ФАКТЧЕКИНГ

– Базиль, я к тебе с просьбой. Марья Захаровна рекомендовала мне на службу очень милого молодого человека, князя Буйского. Нельзя ли ему дать место?
Граф послал за Горичем, который сказал, что в настоящую минуту места нет, но что этого Буйского он будет иметь в виду.
– Ну, а это место, которое вы прежде занимали… секретаря важных дел… оно еще свободно? – спросила графиня. – Граф велел уже назначить на это место чиновника канцелярии, Сергеева… – Какого это Сергеева? – воскликнула графиня. – Уж не того ли, который в прошлом году был замешан в это грязное дело? Он украл какую-то шубу, или что-то в этом роде…
– Вы ошибаетесь, графиня; Сергеев ничего не украл, а напротив того: у него украли шубу.
– Ну, это совершенно все равно, он ли украл или у него украли… Главное то, что он был замешан в гадком деле, une affaire de vol, а потому очень странно назначать его на такое видное место…

Алексей Апухтин. «Неоконченная повесть».

Есть такое неловкое слово «фактчекинг». Я чрезвычайно не люблю иностранных слов, по недоразумению записанных русскими буквами, но тут неизвестно, как лучше сказать. «Фактчекинг» — это ведь не просто проверка информации, а термин, который применяется по большей части к журналистам.

В крупных новостных корпорациях существуют формально прописанные процедуры, которые указывают, как работать с новостями. Например, если выудили из безбрежного моря новостей что-то, то нужно это что-то проверить минимум по двум независимым источникам. Нужно соотнести это что-то с заинтересованностью тех или иных сил, с нашими знаниями о природе мироздания, ну и, наконец, со здравым смыслом. Провести проверку, а потом только пытаться оценить и пересказать услышанное.

Если на Арбате высадились инопланетяне (всякое бывает), то эта новость проходит испытание быстро, а вот применение химического оружия в какой-нибудь стране — новость, проверяемая трудно, да и заинтересованные лица тут снабжены не только газетами и телеканалами, но и самолётами и танками.

Конечно, и крупные медиа иногда норовят ткнуть честного обывателя в какую-то новость, которую можно толковать по-разному, чтобы она была понята обывателем так, а не иначе. Но делают большие медиа это хитро, обставляя информацию целым лесом обтекаемых формулировок, ссылок, и так, что если кто возмутится потом, то выйдет: «это не мы сказали, а вы так подумали».

Да и то — именно потом, а после драки кулаками не машут.

И суда нет — меж тем и раньше, и в наше время, так начинаются войны.

Но это новости кровожадные, а есть то, что называется «смешные».

Однажды, много лет назад, я наблюдал одну историю. Передо мной, как веер, раскрылся десяток сообщений о том, что в прекрасном городе Владимире была репетиция местного оркестра. На ней присутствовал крупный чиновник, который сделал замечание дирижеру: «Не так, значит, стоишь. Что ты, дирижер, стоишь к нам задом, это ведь как-то неуважительно. Тут, понимаешь, лучшие люди города соберутся, так что будь любезен, стой к ним лицом». Это я ещё смягчаю выражения, в которых эта история пересказывалась. Причём, эта история выходила точно свершившейся, обрастала деталями, частными определениями и сообщениями о погибели Русской земли.

Ну, смешная история. И честный обыватель как-то норовит в неё поверить, оттого что чиновники, даже отвечающие за культуру, у нас грубоваты и то и дело говорят такие вещи, что прям святых выноси.

Про давнего министра культуры Фурцеву рассказывали следующий анекдот: во время выставки Пикассо (на неё стояла гигантская очередь), пришёл сам художник (безо всяких документов). Охрана его остановила, но он тут же изобразил на сигаретной пачке свою знаменитую голубку одним росчерком, и был пропущен.

Вслед за ним без очереди пыталась пройти министр культуры (без чинов, то есть без охраны и удостоверений), и ей стали объяснять, что это не просто так очередь, а на выставку Пикассо.

Далее следует обмен репликами:

— Кто такой Пикассо?

— Извините, проходите, товарищ Фурцева.

Так что недоверие к культурным чиновникам имеет у нас давнюю и прочную основу. С другой стороны, всякий интересующийся музыкой человек, знает, что дирижёры раньше действительно стояли спиной к оркестру, а лицом к публике. Правда, не дай Бог ввязаться в спор музыковедов, кто первым обернулся к оркестру в середине девятнадцатого века. Нормальным образом считается, что это был известный скандалист Рихард Вагнер, но, как говорится, тут есть разные мнения. Люди спорят, машутся биографией Бетховена (кажется, неточной), не говоря уж о том, что в нескольких знаменитых фильмах даже Моцарт стоит спиной к публике.

Но об этой цепочке образов можно говорить долго. Речь о другом: честный обыватель знает что-то о том, как стоит дирижёр во время своей работы, он знает, что чиновники у нас разные, и в его голове что-то щёлкает. Новость встраивается в частную картину мира и требует ретрансляции.

Самая лучшая новость для распространения та, что с одной стороны привычна, а с другой – не спорит с нашими убеждениями, а поддакивает им. Враг рода человеческого спекулирует на одной понятной эмоции: на удовольствии обывателя от фразы «Я так и знал, я так и знал!» Вооружённый этой фразой, обыватель готов поверить буквально во всё и незаметно, но с удовольствием, переменить любые убеждения.

Мгновение, и человек, раньше бывший честным обывателем, превращается в громкоговоритель.

Меж тем, обывательский фактчекинг — штука довольно простая.

Во-первых, если вернуться к случаю на репетиции, оказывается, что цепочка ссылок приводит всё к одному и тому же маленькому сетевому ресурсу. Никаких независимых сторонних источников не наблюдается. Аноним это всё сообщает, и ссылается на анонимов.

Во-вторых, оказывается, что и у чиновника, и у дирижёра уже взяли комментарии. По ним выходило, что всё не так, никто кондуктора (так, собственