ресторане скорого поезда Москва-Пермь. Это совершенно нормально, мы все такие.

У Толстого есть знаменитое место в «Войне и мире», где он рассуждает об объяснениях причин всего на свете на примере паровоза. Вот оно: «Идёт паровоз. Спрашивается, отчего он движется? Мужик говорит: это чёрт движет его. Другой говорит, что паровоз идёт оттого, что в нём движутся колеса. Третий утверждает, что причина движения заключается в дыме, относимом ветром. Мужик неопровержим. Для того чтобы его опровергнуть, надо, чтобы кто-нибудь доказал ему, что нет чёрта, или чтобы другой мужик объяснил, что не чёрт, а немец движет паровоз. Только тогда из противоречий они увидят, что они оба не правы. Но тот, который говорит, что причина есть движение колес, сам себя опровергает, ибо, если он вступил на почву анализа, он должен идти дальше и дальше: он должен объяснить причину движения колёс. И до тех пор, пока он не придёт к последней причине движения паровоза, к сжатому в паровике пару, он не будет иметь права остановиться в отыскивании причины. Тот же, который объяснял движение паровоза относимым назад дымом, заметив, что объяснение о колесах не даёт причины, взял первый попавшийся признак и, с своей стороны, выдал его за причину. Единственное понятие, которое может объяснить движение паровоза, есть понятие силы, равной видимому движению»4. Это, кстати, очень интересный пример, того, как разворачиваются в Сети все обсуждения – идёт ли речь о Сталине, Второй мировой войне, здравоохранении или о свином гриппе. Система доказательств предоставляется примерно такая же, что и в случае с паровозом.

Однако сетевой флейм – штука особая. Как писал знаменитый физиолог Сеченов в своей книге «Рефлексы головного мозга»: «Улыбается ли ребенок при виде новой игрушки, смеётся ли Гарибальди, когда его гонят за излишнюю любовь к родине, создает ли Ньютон мировые законы и пишет их на бумаге, дрожит ли девушка при мысли о первом свидании, всегда конечным итогом мысли является одно – мышечное движение»5, – цитата эта более известна, чем все остальные труды Сеченова. Чему бы ни был посвящён сетевой флейм: Катыни или праву на огнестрельное оружие, автомобильной промышленности или уголовному законодательству, конечным итогом мысли является одно – выяснение того, кто из собеседников лучше. (Знаменитую цитату из писателя Пелевина по этому поводу мы опускаем из-за недостатка места).

в) Разговоры этического порядка. Этот раздел посвящён обмену эмоциями по поводу поведения человека в обществе и отношениям между людьми. Примером может служить мгновенно возникающий костёр флейма при появлении у человека пред глазами фразы: «Я эффектная блондинка, и очевидно, что мой муж должен зарабатывать не меньше, чем $20 000 в месяц».

г) Всё прочее.

Приятно дерзкой эпиграммой
Взбесить оплошного врага;
Приятно зреть, как он, упрямо
Склонив бодливые рога,
Невольно в зеркало глядится
И узнавать себя стыдится;
Приятней, если он, друзья,
Завоет сдуру: это я!
Еще приятнее в молчанье
Ему готовить честный гроб
И тихо целить в бледный лоб
На благородном расстоянье;
Но отослать его к отцам
Едва ль приятно будет вам.

Александр Пушкин

Итак, выбор собеседника – одна из самых важных составляющих успеха в сетевой баталии. В конце концов, мы договорились, что главная цель жизни тролля – получать удовольствие. Удовольствие он получает от морального превосходства над собеседником. Это чувство складывается и из собственных ощущений, и из того, как тролль выглядит со стороны. И грамотный тролль понимает, что толпа наблюдателей, которая незримо присутствуют при сетевой драке – вот его главный адресат.

Когда во дворах моего детства хулиганы (слова «гопники» тогда ещё не придумали) лупили кого-то чужого, то не в последнюю очередь для того, чтобы сплотить свою банду. Не думаю, что что-то в этом сейчас переменилось. Но в сложных правилах того морального кодекса было бессмысленно мучить какого-нибудь карапуза. Жертва выбиралась хоть по звериным, но всё же эстетическим законам.

Это хорошо понимал царь Иван Васильевич, прозванный Грозным. Он был известный мастер бокса по переписке, и, можно сказать, первый известный русский тролль. Одновременно с ним жил шведский король Юхан III (1537-1592). Он был человек непростой судьбы, низложил своего брата, довольно успешно воевал с Данией и Польшей в Семилетнюю войну. На востоке он с переменным успехом воевал с Россией, пытаясь выйти к Белому морю. 6 января 1573 года Иван Васильевич писал своему шведскому коллеге (это уже второе письмо) так: «А что ты писал к нам лай и дальше хочешь лаем отвечать на наше письмо, так нам, великим государям, к тебе, кроме лая, и писать ничего не стоит, да писать лай не подобает великим госyдаpям; мы же писали к тебе не лай, а правду, а иногда потому так пространно писали, что если тебе не разъяснить, то от тебя и ответа не получишь.

А если ты, взяв собачий рот, захочешь лаять для забавы — так то твой холопский обычай: тебе это честь, а нам, великим госyдаpям, и сноситься с тобой — бесчестие, а лай тебе писать — и того хуже, а перелаживаться с тобой — горше того не бывает на этом свете, а если хочешь перелаиваться, так ты найди себе такого же холопа, какой ты сам холоп, да с ним и пеpелаивайся. Отныне, сколько ты не напишешь лая, мы тебе никакого ответа давать не будем»6.

Надо сказать, что ура-патриоты любят эти цитаты, стараясь не читать о происходившем потом. Дело в том, что примерно через две недели произошёл бой близ замка Лоде (на западе нынешней Эстонии). Как пишет Карамзин: «Генерал Акесон разбил отряд наш близ Лоде, взял обоз, пушки и знамена. Ливонские историки пишут, что Шведов было менее двух тысяч, а Россиян 16000, и что сия славная победа, доказав искусство первых, склонила Иоанна к миру. По крайней мере Царь, выслушав донесения своих Воевод и мнение Боярского Совета, написал новое письмо к Шведскому Королю, уже не бранное, но миролюбивое, уведомляя, что Воеводам нашим велено остановить все неприятельские действия до прибытия в Новгород Послов его, ожидаемых с нетерпением для утверждения истинного дружества между обоими Государствами»7. Так что прежде чем хамить и зарекаться о переписке, нужно увериться в своей силе, чтобы потом не писать следующих писем с некоторым унижением. Гордиться итогами Ливонской войны тоже не приходится – государство в итоге было разорено, северные местности обезлюдели, всё это стало предпосылками Смуты. Одним словом, переписка Грозного со шведским королём — не лучшая реклама образу тролля на троне.

Но вот что работает в послании Ивана Васильевича, так это укрепление дистанции между собой и его собеседников. Это одна из важных составляющих троллинга.

Нельзя троллить близких людей. Нельзя это делать с коллегами, друзьями и вообще всеми теми людьми, от которых вы зависимы, с которыми предполагаете (или допускаете) иметь в будущем дела или просто встречаться. Более того, не стоит этого делать с незнакомцами, что вдруг окажутся вашими начальниками, тёщей, заглянувшей в Сеть под мужским псевдонимом. Гарантий тут нет, но можно попробовать этого избежать. Ведь перед вами риски открытых площадок по обмену мнениями. Дома, в закрытом кругу, под рюмочку хорошо так крикнуть: «Даёшь проливы и Святую Софию»! Или там «Смерть пиндосам!» А то и «Ату голубых!». Но в разомкнутом сообществе обнаружится не просто американец, а натурализованный одноклассник, коллега не главной сексуальной ориентации или любимая женщина-либерал. И тут же, как жирное пятно от курицы, которую уронили баронессе на платье, растечётся неловкость. Вам потом с этим жить – то есть со своей, а, что главнее, чужой памятью об этом эпизоде.

Ещё смешнее, если вы обрушите лавину аргументации на мальчика десяти лет. Со стороны это будет выглядеть ужасно. Такой разницы в весе не позволяли себе даже хулиганы моего детства.

Да и то: можно затравить какого-нибудь настоящего негодяя, да только разве радостно будет, если он повесится?

По этому поводу вам уже дал предостережение великий русский поэт Александр Пушкин, и оно вынесено в эпиграф к этой главе.

Нет, ваш удел — половозрелые сограждане, ну и перезрелые — те, кто ещё могут нажимать кнопки на клавиатуре. Это бить старичков нехорошо, а вот троллить вполне допустимо.

Однако сперва нужно произвести некоторое исследование. Неизвестные люди для самонадеянного человека могут быть опасны. Многие молодые (не обязательно телом, как раз – наоборот, а – душой) люди, об этом забывали. Между тем, Сеть – довольно опасное пространство. Вы можете прийти к незнакомому человеку и начать говорить глупости, похлопывать его по плечу, но иногда вместо расслабленных людей вы можете нарваться на толстого тролля, что вцепится в вас мёртвой хваткой и заставит ваши глупости множить и в итоге насуёт вам причинных приборов в панамку.

То есть можно использовать известные фразы, что вам недосуг продолжать беседу, но обычно тролли тогда кричат «Слив защитан!» и делают обидные жесты руками.

Поверьте мне, так бывает: самодовольный гопник начинает приставать к восьмикласснице в подворотне, а она заламывает гопнику руку и, вынув из розового рюкзачка страпон, засовывает ему в рот. Не знаю, почему, но рискованные эксперименты с незнакомыми людьми всегда так кончаются.

Но моё дело предупредить, а там как знаете.

Кстати, интересно, как устроена отсылка к авторитету в сетевом флейме.

Во-первых, это апелляция к личному жизненному опыту и ко мнению своих знакомых. Иногда это собственная биография, превратившаяся в аргумент — подлинная и мнимая.

Действительно, самозванцы всегда лучше знают историю боевых действий, чем их участники.

Но тут есть определённые риски. Неверно думать, что легитимность и значимость твоего статуса в Сети нельзя проверить. Речь идёт не о знаменитостях, а об обычных людях. Сетевое сообщество давно выработало контрольные вопросы, от самых простых до довольно заковыристых.

У писателя Сергея Колбасьева есть такое место в рассказе «Хороший командующий», где он рассказывает о времени Гражданской войны:

«Моряков узнавали очень просто. Прибывшего спрашивали:

— Где плавал?

— На Балтийском море.

— На каком корабле?

Почему-то чаще всего — на “Рюрике”.

— А на гальюне плавал?

Если отвечал — плавал, гнали в пехоту, потому что гальюн — значит уборная»8.

Но это первичный отбор, продолжая растопыривать пальцы и надувать щёки, можно нарваться на настоящего специалиста.

Если ты пытаешься говорить от имени научного сообщества, говоря, что ты учёный, то от тебя могут потребовать привести список научных трудов. Кстати, учёный, не ставший кандидатом или доктором наук вообще очень уязвим в сетевом флейме. Нет, мы знаем о тысячах купленных диссертаций и о том, что масса докторов наук является форменными идиотами, а их неостепенённые сотрудники — образец вменяемости. И всё же если тебе больше тридцати, а ты не кандидат, то лучше с пафосом не говорить от лица научного сообщества, Академии наук и всё такое.

Довольно неловко опираться на близость специалистам. Из того, что ты пьёшь пиво в бане с Генеральным конструктором, вовсе не следует, что ты — такой же, как он, специалист. Ты просто пьёшь с ним пиво в бане и транслируешь его мнение (или его байки). Или вовсе сам всё выдумал.

Ты можешь спать с фотомоделью, но это не значит, что ты красавец, даже есть ли на тебя падает отблеск её шарма.

Ссылки на близких людей и родственников, признанных специалистами, всё равно хороши только когда это ссылки на их собственные слова. Знания и мудрость автоматически не переходят на человека при простом общении. Более того, всякий действительный авторитет не всегда понимает в иной области.

Академик Сахаров был действительно большим физиком, но его план демократического преобразования государства был несколько оторван от действительности.

Дважды нобелевский лауреат Лайнус Полинг был известным химиком, но его теория о животворящей силе витамина С вызывает сомнения.

Математик Фоменко известен своей «Новой хронологией», в которой сдвинул все даты на несколько веков, а вовсе не своими математическими успехами.

Одним словом, мнение великого актёра о лечении рака равноценно вашему о том мнению.

В этом смысле, кстати, очень интересны слова, которые пишут под человеком в телевизоре. Я работал в школе и одно время фрондировал, говоря: «Пишите просто – учитель».

Но кого бы ты ни выбрал в качестве объекта нападения, дорогой начинающий тролль, есть ещё один непременный участник всех сетевых войн. Он всегда хочет вмешаться, но у него редко получается что-то путное.

Волка на собак в помощь не зови.

Владимир Даль.«Пословицы русского народа»

Много лет назад (то есть лет двадцать тому) у сетевых жителей был в обиходе оборот: «Интернет – это такое место, тут могут и <нрзб> послать». Смысл этой фразы был в том, что Сеть тогда стала отдушиной для вольного разговора, и если уж Гарун-ар-Рашид вышел ночью погулять инкогнито по улицам Багдада, то он живёт по правилам улиц. Ну и не очень обижается, если получит плюху. То есть обижается, конечно, но не начинает звать стражу с ятаганами. Так и происходило, пока сообщество было тесно, и личные связи были дороже денег.

Был даже один депутат, которого назвали <нрзб>, а он начал обиженно кричать: «Вы не смеете, я чиновник категории “А”!» Это было ужасно, и не только оттого, что депутату назваться чиновником – печальная проговорка. А потому что обиженный немолодой мужчина всегда плохо выглядит. Исключение представляют люди с чувством юмора, но они редко попадают в такие ситуации.

Тогда, в давние времена в Сети действовало правило, аналогичное фразе: «Все, что было в Вегасе, остаётся в Вегасе», то есть Сеть была отдушиной, карнавалом. А теперь Сеть равна жизни, и иногда она даже больше, чем жизнь.

За неосторожное слово в Сети можно, как говорили в прежние времена, «неиллюзорно» присесть, что и произошло с некоторыми нашими согражданами. Частный разговор снова становится более безопасен, чем комментарий в социальных сетях. Собственно, никакого offlinе теперь уже нет. Если вы будете драться где-то на стрелке за гаражами, секунданты выложат ролик в You-tube ещё до первой крови, если это вообще не будет происходить в прямом эфире. Наконец пришла Пандемия, и всякое публичное слово окончательно переместилось в Сеть в связи с тем, что телевизионное поколение понемногу вымирает. Заявить о чём-то в блоге проще, чем на ток-шоу, но отнюдь не безопаснее.

Однако одно дело – высказывание в узком кругу, а другое – высказывание публичное. Есть хорошая история, иллюстрирующая цену троллинга. Она связана с мистиком Александром Фёдоровичем Лабзиным. Этот довольно влиятельный масон много чем занимался в жизни, но главную известность получил буквально за несколько секунд — за остроту, произнесённую на заседании Академии художеств. За эту остроту его сослали в Сенгилей, что на Волге, потом перевели в Симбирск, где он через два года скончался.Дело в том, что на собрании в Академии шла речь об избрании новых почётных членов (интересно, что источники розно называют фамилии претендентов — среди них Аракчеев (в версии советского журнала «Техника молодёжи»), а так же граф Гурьев, Кочубей и Хвостов.

Причиной называли близость кандидата императорской особе. И вот Лабзин произнёс свой знаменитый контраргумент: «Так давайте выберем в Академию кучера нашего Государя Илью Байкова: он не только близок к Государю, но и сидит впереди него».

На том и кончилась академическая деятельность масона и мистика — он поехал подальше от столицы, на волжские берега9.

С тех пор в пересказах менялись имена, Академия художеств превращалась в Академию наук и обратно.

Смысл остался прежний.

Так вышло, что то, что мы называем «свободой слова» сместилось в Сеть. В нашем Отечестве есть главный документ, регулирующий нашу жизнь, и называется он «Конституция Российской Федерации». В ней наличествует статья 29, состоящая из пяти пунктов:

1. Каждому гарантируется свобода мысли и слова.

2. Не допускаются пропаганда или агитация, возбуждающие социальную, расовую, национальную или религиозную ненависть и вражду. Запрещается пропаганда социального, расового, национального, религиозного или языкового превосходства.

3. Никто не может быть принужден к выражению своих мнений и убеждений или отказу от них.

4. Каждый имеет право свободно искать, получать, передавать, производить и распространять информацию любым законным способом. Перечень сведений, составляющих государственную тайну, определяется федеральным законом.

5. Гарантируется свобода массовой информации. Цензура запрещается.

Понятное дело, что все эти положения были сформулированы до эпохи социальных сетей, но ничего противоречивого в них нет. Более того, известно, что никакой свободы без ограничения оной не бывает.

Оттого государство придумало разные статьи в двух кодексах, в которых есть нечто полезное для осознания сетевым троллем своего места.

Во-первых, это Уголовный Кодекс, в котором есть статья 128. Она называется «Клевета», и вот что в ней написано:

1. Клевета, то есть распространение заведомо ложных сведений, порочащих честь и достоинство другого лица или подрывающих его репутацию, — наказывается штрафом в размере до пятисот тысяч рублей или в размере заработной платы или иного дохода осужденного за период до шести месяцев либо обязательными работами на срок до ста шестидесяти часов.

2. Клевета, содержащаяся в публичном выступлении, публично демонстрирующемся произведении или средствах массовой информации, — наказывается штрафом в размере до одного миллиона рублей или в размере заработной платы или иного дохода осужденного за период до одного года либо обязательными работами на срок до двухсот сорока часов.

3. Клевета, совершенная с использованием своего служебного положения, — наказывается штрафом в размере до двух миллионов рублей или в размере заработной платы или иного дохода осужденного за период до двух лет либо обязательными работами на срок до трехсот двадцати часов.

4. Клевета о том, что лицо страдает заболеванием, представляющим опасность для окружающих, а равно клевета, соединенная с обвинением лица в совершении преступления сексуального характера, — наказывается штрафом в размере до трех миллионов рублей или в размере заработной платы или иного дохода осужденного за период до трех лет либо обязательными работами на срок до четырехсот часов.

5. Клевета, соединенная с обвинением лица в совершении тяжкого или особо тяжкого преступления, — наказывается штрафом в размере до пяти миллионов рублей или в размере заработной платы или иного дохода осужденного за период до трех лет либо обязательными работами на срок до четырехсот восьмидесяти часов10.

Кроме клеветы к сетевому троллю может быть применён и Административный кодекс. Там есть статья 5.61 «Оскорбление», то есть «унижение чести и достоинства личности, выраженное в неприличной форме». В 2012 году в наше законодательство были внесены изменения, и оскорбление перестало быть преступлением. Однако ж Уголовный кодекс продолжает карать за оскорбление судей (297 УК РФ), представителей власти (Статья 319 УК РФ) и военнослужащих (Статья 336 УК РФ), и, наконец, наша любимая статья – оскорбление чувств верующих (Статья 148 УК РФ). Ну и никто не отменял Статью КоАП 20.1 «мелкое хулиганство».

Комментаторы кодекса говорят, что оскорбление заключается в негативной оценке личности или внешности, поведения и прочего. И всё это в той форме, что противоречит правилам и обычаям общества. В последнее время государство придумало ещё множество разных законов, охраняющих общественный порядок в Сети. То есть они посвящены вообще всему, но к сетевому жителю применимы в полной мере: и священный образ Отечественной войны, и пропаганда нетрадиционной ориентации и множество деталей прочего свойства. При этом в разных областях и территориях нашего богоспасаемого Отечества законы работают по-разному. И то: одно дело вступить в конфликт с чиновником неясного класса столичному жителю, а другое – в провинции, где совершенно другой стиль жизни. Обычному гражданину, оскорблённому сетевым троллем, нужно помнить, что он сам вперёд был виноват: стоило ввязываться в перепалку? Нет, если хочется позвать государство на помощь, нужно помнить, что эта машина неповоротлива и медленна, требует смазки деталей, и напоминает гигантскую сороконожку. Всё происходит довольно устрашающе и отчасти бесчеловечно.

Можно подумать, что другие государства делают это «уклюже». Да нет, модные культуры и практики Запада ведут себя ровно так же, как провинциальный российский суд.

Часто место государства в споре занимают сами социальные сети со своей цензурой, идеологией и пенитенциарной системой. Но у человека немолодого это не вызывает удивления, его ещё в школе учили тому, что транснациональные корпорации главнее республик и королевств. Но и их нравственность мало отличается от человеческой. Они не говорят по-арамейски11.

Что тут важно напомнить сетевому троллю? То, что нужно следить за собой, что холодная сталь разит больнее, то есть вежливость прежде всего. Ну, и уж если решил позлить человека «с положением» — трезво оцени риски. Так ли ты защищён, как модный певец, аккуратно задирающий своего губернатора? А может, расклад иной – ты так мал, что умные соратники одёрнут своего начальника: не к лицу ему гонять лесного клопа, а уж если придавят, то завоняет на всю округу. Но человек рассудительный, утомившись от этих рассуждений, часто успокаивается и отводит, занесённые было над клавиатурой, пальцы.

И тогда призрак Александра Фёдоровича Лабзина появляется у него за спиной и одобрительно похлопывает его по плечу.

У примитивного человека имеется громадное доверие к могуществу его желаний. В сущности, всё, что он творит магическим путём, должно произойти только потому, что он этого хочет.

Зигмунд Фрейд. «Тотем и табу»

Итак, имеет смысл поговорить об ошибках в этой войне – оперативных и тактических. Оперативными ошибками нужно признать неверное движение войск и неправильное их расположение. Не методы ведения спора, а именно планирование и проведение операций. Впрочем, кому они ошибки, а кому и методы.

Дело в том, что внутри любой позиции спорщиков лежит знаменитая теорема Колмогорова. Собственно, она лежит в основании любого мифа: начиная с рецепта идеального борща и заканчивая проблемами авторства романа «Тихий Дон». И вот в чём тут дело — математик Владимир Успенский двадцать лет назад написал небольшой текст, на который все ссылаются при упоминании означенной теоремы. Статья эта называется «Лермонтов, Колмогоров, женская логика и политкорректность» и опубликована в шестом номере журнала «Неприкосновенный запас» за 2000 год. Сперва Успенский комментирует то, что писал о женской логике Печорин в своём дневнике, в конце следует мемуар о том, как трудно выпускали тогда учёных за границу, и как самому Колмогорову пеняли за само название колмогоровской теоремы. Замечу, всё произошло много лет назад, задолго до нынешних революционных преобразований. Но самое полезное находится между этими историями, где сначала даётся краткая справка об Андрее Николаевиче Колмогорове (1903-1987), действительно великом математике, который сделал много, но помимо прочего, увлекался логикой и последние годы жизни заведовал кафедрой математической логики. В молодости Колмогоров опубликовал статью “О принципе tertium non datur” (1925), и Успенский пишет: «Статья 1925 г. была посвящена так называемой интуиционистской логике, а именно — её формализации. Интуиционистская логика, в отличие от обычной, называемой также классической, не признает закона исключенного третьего, он же — принцип “третьего не дано” (tertium non datur). Этот принцип утверждает, что какое ни возьми высказывание А, что-нибудь одно, А или не-А, непременно верно: не может быть, чтобы было верно нечто третье. Формализация же какой-либо логики, будь то классической, интуиционистской или иной, состоит в том, что предъявляется два точно описанных и исчерпывающих списка: список аксиом и список правил вывода. Аксиомы провозглашаются истинными по определению; например, в классической (но, разумеется, не в интуиционистской) логике в качестве одной из аксиом как раз и выступает закон исключённого третьего. Правила вывода задают те процедуры, посредством которых из заданных посылок выводятся непосредственные следствия; верны или неверны при этом сами посылки, несущественно. Одним из правил вывода (и для классической, и для интуиционистской логики) является, например, такое правило:

Из двух посылок: [если Р, то Q] и Р — следует Q.

Или, короче:

Пусть [Р => Q] и Р; тогда Q.

Это правило иногда называют правилом modus ponens, а иногда — правилом отделения. <…>

Всё сказанное имело целью подготовить далекого от математической логики читателя к восприятию колмогоровского открытия. Открытие состоит в формулировке следующего правила женской логики.

Правило Колмогорова:

Сообщая мне своё правило, Колмогоров не утрудил себя приведением какого-либо примера. Приведём таковой для ясности. Итак, вот пример на применение правила Колмогорова: если у мужа есть деньги, у меня будет новая шубка (это есть P => Q); иметь новую шубку приятно (это есть Q приятно); отсюда (по правилу Колмогорова) следует, что у мужа есть деньги (это есть Р).

Колмогоров сообщил мне своё правило в 80-х годах (скорее всего, летом 1984 г.). Я очень обрадовался и в частных беседах рассказал о нём ряду коллег. Они повеселились вместе со мной. Но воистину прав был царь Соломон, сказавший “концом радости бывает печаль” (Притчи, 13:14). Правота царя подтвердилась, однако, не сразу. Надлежало еще, чтобы Ассоциация символической логики провела свою Европейскую конференцию 1989 г.»12

Дальше идёт рассказ о том, как автору пеняли западные политкорректные учёные (они и до сих пор пеняют уже мёртвым Колмогорову и Успенскому). Честно говоря, доля справедливости в этих упрёках есть, не оттого, что шутка вышла неловкой, не от того, что перед феминизмом должны пасть все границы иронии, а от того, что описанная логика универсальна и не зависит от пола и гендера. Человеческое сознание оправдывает любое допущение, которое высказано в нужном направлении.

Ведь в более коротком пересказе смысл теоремы Колмогорова о женской логике (Пусть [Р => Q] и [Q приятно]; тогда Р.) очень прост: кто-то задумывается над тем, верно ли некое утверждение. Вместо того, чтобы его исследовать, он интуитивно выбирает тот ответ, который приводит к приятным последствиям.

Вот первый попавшийся на ум пример. Летали ли американцы на Луну? Если они не летали, то нам приятно ощущать, что эти зазнайки сели в лужу, к тому же оказывается, что мы на равных – мы-то точно не летали. Значит, это утверждение верно, теперь можно подобрать к этому аргументы.

Второй пример касается «Тихого Дона». Многим возвышенным людям неприятен писатель Шолохов тем, что его насаждали хуже картошки, что он бодро писал про колхозы, получил Нобелевскую премию, от которой пришлось отказаться симпатичному Пастернаку, а сам Шолохов, вместо того, чтобы призывать милость к падшим, намекал писателям-диссидентам, что в былые времена их бы не сажали, а выводили в расход. И таким наблюдателям за литературой будет неприятно, если роман «Тихий Дон» хорош, потому что же хорошего может быть из такого Назарета? Поэтому можно отдать авторство любому, хоть несчастному Крюкову, хоть Бабелю, лишь бы не этому неприятному мужчине. Их оппоненты, впрочем, тоже настроены решительно и не разбирают аргументов. Для них писатель Шолохов – символ чего-то прочного и надёжного, такого как былые слава и победы, коленкоровые корешки в ряд, собрания сочинений, уверенность в завтрашнем дне, казачья правда, исконность и посконность, пение жаворонка над весенней степью и… Впрочем, я увлёкся, желая показать, что такие споры вовсе не обязательно битва рационального начала и мифологического. Оба – и сторонник лунной конспирологии, и любитель ниспровержения советской литературы — могут быть «персонажами» великой формулы Колмогорова.

Как-то, уже в наши дни, в Петербурге случилась примечательная история. Бывшая учительница одной Петербургской гимназии сообщила в социальных сетях, что её уволили из школы за то, что на уроке она читала детям стихи Хармса и Введенского. Это всколыхнуло общественность: налицо была тревога перед диктатурой школы, к тому же пересказывались слова директрисы, которая называла погибших поэтов «врагами народа». Новость распространялась стремительно, как лесной пожар, обрастая невероятными подробностями. Мало кого волновало, что все суждения исходят только из одного источника. Впрочем, нашлись горожане, что давно не любили эту директрису. Самое интересное было в ключевой фразе, эмоциональном триггере «Хармс — враг народа». Именно она была спусковым крючком народного безумия, от которого стоит держаться в стороне. Люди, знавшие обеих фигуранток скандала, замечали, что учительница – женщина экзальтированная, но надеялись на то, что она не способна на заведомую ложь.

Однако, отчего не предположить заведомую ложь, ни на чём, впрочем, не настаивая.

Но я напомню о таком опыте (может, он у читателя он тоже был, а у меня так несколько раз). В компании есть супружеская пара, которая вдруг разводится. И ты, как человек миролюбивый, продолжаешь отношения с обоими, и вот оба супруга уже порознь рассказывают тебе историю своего разрыва. И ты начинаешь сходить с ума, потому что оба ужасно убедительны. Но ты-то был рядом, ты понимаешь, что какие-то элементы рассказов были на самом деле, но всё это — совершенно не имеющие отношения к реальности истории.

Но, главное в том, что вынь из этой истории слова-кирпич «Хармс — враг народа», то всё здание общественного сочувствия станет покрываться трещинами. Интеллигенция вообще цинична, увы.

Я видел массу эмоциональных реплик, полные презрения «Что хорошего ожидать из этого Назарета!» (то есть от такого школьного начальства), про наступление нового тридцать седьмого года, про мерзкую харю сталинизма, которая высовывается отовсюду, etc. Не говоря уж о том, что министр образования с уверенностью, достойной лучшего применения забормотал что-то вроде: «Немедленно восстановить в должности!» Тут правда, хороший вопрос насколько участник общественного движения отвечает за все элементы этого движения. Немцы этим сильно задавались в прошлом веке, а наши соотечественники как-то спустили на тормозах.

Потом вдруг выяснилось, что молодая учительница – вовсе не учительница, а библиотекарь, что она действительно несколько экзальтированная поэтесса, что сменила несколько школ за несколько месяцев, откуда увольнялась по собственному желанию. И вишенкой на торте стало то, что у неё обнаружилась судимость за поножовщину (два года условно), которая не отражена в справке, представленной в школу. Вероятно, информационная система МВД не учла, что молодая женщина последовательно сменила имя, фамилию и отчество.

Но этот случай ненадёжного рассказчика говорит не о правоте (или неправоте) второй стороны, а о том, что людей возвышенных можно убедить в чём угодно, и том, что рядом с людьми, сохраняющими основы критического мышления, всегда будут те, кто кричит «Распни!», компрометируя всё, что угодно.

Нет более скомпрометированного у нас слова, чем «народ». Я встречал совершенно фантастические суждения от людей, что, как и я, жили в СССР о бесплатных квартирах, и о том, что в СССР план был закон (при том что ни одна пятилетка не была выполнена), а так же про советский быт. Люди выдумывают себе мироздание (и социологически — это тот самый глубинный народ), но с него спроса нет. Нам про него Мережковский уже рассказал.

А вот когда люди, которые позиционируют себя как думающие, совершают проступки против аристотелевой риторики и книги «О софистических опровержениях», несколько печально. Но это не новость.

Суждение о том, что когда больно и тревожно можно отказаться от критического мышления, — неверно. Это ложная дихотомия. Оно позволяет некритично относиться к чужому поведению. Шаламов описывает поведение блатарей, у которых начинает идти пена изо рта от мыла и начинается притворная падучая. И перед нами стоит важная задача отличить выдуманное от истинного, и к этой задаче нельзя относиться легкомысленно.

А упрощённые реакции очень опасны, и они тревожили больше, чем судьбы обоих фигурантов.

В формуле Колмогорова: пусть [Р => Q] и [Q приятно]; тогда Р тут удивительно то, что «приятным» тут оказывается «неприятное», ну, то, что последние времена наступают, всё плохо, скоро всем бабам обрежут задницы и пустят их гулять по Володарской.

Это Q странным образом приятно, и P тут — схема, по которой распространялась первая версия истории про поэтессу в школе. И тут именно тогда Р истинно. При этом, правда, опускаются более сложные случаи, когда Р есть сумма Р1, P2, P3... — то есть директор плохой, поэтесса хорошая, поэтесса плохая, директор хорошая, все хорошие, все плохие, все — не пойми что — ну и т. д. С из n по m, как говорит нам простая комбинаторика.

Беда в том, что нелюбовь к критическому мышлению именно что корпоративна, и люди прямой эмоциональной реакции очень нервно реагируют на реплику соратника: «Погодите, но ведь...»

Вообще мой совет — с соратниками, друзьями, личным стоматологом и консьержкой по таким вопросам нельзя спорить. В идеале лучше исключить и просто обмен мнениями с теми, в чьём поведении сомневаешься. Но уж если вступил на ухарский путь сетевого тролля, то надо знать, чем рискуешь. Обидишь консьержку, так она к тебе курьера не пропустит. Причём в точном соответствии с домовыми правилами.

Более того, есть ещё одна история про повсеместное распространение этого метода. Другой математик, В. И. Арнольд мимоходом писал (не исключено, и с некоторой долей самоиронии): «Будучи по профессии не литературоведом (и ещё в меньшей степени пушкинистом), а математиком, я вынужден в своей работе постоянно опираться не на доказательства, а на ощущения, догадки и гипотезы, переходя от одного факта к другому при помощи того особенного вида озарения, который заставляет усматривать общие черты в явлениях, быть может, кажущихся постороннему вовсе не связанными между собой. Правильная догадка сопровождается ощущением полной ненужности дальнейших доказательств, ощущением почти болезненным, которое не забывается, но которое трудно передать другим»13.

Арнольд тогда взялся комментировать один из эпиграфов к «Евгению Онегину», что вышло немного неловко (что-то похожее вовсе не обязательно цитата, филология тоже любит строгость доказательств etc), но это уже другая история.

Итак, если нам комфортно новое сообщение, то оно истинно.

Что поучительно в этом базовом для всех троллей основании? То, что, с какой стороны бы он в споре не был, отстаивал ли реальность полёта Apollo-11, или утверждал, что все сьёмки Луны велись в павильоне, спор происходит не между реальностью и вымыслом, а между двумя картинами мира. И обе эти картины мира могут быть мифологическими. Ну, или, иначе говоря, описываемыми теоремой Колмогорова, от которой мы оторвём, в угоду времени, гендерный ярлык.

Как вы этим воспользуетесь – ваше дело. Будете ли вы искать логический разрыв в речи оппонента и, найдя, кричать: «Ату!». Будете ли вы отбиваться этим знанием, когда троллят вас, или начнете сами кого-то троллить (придумав удачную конструкцию [Р => Q] и [Q приятно]; тогда Р), сосредоточитесь ли на таком Q, что на ваш флейм налипнет толпа заединщиков, поддакивающих каждой вашей реплике – мне всё равно.

Моё дело показать, как это работает в яростной виртуальной поножовщине, в которой вместо крови – слюни и скрежет зубов.

Но есть ещё две крупные ошибки: это ненужная стойкость и избыточное высокомерие как приёмы. Но про них имеет смысл поговорить в следующий раз.

Если вам скажут: вы написали с ошибкой, – отвечайте: так всегда выглядит в моём написании.

Даниил Хармс <1937—1938>, отдельная запись

Все мы – невежды, невежды в той или иной степени. Но, если раньше мы держали невежество при себе, то благодаря Сети, оно делается общедоступным. Мы выносим его на блюде в толпу неизвестных нам людей. Очень часто мы это делаем с некоторой даже гордостью, думая, что несём в толпу не собственное невежество, а важное ей знание. И иногда, совершая этот подвиг, мы что-то путаем, а потом начинаем учить путанице других. В этом ничего страшного, если мы избежали апломба (это первое правило). Второе заключается в том, что не надо упорствовать в этом невежестве.

Вот хороший пример из военной истории (мальчики всегда любят военную историю, а на военно-исторических форумах и в той части Сети, которая бряцает значками и нашивками, всегда очень много флейма). В середине войны в Красной армии ввели новые знаки различия – появились погоны (Приказ НКО СССР от 15.01.1943 года № 25 «О введении новых знаков различия и об изменениях в форме одежды Красной армии»). Изменилась форма, и вообще во время той войны открыто стала провозглашаться преемственность от русской армии. Собственно, в пропаганде это началось с сурового 1941 года, когда уж кого хочешь выкликнешь на помощь, даже постучишь в отеческие гробы. Однако Красная армия, которая сперва была рабоче-крестьянской Красной армией, а потом незаметно превратилась перед войной просто в Красную, стала Советской армией тремя годами спустя, тоже незаметно, без точных дат, по свойству словоупотребления, а в 24 июля 1946 года министр обороны и Генералиссимус Советского союза Иосиф Сталин подписал указ о замене Устава внутренней службы РККА на Устав внутренней службы Вооружённых Сил Союза ССР. Да и то – после этого слова «Красная армия» время от времени проскакивали в печати и документах. Тогда же «красноармеец» сменился «рядовым», и всё такое. Но в народном сознании символ (погоны) уже означает перемену имени («Красная» – на «Советскую») – и вот я видел не одного спорщика, который настаивает на этом своём интуитивном знании. В Сети (я клянусь, что наблюдаю это с завидной регулярностью) возникает спор, где люди схватываются с разной степенью раздражения: «Какая вам Красная армия в 1944 году? Вы что, тупой?» Кстати, когда она вошла в Прагу в 1945-м, живший там в эмиграции генерал Шиллинг, по слухам, даже обрадовался: он увидел офицеров в погонах, сытых солдат, и, говорят, даже воскликнул: «Жива Россия, жива русская армия!» Видел он именно тех самых красноармейцев, с которыми дрался в Новороссии и Крыму. СМЕРШ его прибрал на время, но генералу было семьдесят пять лет, и его отпустили с Богом, а через год он скончался – именно в тот, 1946 год, когда исчезли красноармейцы. Но сетевые флеймеры немного отличаются от старого генерала, и испытывают иные эмоции.

Ну, вот, собственно, об этом и наше рассуждение: мы выдумываем себе некую деталь из имеющегося сигнала и неполных знаний о мироздании. И это довольно страшный сплав — потому что в нём присутствует легирующая добавка из гордости за себя. Ведь мы сделали какое-то умозаключение, и вот сейчас положим на тарелочку и понесём людям. Именно так происходит с неспециалистом, который запоминает своё случайное открытие, а потом достаёт его на свет из какого-то закоулка памяти. И, разумеется, начинает его яростно защищать.

Чаще всего сетевой тролль переобувается в полёте, когда сам обнаруживает свою ошибку. Это хорошо описывает пример почтмейстера в великой русской книге «Мёртвые души». Там он сперва говорит публике: «Это, господа, судырь мой, не кто другой, как капитан Копейкин!»14. Потом он, поняв, что никто не слышал об одноногом и одноруком капитане Копейкине, рассказывает его историю. Но полицмейстер вдруг говорит: «Только позволь, Иван Андреевич, ведь капитан Копейкин, ты сам сказал, без руки и ноги, а у Чичикова...»

Дальше Гоголь пишет: «Здесь почтмейстер вскрикнул и хлопнул со всего размаха рукой по своему лбу, назвавши себя публично при всех телятиной. Он не мог понять, как подобное обстоятельство не пришло ему в самом начале рассказа, и сознался, что совершенно справедлива поговорка: «Русский человек задним умом крепок». Однако ж минуту спустя он тут же стал хитрить и попробовал было вывернуться, говоря, что, впрочем, в Англии очень усовершенствована механика, что видно по газетам, как один изобрел деревянные ноги таким образом, что при одном прикосновении к незаметной пружинке уносили эти ноги человека Бог знает в какие места, так что после нигде и отыскать его нельзя было.

Но все очень усомнились, чтобы Чичиков был капитан Копейкин, и нашли, что почтмейстер хватил уже слишком далеко. Впрочем, они, с своей стороны, тоже не ударили лицом в грязь и, наведенные остроумной догадкой почтмейстера, забрели едва ли не далее. Из числа многих в своем роде сметливых предположений было наконец одно — странно даже и сказать: что не есть ли Чичиков переодетый Наполеон, что англичанин издавна завидует, что, дескать, Россия так велика и обширна, что даже несколько раз выходили и карикатуры, где русский изображен разговаривающим с англичанином. Англичанин стоит и сзади держит на веревке собаку, и под собакой разумеется Наполеон: «Смотри, мол, говорит, если что не так, так я на тебя сейчас выпущу эту собаку!» — и вот теперь они, может быть, и выпустили его с острова Елены, и вот он теперь и пробирается в Россию, будто бы Чичиков, а в самом деле вовсе не Чичиков»15.

Так вот, сетевой тролль никогда не позволяет хлопнуть себя по лбу и вымолвить: «Телятина!». Он сразу приступает к выдумыванию хитрых английских протезов, тем более он понимает, что находится в среде людей, которые и сами привнесут в разговор Наполеона, Сталина, инопланетян и слепую предсказательницу Вангу.

Какой из этого можно сделать вывод? А вот какой: не надо торопиться. От позора спасает стиль, и чем меньше апломба, тем более ты, дорогой флеймер, защищён. Ну и чувство юмора, конечно, всегда вам помогает.

Есть аналогичный пример — Марк Твен в «Письмах с Земли», своей антиклерикальной книге, пишет: «А если божью щепетильность возмутила не подобная невоспитанность, то я уже не ошибусь, назвав другую причину его гнева: какой-нибудь мадианитянин помочился к стене. Я убежден в этом, потому что такую неприличность Источник хорошего тона никогда никому не спускал. Человек мог мочиться на дерево, он мог мочиться на свою мать, он мог обмочить собственные штаны – и всё это сошло бы ему с рук, но мочиться к стене он не смел, это значило бы зайти слишком уж далеко. Откуда возникло божественное предубеждение против столь безобидного поступка, нигде не объясняется. Но во всяком случае мы знаем, что предубеждение это было очень велико – так велико, что бога могло удовлетворить лишь полное истребление всех, кто обитал в области, где стена была подобным образом осквернена. Возьмите историю Иеровоама. “Я истреблю у Иеровоама каждого мочащегося к стене”. Так и было сделано. И истреблён был не только помочившийся, но и все остальные. То же случилось и с домом Ваасы: уничтожены были все – родственники, друзья и прочие, так что не осталось ни одного “мочащегося к стене”. История Иеровоама дает нам блистательный пример привычки бога не ограничиваться наказанием виновных – все невинные тоже пострадали. Злосчастный дом Иеровоамов был “выметен”, “как выметают сор, дочиста”. Это включает и женщин, и девушек, и маленьких девочек. И все они были ни в чем не виноваты, так как не могли мочиться к стене. Лица их пола вообще не способны это проделать. Такой выдающийся трюк по силам лишь представителям противоположного пола. Странный предрассудок. И он всё ещё существует»16.

То есть Марк Твен хочет высмеять бессмысленность Святого Писания, а в итоге, сам того не желая, выставляет на посмешище самого себя – показывая, что он не понимает, что речь идёт о формульном обороте древней книги. То есть выражение «мочащийся к стене» – это просто мужчины-не-младенцы. Метод уничтожения покорённых народов путём убийства всех мужчин, спору нет, довольно кровожаден, но не имеет никакого отношения к тому, о чём пишет великий американский писатель.

В 2016 году случилась история с одним сетевым тестом. Это будет история о розыгрышах в Сети, и литературных розыгрышах, но нужно пропустить вперёд несколько замечаний: во-первых, эксперименты над публикой не проводил только ленивый. Причём не только в Сети — десятки, если не сотни остряков присылали стихи Блока в редакции, чтобы его отвергли младшие редакторы. Аз есмь грешен — с моей и Александра Грина помощью фантасты учились уму-разуму. Собственно, тут проглядывает мундир, погоны и фуражка капитана Очевидность — ну да, в Сети есть много неначитанных людей, что, тем не менее, хотят высказаться. Они хотят говорить, как вылечившийся заика из вступления к фильму Тарковского «Зеркало» — по любому поводу. Они садятся за клавиатуру именно с этой мыслью — «Я могу говорить».

Многих людей это раздражает, но я продвинулся несколько дальше на этом даосском пути. Мизантропии во мне не убавилось, но я понимаю, что желание говорить имманентное свойство человечества: может говорить, вот и говорит. С грубиянами несколько проще, а самое тяжёлое впечатление производят хорошие люди. Они норовят помочь — горе тому, кто спросил пресловутый неограниченный круг лиц о телефонах и радиоприёмниках, гомеопатии и погружных насосах. Он становится точкой приложения психотерапевтического выговаривания, но чтобы этого избежать, нужно вовсе не жить.

Это извечная беда Сети. Если ты, к примеру, хочешь купить радиоприёмник определенного толка и спрашиваешь об этом в социальных сетях, то неминуемо к тебе приходит человек, который говорит, что теперь всё можно слушать в Интернете. Потом приползает из последних сил бабушка, которая рассказывает о том, что полвека у них в кухне висела чёрная тарелка репродуктора. Затем появляется человек, который сообщает, что не смотрит телевизор, а вокруг ложь. Некоторые люди, погуглив, приносят ссылку на раздел «приёмник» в Яндекс-маркете. Они стоят перед тобой, радостно виляя хвостом, и тебе становится стыдно от того, что ты им не рад. Я это рассказываю к тому, что иногда, когда вы видите конкретный вопрос (ну тот, в котором вы не являетесь специалистом), то он бывает не приглашением к small-talk, не поводом к социализации, а просто вопросом. Ну и охота вам тратить на него время из прекрасного воскресного дня?

Но более того, хорошие люди норовят к твоему меланхолическому посту написать бодрый комментарий. В доме повешенного они затеют жаркую дискуссию о преимуществах капрона перед пенькой. Дело в том, что люди склонны к мультипликации в смысле, умножения объектов. Сеть и совокупление, как известно, отвратительны, ибо умножают количество людей, а люди, находясь в постоянной и ровной панике перед мирозданием, стараются больше говорить.

Так вот, я давно смирился с этим, но другие люди время от времени осознают ужас происходящего и начинают тормошить общество, правда, часто способом розыгрышей. У меня есть какая-то сентиментальная тоска по настоящим розыгрышам. Причём в них должна быть не только смешная начинка, но ещё и то, что называется «социальный инжиниринг» (это глупое слово похоже на инжир, да).

И, наконец, вот, собственно та история десятилетней давности. Один добрый мой товарищ со своим другом придумали тест, на который повелось уйма народа. Они сделали сетевой тест, который выдавал результат «Вы — лидер» вне зависимости от ответов на вопросы. Но вот беда, при размещении в ленте социальных сетей сам обрадованный человек видел заключение: «Вы — лидер», а все остальные, вошедшие не под его паролем, лицезрели надпись: «Я — лох». Живой Журнал покрылся сотнями самокритичных картинок, да ещё и с приписками: «Да ладно уж, приятно, конечно, но я верил, верил, верил!» Чисто программистские детали неважны. Тест прошли те, кто не вставил его в ленту, а не прошли те, кто радостно начал хвастаться. Надо сказать, что мои друзья могли бы написать совсем оскорбительный текст, и пять тысяч леммингов вывесили бы его — не задумываясь. Но текст квазитеста был очень правильный, ровно настолько унизительный, насколько унизительна помощь для несчастного нетрезвого человека.

Я люблю один рассказ Марка Твена (вернёмся к американскому писателю). Он написан в 1899 году и называется «Человек, который совратил Гедлиберг». Я очень часто повторяю цитаты из него и, особенно, то, с чего он начинается: «Гедлиберг считался самым честным и самым безупречным городом во всей близлежащей округе. Он сохранял за собой беспорочное имя уже три поколения и гордился им более всех других своих достояний. Гордость его была так велика, и ему так хотелось продлить свою славу в веках, что он начал внушать понятия о честности даже младенцам в колыбели и сделал эти понятия основой их воспитания и на дальнейшие годы. Мало того: с пути подрастающей молодежи были убраны все соблазны, чтобы честность молодых людей могла окрепнуть, закалиться и войти в их плоть и кровь. Соседние города завидовали превосходству Гедлиберга и, притворствуя, издевались над ним и называли его гордость зазнайством. Но в то же время они не могли не согласиться, что Гедлиберг действительно неподкупен, а припертые к стенке, вынуждены были признать, что самый факт рождения в Гедлиберге служит лучшей рекомендацией всякому молодому человеку, покинувшему свою родину в поисках работы где-нибудь на чужбине»17.

И вот в этот город попадает мешок золота, который сопровожден запиской, что сообщает: много лет назад один из горожан оказал благодеяние игроку, дав ему двадцать долларов и добрый совет, если сыщется этот горожанин (он должен удостоверить себя точной формулировкой давнего совета), то золото достанется ему, а коли не найдется — оно будет (как потом выясняется) разделено между девятнадцатью самыми почтенными горожанами. Причем каждый из девятнадцати получает записку от неизвестного с тайными словами: «Вы не такой плохой человек. Ступайте и попытайтесь исправиться». Все присваивают эти слова и норовят получить мешок. Все покрыты позором, и погибает даже тот, кого спасли от публичного унижения друзья.

Но если от розыгрышей дьявола спасёшься только молитвой, то не разыгрывать самих себя в наших силах. Я говорю это как человек, ощущающий неполноту своего знания, и постоянно совершающий стыдные ошибки – быть может и сейчас.

Итак, высокомерие — главная ошибка тролля. Она и стратегическая, и тактическая: рыть могилу чужому невежеству и апломбу можно только избавившись от своего, иначе сам свалишься в отрытую яму.

Он <Протагор> первый заявил, что о всяком предмете можно сказать двояко и противоположным образом… о мысли он не заботился, спорил о словах, и повсеместное нынешнее племя спорщиков берёт своё начало от него.

Диоген Лаэртский

Надо сказать, что всё лучшее в области наук о человеческом общении произошло в античности. Вероятно там же открыли и паровоз с квантовой механикой, но, разглядев содеянное, ужаснулись и закопали обратно. Современному сетевому троллю полезно знать, что у Аристотеля есть такой труд с двусмысленным названием «О софистических опровержениях». (С одной стороны он там рассказывает о том, как софисты строят свои рассуждения, а с другой — находит их собственные ошибки и прочее шулерство). В нашем переводе «О софистических опровержениях» составляет примерно шестьдесят страниц в первом томе советского собрания сочинений Аристотеля. С моей стороны предлагать современному человеку прочитать такое количество букв несколько высокомерно, даже если бы это не был такой сложный текст, как аристотелев. Но я и не надеюсь, поэтому лет двадцать назад прочитал это за вас.

И не то, чтобы я считал, что грамотность сетевому троллю обязательна, а потому что всё то, что Аристотель разоблачает, и есть хорошие для тролля инструменты. Но поскольку в сетевой войне сходятся от двух и более бездельников, то приёмы контртроллинга могут включать призывы Аристотеля на помощь, как старшего брата, тупо смотрящего на драку во дворе из окна. Если вы ущучите оппонента разоблачением уловки – хорошо. Но вы можете опустить подробности и просто бормотать: «Над этой вашей ошибкой издевался ещё Аристотель! Ещё до Гомера [Симпсона]!»18

Иному покажется, что Аристотель пишет какой-то нумерованный план китайского Большого скачка или похож на коуча, который читает лекцию «Двенадцать предпосылок успеха». Но у меня вообще есть подозрение, что он и придумал эти нумерованные списки, которые так сильно гипнотизируют неподготовленную аудиторию. Итак, там есть «Пять целей софистов в спорах», «Шесть видов софистических опровержений, основанных на неправильном употреблении словесных выражений» и «Семь видов софистических утверждений, независимых от выражений».

Но шутки в сторону – русский человек au rendez-vous des réseaux sociaux (это был намёк на то, что я читал статью Чернышевского о Тургеневе, и вообще французский язык приятно разнообразит текст), так вот, русский человек, болтающий в социальных сетях не очень отличается от софиста прошлого. Разве не знает древнегреческого, да и вообще мало что знает. Очень мало кто из сетевых троллей использует перечисленное Аристотелем как приёмы, большая часть совершает эти ошибки интуитивно, руководствуясь лишь шумом в голове. Итак, Аристотель говорит, что одни неверные умозаключения исходят из ложных посылок, но формально верны, а другие неверны формально. Шесть видов ошибок, построенных на словесной основе, следующие:

1. Омонимия — то есть одно и тоже слово имеет разные значения. Ну и внутри силлогизма одновременно употребляются в разном значении. Это часто происходит в политических спорах, когда слово «любовь», и так довольно широкое, переносится на Родину и Партию. На уровне ложных эмоций это выглядит так. У байкеров подсумок с ключами или мешок с ними же под сиденьем называется «косметичкой», точно так же, как бронежилет на армейском жаргоне звался «лифчиком», а буровики имеют в арсенале слово «косынка». И вот, столкнувшись с неизвестным словоупотреблением, неумелый тролль начинает гоготать: «Гы, гы, они сказали «косметичка»! Нет, в косметичке ничего зазорного нет, байкеры — могут быть неумны совсем по другой причине (или, наоборот, читать Аристотеля), но, если найдётся хоть один участник сетевого srach, знающий подоплёку, тролля постигает неудача. И всё оттого, что в нём возникает сведение мироздания к сладостному стону «Бивис, она сказала «сиськи»!

2. Амфиболия – то есть ситуация, когда уже фраза употребляется в разных смыслах. Это касаемо также политики – в своё время Салтыков-Щедрин писал, в своих очерках «За рубежом»: «Под «бонапартистом» я разумею вообще всякого, кто смешивает выражение «отечество» с выражением «ваше превосходительство» и даже отдаёт предпочтение последнему перед первым. Таких людей во всех странах множество, а у нас до того довольно, что хоть лопатами огребай».

3. Соединение слов при отсутствии логической связи между ними: «Сидящий встал. Кто встал, тот стоит. Следовательно, сидящий стоит».

4. Ложное разъединение слов. «Пять – это два и три; значит, пять есть нечётное и чётное»19 — здесь соединительный союз «и» отождествляется с арифметической операцией сложения, и, к тому же, объектам, находящимся в некоторых отношениях предписывается иметь свойства в тех же отношениях.

5. Неверное произношение изменяет значение слова. Казалось бы, это вовсе не относится к практикам сетевых троллей, но сейчас расплодилось множество людей, что начитывают свои мысли, или же ведут видеоблоги. Я сам видел знойных дам, которые говорят так, что просто можно отдаться им на обеденном… ну, хорошо, на столе в конференц-комнате. Но эти ничуть не прибавляет логики к их суждениям. Или же есть мотивационные лекторы, которых слушаешь, и прямо ощущаешь, что завтра сядешь на диету. Но нет, всё прах и тлен, диеты завтра не будет, а все эти крики, что твой сержант, что кричит тебе в лицо в американских фильмах про армию, брызгаясь слюнями. И неверное произношение слов «Родина» или «Свобода» означает просто «Сдохни». Но если что, нет такой армии, в которой это было бы иначе.

6. Использование путаницы в окончаниях слов, меняющее род время и прочие детали высказывания. Аристотель там говорит о трактовке одного места у Гомера. Это довольно сложно применить в социальных сетях, где пока мало общаются в устной форме. Да и «падонковский язык» уже забыт, а на его месте возникло аморфное дерево языков. Наверное, можно привлечь к этому богатую традицию обсценной лексики, многоточия etc.

Дальше Аристотель приводит семь видов софистических опровержений, независимых от словесных выражений.

1. Тут как раз знаменитое: «Если Кориск не то же, что “человек”, то он не то же, что он сам, так как он человек”. Или: “Если Кориск не то же, что Сократ, а Сократ — человек, то, — говорят они, — признаётся, что Кориск не то же, что человек”; ведь привходяще то, что тот, от которого, как было сказано, отличен [Кориск], есть человек»20 — то есть ошибка привходящего.

2. Ошибка от сказанного и перенос общего на частное (и наоборот). О, это удел насельников ностальгических сайтов, где зомби бормочут: «Было дело, и цены снижали». Там мороженое в вафельных стаканчиках и мысль о том, что раньше-то был рай с гарантированным пайком и бесплатными квартирами. Все исторические картины – сложносоставные, и в любом историческом периоде можно найти что-то привлекательное. Однако ж это не означает, что привлекателен весь исторический период. Или, наоборот, среди людей, защищавших наше Отечество от врагов, были и дурные, но это не значит, что наши доблестные воины все как на подбор, были дурны.

3. Логическая ошибка, которая позднее стала называться ignoratio elenchi, то есть подмена предмета спора. С этим приёмом всё понятно: начали ругаться о несправедливом увольнении дворника, так если не тянете, быстро переведите стрелки на Партию и Правительство и вообще то, как у нас всё выходит дурно, и вот даже все школьники стали неучами. Собеседник поведётся, потому что ему нужно выплеснуть эмоции, вызванные общей несправедливостью жизни, а не конкретным увольнением. Как только он начнёт сыпаться на вопросах Единого государственного экзамена, берите его тёпленьким.

4. Предвосхищение основания (petitio principii), то есть состоит в том, что доказываемое считается уже доказанным. Это, замечу, один из самых важных и сильно действующих приёмов. Всё наше знание об окружающем мире, во-первых, покоится на некоторых аксиомах, которые мы не проверяем, а, во-вторых, мы интуитивно понимаем его неполноту. Мы боимся в этом признаться, и оборот «британские учёные доказали» мы научились отбивать. В своё время меня пугал многотомник Ландау и Лифшица, курс теоретической физики, где между вереницами формул были немногочисленные русские слова, и слова эти были «Очевидно, что:» — с обязательным двоеточием на конце. И, Господь, мне это было совершенно не очевидно, потом и кровью нужно было продираться через эти страницы (я не был гениальным студентом), но поверьте, в сетевом флейме никто и думать не будет, освоить ли ему законы амортизации основных фондов и вникнуть ли в формулу синтетического каучука.

5. Предположение, что если есть одно, то есть и другое, и значит, если есть другое, то есть и то самое первое. Иначе говоря, «обратное – неверно». Тут примеров масса.

6. Ошибка в том, что следствие принимается за причину. «Ветер от чего дует? От того, что деревья качаются?», произносит мальчик Джонни в рассказе О. Генри «Вождь краснокожих»21. Например, человек имеет много средств и покупает предмет роскоши. Но если он покупает предмет роскоши, это вовсе не значит, что него есть много денег.

7. Совмещение нескольких вопросов, предполагающих ответы «да» или «нет». Она нам больше известна по знаменитому вопросу Карлсона фрекен Бок: «Ты перестала пить коньяк по утрам?»

Но тут нужно остановиться, как человек, которого спрашивают о планах на вечер: «Скажи, маленькая, что ты хочешь: чтоб тебе оторвали голову — или ехать на дачу?» Эта фраза из фильма «Подкидыш» (1939), (сценарий Рины Зелёной и Агнии Барто) – вполне себе софизм. Остановиться нужно вот почему: как уже сказано выше, современное облако говорения так устроено, что при всей своей аморфности очень любит нумерованные списки. Двенадцать путей к успеху, восемь правил хорошего переговорщика, семь принципов ведения спора, шесть правил перехода на личности… Всё это производит хорошее впечатление на слушателя, повышает продажи online семинаров, но не всегда улучшает понимание происходящего. Люди думают, что человек, хоть как-то эту ситуацию структурировавший, в ней разобрался. Но люди поступают по большей части интуитивно, даже если прошли платное обучение на вебинарах под названием «Пять способов выстроить диалог». А уж на неподготовленного собеседника слова: «Я вижу тут вторую ошибку по Аристотелю», действуют, даже если вы перепутаете номера. Это происходит из-за неосознанного уважения к авторитету. Так же хорошо работают слова «апория», «эписистема» и что-нибудь на латыни, типа «post hoc ergo propter hoc» или «сui prodest?»

Итак, всё то, на что ругался Аристотель, у тролля становится не пороком, а оружием.

Все люди лгут, но это не страшно, никто друг друга не слушает.

Альберт Эйнштейн (может быть)

Подобно Набокову, говорившему о poshlost, то явление, о котором идёт речь, хочется называть не по-русски, а используя латиницу — srach, чтобы не портить русский язык междустильем. Да и пошлость, записанная чужими буквами, придаёт слову особый оттенок неприличия. Но уж если ты, дорогой тролль, ступил на путь srachs, то должен видеть, что в нём есть важная составляющая – это слова знаменитостей.

На первой стадии srach происходит, когда собеседник (или группа людей) верят в существование объектов и верное изложение их свойств. Спор идёт лишь по поводу того, хороши ли эти свойства, дурны ли объекты и нет ли тут еврейского заговора. Но мгновенно в srach подтягиваются аргументы от сторонних источников. Их призывают на ристалище как старших братьев в дворовую драку. В редких случаях srach остаётся в пределах «моё слово против твоего слова». Но стоит чуть повыситься градусу напряжения, как появляется цитата-дубинка или ссылка-ножик.

И вот что я скажу: большинство цитат из великих людей потеряли свою убойную силу: недаром по Сети бродят демотиваторы, изображающие актрису Раневскую, премьер-министра Черчилля и мудреца Конфуция с печальным криком: «Мы этого не говорили». Множество цитат перевраны, изменены полностью и частично, выдраны из контекста, будто погоны с мундира. Торчат во все стороны нитки смыслов.

Итак, нет ничего более перевранного, чем обиходные цитаты. Это знаменитое «чёрт догадал меня родиться в России с душою и с талантом»22 против народного «с умом и талантом». Известная фраза про «дубину народной войны», которая при всматривании в текст, порождает иные, менее приятные смыслы.

Обиходная цитата часто означает нечто совсем другое, вроде как выражение «ложь во спасение», которого не было в Библии. В 32 псалме говорилось: «Ложъ конь во спасение, во множестве же силы своея не спасется», то есть: «Ненадежен конь для спасения, не избавит великою силою своею». Ложъ путалось с ложь. Атом не был «неделим», а планета — «блуждающей звездой», громоотвод отводил не гром, а молнию. Фарос означал «парус», а не фонарь, фару, не маяк, построенный на этом острове. «В здоровом теле — здоровый дух» — вовсе не вывод, а часть суждения. Никто не бормотал по радио «Sobre toda Espana el cielo esta despejado». По всей видимости, это придумал Илья Эренбург. (Сейчас модно валить всякое авторство красивых фраз о той войне на Эренбурга). Да и незачем было произносить эту фразу по радио, потому что в разных частях Испании мятеж начался в разное время. Черчилль вовсе не говорил о Сталине, сохе и атомной бомбе — эти три компоненты похожи на волка, козу и капусту в многочисленных пересказах. Более того, нигде нет свидетельств того, что английский премьер всем напиткам предпочитал армянский коньяк.

Заёмные слова и образы сами становятся объектом троллинга. Был у меня товарищ, что собирал эти казусы, и собрал их изрядно. Как-то, за столом, он мне сказал назидательно: «Чехов никогда не говорил про ружьё, которое в последнем акте должно выстрелить. Я покивал головой, а потом нашёл у знаменитого знатока цитат Душенко справку: «Перефразированная цитата из письма Чехова к А. С. Лазарчеву-Грузинскому от 1 ноября 1889 г.: «Нельзя ставить на сцене заряженное ружьё, если никто не имеет в виду выстрелить из него». Чехов. Письма, 3:273. Также в беседе с И. Гурляндом летом 1889 г. в Ялте: «Если Вы в первом акте повесили на стену заряженное ружьё, то в последнем оно должно выстрелить»23. То есть троллинг вокруг цитаты оказывается многослойным. И человека, позвавшего Чехова в srach, могут щёлкнуть по носу, а потом по носу щёлкнут уже щёлкнувшего.

Следы фразы «Русские долго запрягают, но быстро едут» ведут к Бисмарку, потом рикошетируют к Чехову, который в «Записной книжке» 1901 года писал: «Медленно запрягать, но быстро ездить — в характере этого народа, сказал Бисмарк», уж не говоря о том, что у Даля есть пословица: «Не скоро запряг, да скоро приехал»24.

Кстати, часто приводят пример дружбы Чехова с Буниным, которую прекратило письмо, которое Бунин написал «в минуту жизни трудную». Он рассказывал другу о печали, невозможности писать, о ночных кошмарах и подступающем безумии. На что Чехов ответил телеграммой: «Вы, батенька Иван Алексеич, просто поменьше водки пейте», — но всё это легенда, не было таких писем, всё выдумано. В общем, никому нельзя верить, и мир непознаваем.

Бродячие цитаты мутируют точь-в-точь как вирусы. Кто-то что-то слышал и тут же присвоил авторство, а то и сунул кому-то из великих, будто окровавленный нож – для того, чтобы на нём остались чужие отпечатки пальцев. То, как присваивается авторство даже интереснее, чем самая суть этих как бы мудрых слов.

У меня самого в голове, впрочем, как и в записных книжках, живут тысячи цитат и образов, и я постоянно боюсь, что я, сам того не понимая, украду чьи-то слова. И это заметят не сразу (всё же взято не у Пушкина), но заметят, заметят, выволокут меня из норки, такого толстенького, такого симпатичного, с аккуратно подстриженными ногтями, и... Впрочем, это я, кажется, украл у одного итальянца. Именно из этого страха и вырос мой интерес к искажённым цитатам или цитатам с искажённым авторством. Перевранные цитаты вредоносны и мешают нашему делу познания точной истины. Наш многострадальный народ они провоцируют на упрощение реальности, что делает его беззащитным.

На сайте, где я зарегистрирован уже много лет, и подростки анонимно задают мне вопросы, одним из частных был «Цитата, которая окрыляет и вдохновляет тебя каждый день?» Мне казалась дикой сама постановка вопроса. Вот ещё! Каждый мой день таков, что какие-то цитаты не могут на него повлиять ни в какую сторону. Прочь, прочь пошлые обрывки мыслей незнакомых людей, я не буду переписывать вас на листик с сердечками!

Есть хорошая история о том, как неловкая цитата намертво приклеивается к человеку и начинает жить на манер подпоручика Киже. Американская журналистка и кинокритик Полин Кель (1919-2001) была чрезвычайно знаменита, многие писали об её уме, влиятельности и успехе. Но в 1972 году, после выборов (тогда выиграл Никсон), Полин Кель во время своей лекции сказала: «Я живу в очень особенном мире. Я знаю только одного человека, который голосовал за Никсона. Где они, я не знаю. Они вне моего понимания. Но иногда, когда я нахожусь в театре, я их чувствую»25. При этом в людских умах эта цитата мгновенно превратилась в «Удивительно, что Никсон победил. Я не знаю никого, кто бы за него голосовал». У нас эта мысль тоже выражена в области кинематографа: «Видишь суслика?» – «Нет» – «Вот и я не вижу. А он есть».

Победное шествие выдуманной цитаты было не остановить, со временем она потеряла даже воображаемое авторство и стала приписываться всем тем людям, которых хотели упрекнуть в сбое логического мышления.

И вот что, начинающий тролль, я могу посоветовать: ты можешь орудовать цитатой, как дубиной, но прежде всего подумай на два-три удара вперёд, годное ли у тебя в руках оружие. Может, его выбьют у тебя из рук, а то и стукнут больнее, показав более глубокое знание обстоятельств и времени действия.

Цитаты в нашей жизни — что-то вроде короткого псалма. Роль их совершенно религиозная. Вынесенная в эпиграф, она – будто молитва перед дорогой.

И, кстати, между мощами и цитатами есть что-то общее. И для знаменитого человека эта ситуация становится особой посмертной мукой. Его слова, продуманные, сказанные искренне или брошенные небрежно растаскиваются по кускам, кладутся в ларцы-раки сетевых srachs, и если цитата длинная, подвергается дальнейшему дроблению и додумыванию. Донорские почки-слова пересаживают по частям, и в итоге выходит не обсуждение, а какой-то остров доктора Моро, населённый уродливыми смыслами.

Цитат стало избыточно много, и они питаются нашей верой.

— Какьие ваши доказательстффа?!

«Красная жара» (1988)

Есть такое известное слово «пруфлинк» (proof link), то есть ссылка, подтверждающая высказывание. Сетевые тролли привыкли кричать в ответ на оспариваемое суждение: «Пруф или сифа!» (ну это совсем старики), а также «Пруф или не было!». Это клише есть и у англоязычных насельников социальных сетей (Proof or GTFO!), что ещё раз доказывает правоту идей марксистского интернационализма. Есть и менее заметный термин «пруфпик» и его вариант «пруфскрин». Ситуация с ним, кстати, куда интереснее, чем с буквами. Сейчас многие люди научились читать метаданные файлов, и простая манипуляция с изображением не проходит. Не говоря уж о том, что поисковые машины в Сети позволяют понять, не использовалось ли это изображение в другом месте и не отрезана ли от него при кадрировании какая-нибудь знаковая часть.

Но иногда пруфпик производит просто убийственное впечатление.

Но мы вернёмся к буквам. Идеальный саркастический ответ на требование пруфлинка иллюстрирован на одном сайте фразой: «Человек, давший ссылку сюда, оперирует фактами. Я гарантирую это», на которую можно дать ссылку. Спор в Сети позволяет привлечь на помощь источник или изображение, которое вообще всегда сильнее воздействует на публику. В устном споре за столом такая помощь почти невозможна, разве что какой-то раненный на колчаковских фронтах человек задирает рубашку и показывает шрамы. Упрекнувшие его в собачьем происхождении при этом не всегда удовлетворены: неизвестно где можно получить рубец, и только врач-эксперт может воскликнуть: «Да это у вас не от штыка, а от скальпеля!»

В случае пруфлинка спорщик становится похож на пару сыщиков, один из которых говорит: «Что касается последнего пункта, то тут вас никак не проверишь, – сказал я, – но кое-какие сведения о возрасте этого человека и его карьере мы сейчас отыщем. Я снял со своей маленькой книжной полки медицинский справочник и нашёл нужную фамилию. Там оказалось несколько Мортимеров, но я сразу же отыскал нашего посетителя и прочёл вслух всё, что к нему относилось: «Мортимер Джеймс, с 1882 года член Королевского хирургического общества. Гримпен, Дартмур, графство Девоншир. С 1882 по 1884 год – хирург Чаринг-Кросской лечебницы. Удостоен премии Джексона по разделу сравнительной патологии за работу “Не следует ли считать болезни явлением атавистического порядка?”. Член-корреспондент Шведского патологического общества. Автор статей “Аномальные явления атавизма” (“Ланцет”, 1882), “Прогрессируем ли мы?” («Вестник психологии», март 1883). Сельский врач приходов Гримпен, Торсли и Хай-Бэрроу”»26.

Интересно то, что медицинский справочник, картотека дворянских родов или ящичек, содержащий справки о прежних делах, оказываются истиной в последней инстанции – по крайней мере, в рассказах или романах. Бессмысленно предполагать, что в энциклопедию вторглась опечатка, а архивное дело детектива подчищено, но на то он и есть, художественный текст, полный условностей.

В сетевом споре пруфлинки должны интуитивно проверяться: во-первых, на точность цитирования (а то мало мы знаем оборванных на середине цитат, искажающих саму суть высказывания, подменённого авторства и прочего шулерства). Во-вторых, это проверка авторитетности источника. Одно дело – Большая советская энциклопедия, а другое – невесть куда сгинувшая газета «Тайная власть» или же одна из тех телевизионных передач, где «собаки лают, а руины, наоборот, говорят».

Большой советской энциклопедии, разумеется, во всём верить на слово нельзя. Многие статьи её написаны особым идеологическим языком, она смещает акценты, но всё же её писали неглупые люди, за спинами которых стояла многослойная редактура, корректура и цензура. В ней, конечно, случаются опечатки, но и из идеологических её статей можно извлечь много полезного, умея пользоваться принципом историзма, а уж про излучение Вавилова-Черенкова или атомный вес водорода там писали сущую правду. А вот ссылка на издание безответственное (особенно, очевидно безответственное) сразу вредит вашим позициям в сетевом споре, если, конечно, вы не хотите сыграть именно на этом. Все обороты типа «Британские учёные доказали» или подпись в конце статьи «По материалам Интернета» давно стали мемами. Они уязвимы, но действенны, если, конечно, вас не схватили за руку или даже не вцепились в неё зубами. Есть масса способов парировать упрёк и в цитировании Википедии.

Сила ложных цитат или неавторитетных источников крепко стоит на могучем фундаменте человеческой лени. Грамотный тролль чувствует эту слабину и всегда пользуется ей. Особенно эффективно это выглядит в рамках так называемого «галопа Гиша». Дуэйн Гиш (1921-2013) был американским креационистом, который заваливал своих оппонентов внешне простыми вопросами, но ответ на них требует профессиональных знаний. А мы с вами согласимся, что большинство спорщиков социальных сетях (причём с обеих сторон) являются дилетантами. Требование пруфлинков на каждое слово легко выводят оппонента из себя, и, наконец, он срывается на фразу: «Вас, что в Гугле забанили?» или брезгливое «Посмотрите в Сети». В этот момент тролль радостно хлопает в ладоши и кричит: «Слив засчитан!»

Но мы не забываем о том, что троллю важна публика, а простые вопросы очень нравятся профанической публике, а серьёзные ответы на них, (буде таковые окажутся), скучны и их мало кто дочитывает.

Может показаться, что ложные ссылки и апелляция к сторонним авторитетам, которые вовсе не подтверждают мнение, работали только в доинтернетную эпоху, а ныне всякий спорщик может посмотреть и проверить действительно ли кто-то великий на стороне оппонента. Нет, это вовсе не так.

Во-первых, для этого нужен оппонент с навыком гугления, человек, умеющий отделять сетевой шум от исконного высказывания.

Во-вторых, некоторые ссылки ведут на архивы. Вам скажут: «Это цитата из письма Сталина Фадееву. РГАЛИ. ф. 379 оп. 5 ед. хр. 42. л. 2 об.» И вот результат: собеседник тушуется перед этим магическим заклинанием. Нет, он может получить разрешение, отправится в архив, заказать искомую бумагу и убедиться, что там сказано что-то другое. И вот он победно ворвётся в разговор, но разговора-то никакого уже нет. Война закончена, по развалинам Рима-Флейма гуляет ветер, а среди руин пасутся козы. Продолжительная полемика и паузы хороши для судебных и научных споров, а в социальных сетях дорога ложка к обеду. Флейм напоминает тот момент бракосочетания, известного нам по фильмам, когда священник говорит: «Если кто-то знает, почему этот брак не может состояться, пусть говорит сейчас или молчит вечно». Поэтому небрежно брошенное: «Нет, это говорила Раневская! Что я, почтенной публике Раневскую цитировать буду? Да и то, погуглите переписку Раневской с Яблочковой», — высказывание почти безопасное.

На реплику «Басё такого не писал» можно ответить: «Вы невежда. Посмотрите книгу Асо Исодзи «Басё. Сона сакхунин то сёгай». Токио, 1957 год. Эта книга действительно существует, кстати. И название её переводится как «Басё: жизнь и творчество» — но кто ж потащится за ней и будет переводить японский текст в неверном свете свечи? Прекрасны так же ссылки на неоцифрованные произведения на норвежском или арабском языках.

Как мы помним, все слова про политику приписывают Черчиллю, про русское государство — Салтыкову-Щедрину, весь юмор — Раневской, а всё восточное — Конфуцию. Но стоит только отрешиться от Конфуция, и начать работать с поэтом династии Мин Сунь Вчай, то успех обеспечен. Разве какой-нибудь китаист нахмурится... да и махнёт рукой. Специалиста давно посетило отчаяние, которое, как известно, род мудрости, и костыль давно не дрожит в его судорожной руке.

Но под конец я должен сказать утешительную для начинающего тролля вещь. Пруфлинки, в том числе ссылки на издания из бумажной плоти и крови – очень полезная вещь. Создайте у себя файл-библиотеку из расхожих ссылок, обновляйте её, и она вам пригодится, даже если вы не будете защищать диссертацию. Заодно и сами прочитаете, на что ссылаетесь. А что может быть полезнее добытого неважно — в боях и мирным путём — знания?

Все они более или менее мерзавцы, и, глядя на них, просто тошно, но беда наша та, что тошнота наша никогда не доходит до рвоты.

Фёдор Тютчев — Н. И. Тютчеву, 13 апреля 1868 г. Петербург

Лучше всего (и неуязвимей) стиль добродушного меланхолического человека, который только-то и хочет, что разобраться в проблеме.

Во-первых, у вас есть шанс действительно разобраться в проблеме,

Во-вторых, кто лучше выглядит — добродушный человек, держащий за спиной монтировку или брызгающий слюной, с выкатившимися от ненависти спорщик с пустыми руками.

Не будьте агрессивным. Это и в жизни-то непродуктивно, а здесь и вовсе не нужно.

Есть известная история про то, как вежлив был Уинстон Черчилль, который и не подозревал о будущих сетевых перепалках, а много лет назад вёл переписку так: «“Сэр! Вечером 7 декабря правительству его величества в Соединенном Королевстве стало известно, что японские войска без предварительного предупреждения в форме объявления войны или ультиматума, грозившего объявлением войны, произвели попытку высадиться на побережье Малайи и подвергли бомбардировке Сингапур и Гонконг.

Ввиду этих вопиющих актов неспровоцированной агрессии, совершенных в явное нарушение международного права и, в частности, статьи 1 Третьей Гаагской конвенции, относящейся к началу военных действий, участницами которой являются как Япония, так и Соединенное Королевство, послу его величества в Токио поручено информировать японское императорское правительство от имени правительства его величества в Соединенном Королевстве, что между двумя нашими странами существует состояние войны.

С глубоким уважением, сэр,

имею честь быть Вашим покорным слугой

Уинстон С. Черчилль”.

Некоторым не понравился этот церемонный стиль. Но, в конце концов, когда вам предстоит убить человека, быть вежливым ничего не стоит»27.

Так он описывал происходящее в книге «Вторая мировая война», за которую (в частности) получил Нобелевскую премию по литературе.

Мне рассказывали, что в британских общественных местах, и даже в автобусах раньше часто висели таблички «I don't get mad, I get even». То есть: «Я не злюсь, я делаюсь ровным». Это прекрасное пожелание избавиться от ссор в общественном транспорте и присутственных местах, но на самом деле, сообщали те же люди, «get even» значит говорить ровным тоном и сводить счёты. И в этом какая-то важная правда для современного тролля. Если уж вы хотите свести счёты и оскорбить человека, то сделайте это меланхолично и небрежно. Я уверяю вас, что это самое обидное.

Если вы выбрали себе собеседника, которого это не заденет – городского сумасшедшего или пьяного – тут уже вы сами виноваты. Но нормального человека задевают именно спокойные оскорбления. Это, кстати, касается и государственной пропаганды: если пропагандист кричит, плюётся, не может сдержать бешенства – это никуда не годится. В этом слабость казённой пропаганды, выдаваемой за усердие.

Не очень умному начальству это понравится, но для вечности не подходит.

Британский подход мне очень нравится, ведь в нём заключён очень важный риторический приём – не прямое называние, а делегирование слушателю или читателю возможности додумать происходящее. Это некоторое преуменьшение (understatement). Оно совершенно прекрасно работает в рамках английского юмора, правда не всегда применимо в обыденной жизни. Был такой случай во время Корейской войны в начале пятидесятых годов XX века. Один из батальонов Глостерского полка, на реке Имдасин был атакован превосходящими силами северо-корейской армии. В этот момент американцы связались с ними, и английский полковник отвечал: «А bit sticky, things are pretty sticky down here», то есть «Здесь несколько липко». Американцы решили, что всё не так уж плохо, а на самом деле на англичан насела целая китайская дивизия, воевавшая на стороне Севера. Подкрепления не было, и из более шестисот англичан осталось двадцать28.

Но в любом случае тролль должен знать, что для сторонних зрителей британская невозмутимость среди общей драки в баре куда лучше, чем испанская ярость.

Это касается и русских споров за клавиатурой. Не пишите серьёзно, не разговаривайте с оппонентом на выдуманном возвышенном языке. Хуже разве что произнести, закатив глаза к небу: «Час мужества пробил на наших часах и мужество нас не покинет» или «Бывали хуже времена, но не было подлей». Троллинг дело вообще не серьёзное. Меньше пафоса и эмоций, даже если вся ваша семья погибла в Освенциме, а вы разговариваете с антисемитом. Во-первых, если так, то зачем вы с ним разговариваете? Вы что, идиот? Во-вторых, пафос ужасно плохо смотрится. Он вообще чрезвычайно скоропортящийся продукт. Перефразируя детский анекдот, произнести пафосную речь в социальных сетях все равно что написать в штаны на морозе: сперва тепло и приятно, а потом холодно и мокро.

Троллить нужно иронично, но в меру. Многие тролли выдумывают ироничный вычурный язык, насыщенный странными словами — «Паки, паки... иже херувимы! Вельми понеже... Не то Карп Савельич Якин, не то Иван Васильевич Бунша». Надо вам это? Нет, сторонний зритель не любит ни пафосных людей, ни кривляк. Если вас полюбили за эти качества – ждите беды.

И если уж зашла речь об эмоциях для тролля, то постарайтесь не материться. Люди, как правило, матерятся некрасиво. Особенно некрасиво матерится та прослойка, что образовалась между людьми работящими, привязанными к земле, станку или охотничьему промыслу, и теми, кто достиг мудрости и познал древние языки. Этот промежуточный класс матерится в сетях так, что его речь превращается в собачий лай. Это всё стыдно, удивительно некрасиво, и, уверяю вас, оставит у вас самих дурное послевкусие, даже если ваш оппонент не выдержит и ответит тем же.

Кстати, отечественный интеллигент часто хочет выругаться, обозвать как-то соперника, медлит секунду, собирается силами прежде, чем произнесёт и простое слово <нрзб>. Иногда он пишет его латиницей, заменяет отточием... Всё это никуда не годится. Говорите и пишите слово <нрзб> гордо и смело, вот как я сейчас. Но только это всё нужно делать к месту.

Конечно, разозлить собеседника — святое дело, но тут важно самому не быть смешным.

Выпишите в тетрадочку или специальный файлик «восточный орнамент» срамных слов — желательно в распространённых выражениях. Тут годится и простое «ну <нрзб> теперь», которым вы встретите пафосный пассаж собеседника или «приходи, Маруся, с гусем, чем-нибудь займёмся и закусим» — уже для его предложений, сделанных не по чину. И помните, что иносказание всегда действует сильнее, чем прямая обсценная лексика: она заставляет оппонента или зрителя хоть на секунду задуматься и остановиться, а это дорого стоит. Но если площадка позволяет прямые оскорбления, то не надо жеманиться.

Как мы уже говорили раньше, оскорбления в нашем богоспасамом Отечестве – вещь подсудная. Я от души не желаю вам быть привлечёнными к ответу, и скорблю по тому времени, которое я застал. Это было время, когда всё, что произошло в Сети, должно было оставаться к Сети. Аргументация в спорах была внутренней, а не в виде внешней силы. Угрозы не были быть сильнее необходимых. Старички – насельники социальных сетей — помнят знаменитый оборот «Вы меня не знаете, и это прискорбно», ну и дальше про запах могилы. Этот пафос силы воспринимался тогда с юмором, потому что волки были сыты, овцы – целы, а пастуху стоял памятник. Но теперь всё чаще выходит, что все решили играть в футбол, а вратарь выкатил на поле пулемёт. Спору нет, хорошо, что у тебя есть пулемёт, чек из магазина на него, и ты хорошо умеешь стрелять. Но тут футбол, и призыв к извинениям в стиле какого-нибудь восточного князя всегда выглядит несколько неловко. Понятно, сейчас и за ссылку можно срок получить (каламбур невольный), но тут всё же концепция в другом: как устроить потеху, чтобы нам за это ничего не было, и все ушли по домам без пролития крови. Но лучше уж вы будете рычать на незнакомых людей в виртуальном пространстве. Ведь в тот час, когда человеку страшно и он ощущает несправедливость мира, он полон искренним возмущением. Поэтому ему хочется загрызть виноватых. Но виноватые оказываются очень далеко, а грызть кого-то надо. Поэтому он грызёт ближних, а то и домашних.

Пастух на нежной свирели воспевает свою любовь; вокруг его летают зефиры и тихим дыханием приятное производят ему прохлаждение.

Н. И. Новиков. «Живописец». (1775)

Протоиерей Михаил Ардов, записывал за Ахматовой так: «В разговоре о склонности великих русских писателей на вершине славы переходить от литературы к прямому проповедничеству Ахматова сказала:

— По-моему, это только у русских. Коля Гумилев называл это “пасти народы”. Он говорил: “Аня, отрави меня собственной рукой, если я начну пасти народы”»29.

Писатель, не сочиняющий истории, а перешедший на пастушескую работу – довольно тяжёлое зрелище. Это не вполне получилось у Достоевского и Толстого, а они были богатыри, не вы. (Себя-то я уж и вовсе не сравниваю ни с кем.) Но всякий сетевой тролль всегда хочет перейти на ступень выше. Так он задевал скромных неизвестных людей со стёртыми никами, а если будет слава, то, возможно, он и самого Бога схватит за бороду. Да что там Бога! Намекнёт на Государя.

Имеет смысл поговорить о том, в чём риски пастушеской народной службы. И вовсе не в том, что можно быть ввергнутым в узилище — это может случиться и за меньшие прегрешения, чем сетевой троллинг. А в том дело, что человек, не склонный к размышлениям и продуманным действиям, может оказаться в нелепой и глупой ситуации. Его будут вспоминать только по ненужному спору, дурацкой фразе до конца жизни, а то и после. Как ту, например, женщину, что во время телемоста с Америкой крикнула: «В СССР секса нет!».

В книге Георгия Данелия «Безбилетный пассажир» есть такое место: «В двадцатых годах в Грузии за национализм посадили почти всех ведущих писателей и поэтов. А молодого прозаика К. Г. не посадили. Ему стало обидно, он надел черкеску, папаху, сел на лошадь и стал гарцевать перед окнами здания ЧК.

Из окна выглянул усталый от ночных допросов председатель ЧК:

— Иди домой, Котэ! — сказал он. — Тебя никто за писателя не считает!»30

Разумеется, не нужно проверять эту историю, и даже не важно, кто имеется в виду под инициалами. Мне рассказывали, что это Константин Гамсахурдия, но, право же, замените фамилию на любую другую, и убедитесь, что это совершенно неважно. А важно то, что в политике, любви и сетевом троллинге принципиально, какое впечатление вы производите на людей. Вот произведёте хорошее – люди за вами пойдут (может, и напрасно). А будете смешны и нелепы, с вами приключатся беды, и даже от той аудитории, которую вы собирались покорить.

В романе Бориса Пастернака «Доктор Живаго» есть история маленького человека, эпизодического персонажа, который пытается убежать от солдат, которые подозревают в нём шпиона. Про него Пастернак пишет так: «В последние месяцы ощущение подвига, крика души бессознательно связалось у него с помостами и трибунами, со стульями, вскочив на которые можно было бросить толпящимся какой-нибудь призыв, что-нибудь зажигательное. У дверей вокзала под станционным колоколом стояла высокая пожарная кадка. Она была плотно прикрыта. Гинц вскочил на её крышку и обратил к приближающимся несколько за душу хватающих слов, нечеловеческих и бессвязных. Безумная смелость его обращения, в двух шагах от распахнутых вокзальных дверей, куда он так легко мог бы забежать, ошеломила и приковала их к месту. Солдаты опустили ружья.

Но Гинц стал на край крышки и перевернул её. Одна нога провалилась у него в воду, другая повисла на борту кадки. Он оказался сидящим верхом на её ребре. Солдаты встретили эту неловкость взрывом хохота, и первый спереди выстрелом в шею убил наповал несчастного, а остальные бросились штыками докалывать мёртвого»31.

Страшная история, между прочим.

Единственное, отчего я не держу её при себе, это то, что она полезна для начинающего тролля. И главная мораль этой басни: не красуйся, не принимай позу, не делай из себя трибуна, пастуха народов. Если у тебя возникли такие мысли, то вбеги в двери вокзала и затеряйся в толпе. Нет, есть настоящие ораторы, властители масс, но ты, маленький тролль, не равняйся на них. Это профессионалы, а ты – любитель. Кстати, одного прекрасного оратора его соотечественники-итальянцы повесили вниз головой. Эта участь не лучше, чем умереть, сидя на кадке.

В общем, всё время нужно думать, задавать себе вопросы: «Что это?», «Зачем это я делаю?», «Что из этого следует?», — а я знаю, как это утомительно. Тем более, если сетевой житель захочет быть нравственным ориентиром для своих народов. С теми ориентирами, которые призывают есть христианских младенцев и отравлять колодцы – разговор короткий. Другими словами, люди, проповедующие чистое кристаллическое зло не интересны в своём поведении. Но если мы ведомы благими намерениями, то, отдавшись эмоциям, вовсе не гарантируем своего признания у народа. У соратников и близких это легко, а у циничной массы – сложно.

Как-то я прочитал в журнале «Знамя» чудесное интервью Светланы Алексиевич «Мир спасёт гуманитарный человек». Особенно мне в нём понравился пассаж: «Когда я оказалась в Афганистане, я поняла, что человек, взявший в руки автомат, становится другим, не тем, кого мама водила в хореографический кружок. В него как будто вселяется злой демон, вскормленный военной культурой, которая пронизывает наше общество. <…> Но я никогда не стреляла. И автомат в руки не взяла, как мне ни предлагали. Ни разу»32.

Это хорошая антивоенная позиция, можно даже сказать, экзистенциальная. Печаль была в том, что на сайте писательницы висел снимок, где она в форме без знаков различия, позировала с автоматом АКС-74У.

Память человека, а писателя в особенности, чрезвычайно пластична.

Бунин, разозлившись на обидную для него сцену в ресторане, изложенную Набоковым в Других берегах», говорил, что Набоков нехорош (в других выражениях), а сам в дневнике записал, что никогда не был с Набоковым ни в каких ресторанах. И подчеркнул ещё эти слова. Но он-то писал это в дневнике, не предназначенном к чтению, а тут мы имеем дело с нобелиатом-документалистом.

Извечная беда всех людей, что борются за доброе дело в том, что им хочется чуть преобразовать действительность, чтобы она была стройнее и понятнее. Но часто выходит, как в сказке мной горячо любимого писателя Сахарнова о морском петухе-тригле. Если кому лень её читать, то там рассказано вот о чём: появилась в море новая рыба и ласкиря (это тоже рыба) послали посмотреть на неё. Он вернулся и говорит, что спина бурая, брюхо жёлтое, плавники, как крылья, синие с золотом, а опустится на дно, выпустит из-под головы шесть кривых шипов, и пойдёт на них, как на ходулях. Идет, шипами песок щупает. Найдет червя — и в рот…

Другие рыбы не поверили, посылали ласкиря раз за разом, и, наконец, он говорит, что на хвосте у неё чёрное пятнышко. Ну, тут ему поверили — раз чёрное пятнышко разглядел.

«Отправились все к незнакомой рыбе.

Нашли. Назвалась она морским петухом-триглой.

Смотрят — верно: спина у неё бурая, брюхо жёлтое, плавники синие с золотом, глаза голубые.

Правду говорил ласкирь.

А шипы? Есть шипы. Прошлась тригла на них.

И это правда.

А голос?

И голос есть. Заскрипела, заверещала так, что все отскочили.

И тут ласкирь прав.

Вон и хвост такой, как он говорил, — обыкновенный, лопаточкой... Э-э, а чёрного пятнышка-то нет!

Обрадовались рыбы, крабы. Схватили ласкиря и учинили ему трёпку. Не ври! Не ври!

И зачем он сгоряча это пятнышко выдумал?..

Много ли нужно добавить к правде, чтобы получилась ложь?

Не много — одно пятнышко»33.

Если кто-то решил, что я о политике, то это не так. Как уже сказано в главе про логику сетевого флейма, я много раз был собеседником расстающихся супругов, да и просто расстающихся. Каждый из них рассказывал вполне убедительную историю. И в этих историях всегда появлялась удивительная деталь, такая, которую не забудешь никогда. В этот момент я говорил себе: «Но, позвольте, я ведь и там был, и не помню этого?!» Но и не проверишь ведь.

Но если вы захотите пасти народы, то за вами будут ходить толпы досужих троллей, проверяя ваши слова. И горе вам, если они найдут что-то – нет, не страшное, а унизительно-смешное. Проповедника вегетарианства обнаружат с куском сала в зубах, любителя учёности и латинских цитат поймают на ошибке, поборнику нравственности будут совать под нос его фотографии с неодетыми девицами. Быть пастухом народов сложно, почти невозможно. Будьте собой, борьба с несправедливостью может вестись и на этой позиции.

Мы всё время находимся в облаках мифологических сознаний. Всяк оправдывает своё право на мифологическое сознание, при этом становясь зеркальным отражением своего оппонента — раз ему можно, так и мне. Раз он скрыл что-то, то нам можно что-то придумать, додумать. Вставить деталь. Усилить, так сказать, позицию.

Всегда есть серая зона, где мы не знаем что-то точно — она везде есть, в делах давно минувших дней и в ужасе современности. И в рассказах о былых любовниках. Вообще везде.

Она рождает искушение добавить краски, и фольклорная деталь всегда срабатывает. Но потом, увы, может быть неприятно. Вы вскочите на кадку, и толпа на миг будет вам повиноваться. А потом доски начнут трещать, и вы окажетесь в положении героя знаменитого романа.

Нет, истинно говорю я вам: добродушие и ирония – вот настоящее оружие тролля.

Ведь в чем суть медиа-бизнеса? Когда к людям приходит горе, постарайтесь хорошенько его продать в виде новостей — и будет вам счастье.

Виктор Пелевин. «S.N.U.F.F.»

Маленький человек, такой, как вы и я, во время любых катаклизмов оказывается очень жестоким существом. Он несётся на запах крови, чтобы ни случилось, — упал самолёт, разверзлась земля, поглотив город, прилетел метеорит, или началась война. Такой человек не кровожаден по своей сути (хотя бывают люди, которых тянет на вид мёртвых тел, я сам видел таких). Всё дело в том, что всякое несчастье, особенно затрагивающее человека косвенно, напоминает ему, что мир вовсе не находится под его контролем. А маленький человек хочет контролировать мир или хотя бы знать, как и что в нём происходит, то есть обладать точным знанием. Именно поэтому, когда падает самолёт, все сетевые жители мгновенно становятся пилотами и авиадиспетчерами, когда начинается эпидемия, они превращаются в вирусологов, а когда люди стреляют друг в друга, то из блогеров, как из военной академии, случается ускоренный выпуск форменных генералов и адмиралов. В общем, это способ защиты от непознаваемости мира: сложно в нём жить, когда мироздание вертит тобой, как хочет, а ты и не понимаешь ничего.

В давние, сравнительно мирные времена, чуть не в прошлом веке, я наблюдал обсуждение одной авиакатастрофы. Её, разумеется, расследовала официальная комиссия, но известно, как это происходит: в телевизоре сперва показывают поле, покрытое какими-то рваными кусками, будто гигантский ребёнок проказил с бумагой. Потом человек в комбинезоне находит чёрный, а, вернее, оранжевый ящик. Через некоторое время зрителям показывают обломки самолёта, разложенные в каком-то ангаре, и вот, спустя пару месяцев, комиссия делает заключение. Но маленькому человеку нужно понять всё сразу, иначе ему страшно. Через два месяца он и не вспомнит об этом происшествии, потому что на его разум, как речные отложения, осядут другие события. И вот в Сети яростно спорят об ошибке лётчиков, усталости металла, птице, залетевшей в двигатель, и прочих обстоятельствах. В такие моменты людям нужно компенсировать свое бездействие и невозможность контроля. И именно в это время начинается пир троллей. Одни защищают неважно какое суждение, другие атакуют защищающих. Те люди, которые в этот момент заняты, — ищут черные ящики, спасают пострадавших, хоронят погибших, в этом не участвуют. Эмоциональное облако накрывает непричастных. Ну как непричастных: кто-нибудь обязательно напишет: «Недаром Хемингуэй говорил: “Не спрашивай, по ком звонит колокол. Он звонит по тебе”», — оно и верно. Бродский говорил, что в моменты трагедий гибнет не герой, а хор (вот здесь авторство указано верное).

Тролли приходят не на запах крови, они являются почуяв запахи страха и отчаяния.

Для начала, конечно, есть ничего не чувствующие боты-тролли. Они вынимают из электронных карманов дурно написанные тексты и проборматывают их, будто нищие в электричке. В любом вагоне этот текст остаётся одинаков, да и сами нищие неразличимы. Издеваться над этими троллями – себя не уважать. С большей радостью можно пинать мусорные урны.

Вторая категория – это такие же тролли на окладе. То есть живые люди, производящие фразы и даже связные предложения и снабжённые интеллектом, мало отличимым от искусственного. Вокруг них есть много мифологии и мало точного знания об их эффективности. Не той эффективности, что нужна для написания отчётов гипотетическому начальству, а той, за которую платят деньги в бизнесе, той, что решает понятную материальную задачу. В вирусную рекламу я верю, а вот случаев успеха у вирусных троллей я не припомню. Обычным троллям с «троллями на окладе» связываться я бы не советовал: ваш собеседник не очень умён (если он пошёл на такую службу), эстетического удовольствия от srach’а с ним вы не получите, но, главное, вам будет отравлять жизнь ощущение, что он получает деньги за стук по клавишам, а вы нет.

Третья категория троллей времён большой беды – люди, питающиеся чужим (иногда – своим) страхом. Чужой страх превращается во власть, которую в момент беды и переформатирования обычной жизни можно просто подобрать с земли. Эти тролли производят огромное количество инструкций по выживанию и моральных призывов. Как правило, эти призывы неконкретны, что-то вроде: «Помогайте людям, пейте больше воды, посадите репу». То есть это всё довольно правильные советы, и вокруг них тут же набирается толпа обожателей (в конце концов, репа – довольно хорошая вещь), а на эту толпу набегает другая – любителей морковки, к примеру. Формируются сообщества, происходят яростные наскоки стенка на стенку, летит ботва во все стороны. Кто-то кричит, что если уж наш «Титаник» тонет, то мы должны брать пример с музыкантов, что продолжают играть на кренящейся палубе. Но я наблюдаю печальную картину: музыканты 2.0 перестали играть и вовсю лупят друг друга скрипками и духовыми за неверно взятые ноты. Это тоже, конечно, развлекает публику, но не так, как этого можно было ожидать.

Четвёртая группа наших подопечных – сетевые жители, которым просто страшно, и они в немыслимых количествах воспроизводят свой страх. Именно они написали слово «конец» в разных интерпретациях миллиарды раз. Но, к сожалению, они пишут не только его, а, озираясь, находят вокруг множество деталей, украшающих их нехитрые высказывания. Они хотят к чему-то примкнуть, причём всё равно куда, но куда-то надо. Они непоследовательны, и именно эти люди, обладающие большим количеством свободного времени и навыками связной речи, становятся урановым топливом для войны в социальных сетях.

Надо сказать, что мотивы у сетевых троллей смутного времени могут быть совершенно разными – небольшая копеечка, возможность собрать вокруг себя паству, психотерапевтическое выговаривание. Но более того, это могут быть осознанные мотивы и совершенно бессознательные. Есть такой философский термин, пришедший к нам из античности – «парресия». Означает он «необходимость говорить всё». От него образуется слово «парресиаст», но ясно, что в нашем богоспасаемом Отечестве можно крепко поплатиться за такое словообразование. Понятие парресии возлюбил французский философ Мишель Фуко и много о нём говорил. В частности, он считал, что настоящий парресиаст – это человек, рискующий своим положением, то есть критикующий начальство, власть, жену… Нет, про жену — это я увлёкся. В качестве иллюстрации Фуко приводил разговоры Платона с тираном Дионисием Сиракузским, но у нас есть пример ближе. В пьесе Михаила Булгакова «Бег» есть персонаж по фамилии Крапилин. Он вестовой — солдат в Белой армии и в какой-то момент начинает говорить с её командующим генералом Хлудовым, будто пророк с языческим царём. Недаром он бросает ему: «Шакал, как в книгах написано!» В пьесе, в отличие от фильма, после приступа парресии солдат молит о пощаде. Генерал отвечает ему: «Нет, плохой солдат, ты хорошо начал, скверно кончил, повесить его». Правда, этот вестовой потом является генералу в бреду, но, кажется, что это не тот вид посмертия, о котором мечтал солдат.

Многие тролли в какой-то момент обнаруживают, что со стороны могут показаться не обычными сетевыми хамами, а теми самыми адептами свободной речи, о которых говорил французский философ. Но тот оговаривался, что парресиаст должен получить право на высказывание. Только лучший из граждан, моральный авторитет имеет право на слово. В Сети, где всё смешалось, это не работает. Про моральное право и заикаться не стоит, беда в том, тролль после того, что ему показалось парресией, либо ползает на коленях, либо убегает прочь.

Выговаривание правды может быть циничной психотерапией, и такое можно понять. Даже одобрить, хоть это — путь эгоистичный, за счёт окружающих и самой гармонии мира. Куда хуже, если в обычном человеке загорается огонь выдуманной им парресии, и вот он уже бесконечно распространяет новости и слухи, совершенно не рефлексируя по их поводу. Но и в том случае, когда он вносит что-то своё, то додумывает и умножает общий хаос. А люди, в общем-то, доверчивы и неосмотрительны, они обновляют ленту новостей, превратившуюся в наркотик, раз за разом читая старые посты и новые комментарии.

В давнюю войну для этого служили не социальные сети, а очереди за мукой. Воспроизводство слухов начиналось на улице, а потом новости интерпретировались на коммунальной кухне. Человек с тех пор не сильно изменился, просто средства связи улучшились. Но я скажу главное: в этих средствах связи есть какая-то божественная милость: с их помощью люди ищут потерявшихся детей и помогают беженцам. Но одновременно наркотическое облако сетевого говорения формирует альтернативную языкотворную реальность. Создателям – интуитивным и не очень — она кажется более разумной, чем то, что находится за окном. Это реальность-пояснение к той, неприятной, реальности, что существует вовне и независимо от нас.

Но тролль ведь не зачинается, как гомункулус внутри компьютера, он рождается внутри обычного человека, милого нашего знакомого. Вот он побыл троллем-истериком, и вдруг успокоился. И снова вы с ним здороваетесь на лестнице. Он такой же, как вы, как бы ни было это обидно. Утешение тут только в том, что благодаря сетевым коммуникациям общение стало прекрасным. Это раньше, если тебе прискучит в застолье, нужно было учитывать, закрылось ли метро, почём такси, какая погода. А вот былые суровые времена, в той самой очереди, так просто не уйдёшь. Нужно сперва отоварить карточки, а покинуть поле боя без пайковой селёдки смерти подобно. И приходилось терпеть. А теперь в Сети любой из нас может нейтрализовать другого в один клик или просто выключить компьютер.

А так-то картина мира всегда эмоциональна. Мало кому хватает мужества её пересматривать «в связи со вновь открывшимися обстоятельствами», проще пересмотреть и отвергнуть обстоятельства. Об этом как раз идея «женской» логики Колмогорова: есть два ответа про Катынь, американцев на Луне, спасение заряженной водой, где зло и где добро — выбери приятный. А ты хотел, чтобы выбирали горькое, а не сладкое? Точно-точно? Прямо, когда пропал сахар, и повысилась тревожность?

Тролль просто использует повод, а лучше повода, чем человеческие несчастья нет.

Как пёс возвращается на блевотину свою, так глупый повторяет глупость свою. (Притчи 26:11)

Чем сетевой спор отличается от обычного или, скажем, от защиты диссертации и судебного заседания? При всех понятных различиях у них есть одно важное сходство (речь идёт об открытых судебных процессах и «открытых» диссертациях): это как бы международная апробация. В случае двух сетевых спорщиков происходит состязание, а состязательность обвинения и защиты – одна из важнейших категорий судопроизводства. И та, и другая сторона доказывает свою правоту. Нет, можно не доказывать, сэкономить на аргументации, но тогда в публичном заседании публике будет видно, кто слабее, а кто сильнее. Публичность – это очень важное качество сетевого спора, более того, его можно сохранить (при некоторой боязни зачистки) или дать на него ссылку.

Я вовсе не думаю, что сетевые обсуждения априори ценны – они ценны ровно в той же степени, что и всякие дискуссии. Соберутся напыщенные дураки, так и останутся их слова словами напыщенных дураков – и не более того. Редко бывает иначе. Но ещё одно сходство srach и судебного заседания в том, что их не так просто прервать одной из состязающейся сторон. Это судья может завершить (или отложить) слушания, а вот подсудимому сложно забиться в клетке раненной птицей, закричать, что все собравшиеся свиньи, и тем самым прекратить дело. Нет, закричать-то он может, но эффект от этого не так чтобы большой, и на результат слушаний влияет дурно.

Есть и другое свойство сетевого флейма, сближающая его с просмотром сериала. Многим людям его психологически тяжело закончить. Очень хочется оставить последнее слово за собой. Для иллюстрации этого хорошо подходит фраза из Второго послания апостола Петра: «Но с ними случается по верной пословице: пёс возвращается на свою блевотину, и вымытая свинья идёт валяться в грязи».

Кажется, что всегда можно прибегнуть к спасительному: «Слив защитан!» или же: «Слив не защитан!» Справедливо замечают, что эти с виду противоположные выражения являются одним и тем же утверждением. «Слив заcчитан» — это обоюдоострое оружие, об него можно самому порезаться. Нужно тщательно довести оппонента до белого каления, дождаться, пока он закричит: «Варвара, волчица ты! Ухожу я от тебя». А сделаешь это раньше, чем нужно, будешь выглядеть не так элегантно.

Некоторые считают, что проблема ухода легко решается фразой: «Ну хорошо, оставлю последнее слово за вами, потешьте вашу гордость». Нет, нет: сетевые тролли в ответ на это уже придумали много всякого. И главный вопрос: зачем вам эта финализация? Если вы пишете последнюю или предпоследнюю фразу, много думаете о ней, то, значит, вам важно, как вы будете выглядеть. А это уже уязвимость.

Тут главное, и правда, не возвращаться, хоть они извернись. И для этого вовсе не нужны патетические фразы о последнем комментарии. С точки зрения стороннего наблюдателя, это не выигрышная ситуация. Лучше работает преувеличенная благодарность — спасибо, спасибо, спасибо вам за всё, и за это, и за то, что вы напишете, и за тайные мучения страстей, и за... Благодарность вообще очень сильное оружие, это заметил ещё Бродский, пока ему не забили горло глиной.

Сетевой флейм может иметь множество причин, но всё равно он упирается в идею, как ты будешь выглядеть со стороны. Даже если это спор между своими и без свидетелей, каждый втайне надеется, что не современники, так потомки, разбирая электронные рукописи, скажут: «Ловко ты его сделал, братан». У многих есть надежда на то, что как в случае ссоры Набокова и Бунина, это будет интересно исследователям. Поэтому большая часть спорщиков (назовём их так) всё равно интуитивно оглядывается на свидетелей: хорошо ли я сказал, удачно ли я вышел. Я уверяю, что это происходит у всех, потому что человек — социальное животное, что бы ни говорили об этом ницшеанцы. Можно ссылаться на тех троллей, для которых нелёгкое ремесло сетевых оскорблений – заработок, но тролли на окладе составляют каплю в кране по сравнению с хтоническим морем частного говорения. Наука сетевых srachs родилась именно из частного отчаянного желания выкрикнуть что-то в мироздание, доказать ему, что ты есть, и при этом — лучше других. Но никаких денег мира не хватит для того, чтобы регулировать этот процесс.

Есть множество способов заставить собеседника прекратить разговор, принудить его к тому, что он первый хлопнет дверью. Некоторые тролли надеются выставить оппонента в смешном свете, чтобы это случилось. В одном из рассказов Фазиля Искандера есть учитель математики, про которого говорится так: «Главное оружие Харлампия Диогеновича — это делать человека смешным. Ученик, отступающий от школьных правил, — не лентяй, не лоботряс, не хулиган, а просто смешной человек. Вернее, не просто смешной, на это, пожалуй, многие согласились бы, но какой-то обидно смешной. Смешной, не понимающий, что он смешной, или догадывающийся об этом последним. И когда учитель выставляет тебя смешным, сразу же распадается круговая порука учеников, и весь класс над тобой смеется. Все смеются против одного. Если над тобой смеется один человек, ты можешь еще как-нибудь с этим справиться. Но невозможно пересмеять весь класс. И если уж ты оказался смешным, хотелось во что бы то ни стало доказать, что ты хоть и смешной, но не такой уж окончательно смехотворный»34. Учитель этот выходил вроде молодцом, и казалось, что он закаляет своих учеников (так, по крайней мере, я читал у некоторых критиков), но не всё так просто.

В одной советской книжке для политинформаторов и агитаторов тоже советовали выставить в смешном свете человека из народа, который мешает вести лекцию. Ясно, что даже при всей опаске советского человека, находились и тролли на манер героя рассказа писателя Шукшина «Срезал!», и просто люди, что недоумевали, отчего подорожало животное масло, и что там происходит с евреями. Книга эта велела задающих такие вопросы осмеивать, но вполне справедливо замечала: «Во-первых, надо хорошо знать объект осмеяния, его слабости и недостатки, быть умеренным в своём превосходстве над ним по затрагиваемому вопросу. Во-вторых, насмешка должна быть убедительной в глазах слушателей. Для этого надо досконально знать существо объекта осмеяния, его природу, социальную сущность и роль, отличия от общепринятых норм и идеалов. В-третьих, для того, чтобы высмеять идейного противника или же оппонента (равно как и явление, факт и т. д) необходимо наглядно показать, что его поведение противоречит логике, опыту или же не соответствует взглядам, принятым в данной аудитории или данном обществе. Решение этой задачи предполагает умение оратора использовать остроумие в качестве аргумента или приёма опровержения в процессе публичного спора и с помощью их отстаивать свою точку зрения или разбивать тезисы, доводы и взгляды противника»35.

Помните то, что парфянская ретирада — это жанр давний, но гиблый. Желание остроумно пошутить и удрать из сетевого srach, похоже на ссору с женой, когда она говорит: «Ах, так, милый?! Да, ты всегда прав, ты во всём прав, ты у нас вообще во всём прав, и работаешь ты много, хоть у нас денег не хватает, и умнее ты меня. Что, доволен?! Хочешь ещё поговорить о вчерашнем?!» Толку в нём-то, в этом риторическом приёме? Он гибельный.

Но кроме издевательств и осмеяния (вот неловкое слово!) есть и другой метод – медленно погрузить собеседника в настоящую русскую хтонь, в бессмысленный разговор. Но можно подумать, что большинство разговоров в Сети осмысленны – вовсе нет. Итак, есть неловкий приём сетевого флейма: сводить дело к тому, что ты случайно наступил на больную мозоль собеседника, и вот он горячится по этому поводу. Я верю, что здравомыслящий человек, намерившись кого-то раздразнить, понимает, что это очень опасный приём. Многократное упоминание, что кто-то «болезненно реагирует» должно выходить как бы случайно и только в том случае, когда собеседник действительно раздражается. Иначе выйдет ужасная неловкость, и именно для вас. Много лет назад я с одним своим другом придумал робота для Живого Журнала, который постоянно варьировал несколько фраз из рассказа Даниила Хармса «Письмо», который начинается так: «Дорогой Никандр Андреевич, получил твоё письмо и сразу понял, что оно от тебя. Сначала подумал, что оно вдруг не от тебя, но как только распечатал, сразу понял, что от тебя, а то было подумал, что оно не от тебя»36.

На любую реплику спорщика Хармсогенератор отвечал (отдельными репликами, разумеется): «Вы, кажется, чем-то взволнованы» — «Определенно, Вы чем-то взволнованы» — «Сперва я думал, что не взволнованы, а теперь вижу – взволнованы» — «Я и говорю – взволнованы» — «Вот видите, сначала казалось, что Вы не взволнованы, а, оказывается, чем-то взволнованы» — «Вот видите, Вы уже начали ругаться. А всё оттого, что был взволнованы, когда Вам указали на ошибки. Сперва ведь не были взволнованы, а теперь взволнованы» — «А может, и раньше были взволнованы, только потом взволновались ещё больше. Хотя раньше могли бы быть не взволнованы, а просто потом стали взволнованы» — «Определённо, взволнованы. А ведь сначала я думал, что не взволнованы, а только потом решил, что взволнованы. Ведь сначала не казалось, что Вы взволнованы, а потом показалось. И вижу – точно взволнованы» — «Взволнованы, определённо. Я ведь сначала не думал, что Вы взволнованы, а только потом решил – вдруг взволнованы. И правда – взволнованы. А ведь сначала сомневался – вдруг не взволнованы, ведь мог бы и не быть взволнованы. А теперь вижу: точно – взволнованы» — «С печалью вижу, что Вы продолжаете волноваться. И даже становитесь даже больше взволнованы. А ведь сначала казалось, что нет, не взволнованы. А оказалось, что очень даже взволнованы. А ведь я думал, что Вы взволнованы, но не ожидал, что Вы так взволнованы» — «Теперь ясно, что Вы взволнованы. А сначала-то казалось, что Вы не взволнованы. Потом думаю – вдруг не взволнованы. Но присмотрелся и вижу – точно взволнованы. А ведь сперва казалось, что не взволнованы. Но теперь понятно – определённо взволнован» — «Точно – Вы ужасно взволнованы. Так ведь сначала я думал, что не взволнованы, а только потом решил, что взволнованы. Ведь сначала не казалось, что Вы взволнованы, а потом показалось. А потом оказалось – ужасно взволнованы» — «Ох, Вы всё ещё взволнованы. А это очень жаль, ибо, когда Вы взволнованы, Вам трудно сохранять присутствие духа. Вот ведь, сначала не был взволнованы, а тут опять» — «Вот видите, Вы уже стали немного успокаиваться. А уж так были взволнованы, что я даже думал, что и раньше были взволнованы» — «Нет, кажется, Вы всё же немного взволнованы. Сперва я думал, что Вы уже не взволнованы, а раньше, что всё-таки взволнованы. Но Вы соскучились и снова пришли, а, стало, быть всё же взволнованы» — «Кажется, определённо взволнованы. Я ведь думал, что раньше были взволнованы, а теперь уже не очень взволнованы, но Вы тоскуете и снова пришли сказать, что по-прежнему взволнованы, хоть я думал, что уже не взволнованы» — «Я ведь сначала думал, что взволнованы, но не ужасно. То есть спервоначалу я думал, что взволнованы, а потом думаю – а вдруг не взволнованы? Потом-то я начал думать, что взволнованы. А оказалось, что взволнованы не просто, а ужасно взволнованы» — «Ах, Вы по-прежнему взволнованы. А ведь сначала я считал, что Вы не взволнованы. Потом присмотрелся и вижу: взволнованы. А ведь раньше думал, что не взволнованы. Затем стал думать, что не взволнованы, но стал сомневаться: вдруг всё-таки взволнованы. И тут вижу, что не просто взволнованы, а ужасно взволнованы. А сперва думал, что не взволнованы» — «Вы по-прежнему взволнованы, а ведь поначалу не был взволнованы, и вдруг взволновались, что прямо «ух!» — «Да, Вы и ныне волнуетесь, а ведь обиженный человек норовит сделать что-то такое, отчего потом и сам больше волнуется, а уж когда взволнуется, опять его тянет на что-то такое, что прям снова» — «О! Вы по-прежнему взволнованы. Ведь сначала – что? Я считал, что Вы не взволнованы. Потом присмотрелся и стал сомневаться: кажется, взволнованы. А ведь раньше думал, что не взволнованы. Затем стал думать, что не взволнованы, но стал сомневаться: вдруг всё-таки взволнованы. Наконец, что не просто взволнованы, а чрезвычайно взволнованы. А сперва думал, что не взволнованы» — «Ох! Кажется, Вы по-прежнему взволнованы. И раньше был взволнованы, а ведь раньше я так не думал. Ведь сначала я думал, что Вы не взволнованы. Потом стал сомневаться, оттого что подумал: кажется, всё-таки взволнованы. Но раньше-то думал, что не взволнован! Думал, что не взволнованы, но стал сомневаться: вдруг всё-таки взволнованы. И вот решил, что не просто взволнованы, а очень взволнованы. А так-то думал, что не взволнованы» — «Да, вижу, вижу, что взволнованы. Но отчего взволнованы – непонятно. Ведь сперва, казалось, что не взволнованы, а тут отказалось, что взволнованы. Отчего же Вы взволнованы?» — «Да не волнуйтесь так! Ведь Вы раньше почти не был взволнованы, я даже думал, что Вы не взволнованы, а потом Вы стали взволнованы, вон даже закричали сейчас. А ведь раньше даже я думал, что Вы не взволнованы. Не кричите, умоляю вас» — «Всё-таки Вы взволнованы. А ведь сначала мне казалось, что не взволнованы. А потом вижу: взволнованы. Только ведь раньше думал, что не взволнованы. Но затем думал, что не взволнованы, однако ж стал сомневаться: вдруг всё-таки взволнованы. Но вдруг вижу — не просто взволнованы, а ужасно взволнованы. А сперва не думал, что взволнованы» — «Жаль, что Вы взволнованы – ведь я не сразу решил, что Вы взволнованы, а сперва думал, что Вы вовсе не взволнованы. И только потом сообразил, что взволнованы» — «Ах! Опять оказалось, что Вы с утра взволнованы! Видишь, сначала казалось, что Вы не взволнованы, а, оказывается, чем-то взволнованы. Никогда так не было и вот опять» — «Ох! Вот уже неделю, как Вы взволнованы! Ведь сначала мне казалось, что Вы не взволнованы, а, прошла неделя, и Вы всю неделю чем-то взволнованы. А ведь сначала-то думал, что вовсе не взволнованы, а оказалось, наоборот, взволнованы» — «Определенно, Вы чем-то взволнованы» — «Сперва я думал, что не взволнованы, а теперь вижу – взволнованы» — «Я и говорю – взволнованы» — «Вот видите, сначала казалось, что Вы не взволнованы, а, оказывается, чем-то взволнованы» — «А может, и раньше были взволнованы, только потом взволновались ещё больше. Хотя раньше могли бы быть не взволнованы, а просто потом стали взволнованы» — «Определённо, взволнованы. А ведь сначала я думал, что не взволнованы, а только потом решил, что взволнованны. Ведь сначала не казалось, что Вы взволнованы, а потом показалось. И вижу – точно взволнованы» — «Взволнованы, определённо. Я ведь сначала не думал, что Вы взволнованы, а только потом решил – вдруг взволнованы. И правда – взволнованы. А ведь сначала сомневался – вдруг не взволнованы, ведь могли бы и не быть взволнованы. А теперь вижу: точно – взволнованы» — «С печалью вижу, что Вы продолжаете волноваться. И даже становитесь даже больше взволнованы. А ведь сначала казалось, что нет, не взволнованы. А оказалось, что очень даже взволнованы. А ведь я думал, что Вы взволнованы, но не ожидал, что Вы так взволнованы» — «Теперь ясно, что Вы взволнованы. А сначала-то казалось, что Вы не взволнованы. Потом думаю – вдруг не взволнованы. Но присмотрелся им вижу – точно взволнованы. А ведь сперва казалось, что не взволнованы. Но теперь понятно – определённо взволнованы» — «Точно – Вы ужасно взволнованы. Так ведь сначала я думал, что не взволнованы, а только потом решил, что взволнованы. Ведь сначала не казалось, что Вы взволнованы, а потом показалось. А потом оказалось – ужасно взволнованы» — «Ох, Вы всё ещё взволнованы. А это очень жаль, ибо, когда Вы взволнованы, вам трудно сохранять присутствие духа. Вот ведь, сначала не были взволнованы, а тут опять» — «Вот видите, Вы уже стали немного успокаиваться. А уж так были взволнованы, что я даже думал, что и раньше были взволнованы» — «Нет, кажется, Вы всё же немного взволнованы. Сперва я думал, что уже не взволнованы, а раньше, что всё-таки взволнованы. Но Вы соскучились и снова пришли, а, стало, быть всё же взволнованы» — «Кажется, определённо взволнованы. Я ведь думал, что раньше были взволнованы, а теперь уже не очень взволнованы, но Вы тоскуете и снова пришли сказать, что по-прежнему взволнованы, хоть я думал, что уже не взволнованы». — «Я ведь сначала думал, что взволнованы, но не ужасно. То есть спервоначалу я думал, что взволнованы, а потом думаю – а вдруг не взволнован? Потом-то я начал думать, что взволнованы. А оказалось, что взволнованы не просто, а ужасно взволнованы» — «Ах, Вы по-прежнему взволнованы. А ведь сначала я считал, что Вы не взволнованы. Потом присмотрелся и вижу: взволнованы. А ведь раньше думал, что не взволнованы. Затем стал думать, что не взволнованы, но стал сомневаться: вдруг всё-таки взволнованы. И тут вижу, что не просто взволнованы, а ужасно взволнованы. А сперва думал, что не взволнованы» — «Вы по-прежнему взволнованы, а ведь поначалу не были взволнованы, и вдруг взволновались, что прямо ‘ух!”» — «Да, Вы и ныне волнуетесь, а ведь обиженный человек норовит сделать что-то такое, отчего потом и сам больше волнуется, а уж когда взволнуется, опять его тянет на что-то такое, что прям снова» — «О! Вы по-прежнему взволнованы. Ведь сначала – что? Я считал, что Вы не взволнованы. Потом присмотрелся и стал сомневаться: кажется, взволнованы. А ведь раньше думал, что не взволнованы. Затем стал думать, что не взволнованы, но стал сомневаться: вдруг всё-таки взволнованы. Наконец, что не просто взволнованы, а чрезвычайно взволнованы. А сперва думал, что не взволнованы» — «Ох! Кажется, Вы по-прежнему взволнованы. И раньше были взволнованы, а ведь раньше я так не думал. Ведь сначала я думал, что Вы не взволнованы. Потом стал сомневаться, оттого что подумал: кажется, всё-таки взволнованы. Но раньше-то думал, что не взволнованы! Думал, что не взволнованы, но стал сомневаться: вдруг всё-таки взволнованы. И вот решил, что не просто взволнованы, а очень взволнованы. А так-то думал, что не взволнованы» — «Да, вижу, вижу, что взволнованы. Но отчего взволнованы – непонятно. Ведь сперва, казалось, что не взволнованы, а тут отказалось, что взволнованы. Отчего же Вы взволнованы?» — «Да не волнуйтесь так! Ведь Вы раньше почти не были взволнованы, я даже думал, что Вы не взволнованы, а потом Вы стали взволнованы, вон даже закричали сейчас. А ведь раньше даже я думал, что Вы не взволнованы. Не кричите, умоляю вас» — «Всё-таки Вы взволнованы. А ведь сначала мне казалось, что не взволнованы. А потом вижу: взволнованы. Только ведь раньше думал, что не взволнованы. Но затем думал, что не взволнованы, однако ж стал сомневаться: вдруг всё-таки взволнованы. Но вдруг вижу — не просто взволнованы, а ужасно взволнованы. А сперва не думал, что взволнованы» — «Жаль, что Вы взволнованы – ведь я не сразу решил, что Вы взволнованы, а сперва думал, что Вы вовсе не взволнованы. И только потом сообразил, что взволнованы» — «Ах! Опять оказалось, что Вы с утра взволнованы! Видите, сначала казалось, что Вы не взволнованы, а, оказывается, чем-то взволнованы. Никогда так не было и вот опять» — «Ох! Вот уже неделю, как Вы взволнованы! Ведь сначала мне казалось, что Вы не взволнованы, а, прошла неделя, и Вы всю неделю чем-то взволнованы. А ведь сначала-то думал, что вовсе не взволнованы, а оказалось, наоборот, взволнованы». И так далее – несколько страниц убористого текста.

В других социальных сетях такой фокус с роботом уже не проходил, но оказалось, что эти занудные фразы вполне себе действуют на неуёмных троллей в формате диалога. Правда, и тут есть эффективный контрприём, но что мне вам обо всём рассказывать? Подумайте сами. Всё равно, упрёки в волнении — это подмена реального конфликта на удобный, но мнимый. Человек рассудительный покинет вас на третьем шаге этой беседы, безумец будет её поддерживать, потешно злиться, но всё равно сбежит. Вы, в конечном счёте, потратите уйму времени вашей короткой жизни на это сомнительное удовольствие, но, помилуйте, будто Вы тратили её на пользу человечества?

А так-то баньте оппонентов смело. Быстро и без объяснений. Даже перед собой не надо искать поводов – баньте всех, Господь разберёт своих. Как-то читая одну политическую дискуссию на следующий день, я наблюдал, как участники, проснувшись, ощупывают себя и проверяют: с реальными людьми они вчера говорили или это были их воображаемые друзья. И там меня удивило, как много неизвестных мне людей меня забанило. Я их не знал, и не имел никаких шансов узнать. Если ты отжал квартиру у человека, <нрзб> с его женой, убил его собаку, тогда догадываешься то, что он тебя забанил для хоть какого-то чувства удовлетворения. Но когда его не знаешь, начинаешь гадать, что за место у блаженного Августина встало между нами. Поэтому довольно весело, когда в диалоге участвует тебя забанивший: кажется, что в разговоре участвует Человек-невидимка. Будто ты приходишь на вечеринку, садишься за стол, и видишь, что один стул пустой. Но он не просто пустой, а к нему все обращаются. Хозяйка спрашивает, налить ли чаю, гости кланяются — в общем, всё как на этюдах в театральном училище. А человека нет, и тут ты понимаешь, что тебя забанили. Поневоле начинаешь в гостиной проверять рукой пустые стулья, прежде чем сесть.

Но лучше, дорогой друг ты вовсе не ходи в это собрание нечестивых. Времена нынче настали сложные, лучше озаботиться тем, как бы заработать немного денег, не продавая ни курточки, ни букваря.

Итак, никогда не возвращайся на место сетевого флейма. Один раз попрощался, хлопнул дверью — всё, привет. Забудь этот разговор. Если напомнят, бормочи с недоумением: «Абрам Канцленбоген? Имя Абрам мне что-то говорит, а вот Канцленбоген… Нет, не помню». Нет ничего смешнее человека, что хлопает дверью в каждом комментарии, но не уходит. Это признак слабости.

Можно, конечно, отлучиться на время, но лучше при этом не говорить, что занят куда более важными делами. Ведь когда у тебя важные дела, то ты не сидишь в Сети. Если ты занят настоящей публицистикой, то не тычешь палочкой в сетевых троллей. Лучше сказать, что ты должен отвлечься на какое-нибудь абсолютно глупое дело. Посчитать ворон в окне, полузгать семечки и тому подобное. Сейчас вороны будут посчитаны, шелуха выплюнута, и вы вернётесь. И – прочь, забудьте обо всём вышеперечисленном, вороны – бессчётны (и куда более интересны).

Читать и писать мы выучились, и, увы, молчать не в силах. Есть, правда, надежда на будущие поколения: они уже плохо владеют согласованием слов в предложениях, и я надеюсь, скоро начнут забывать и сами слова.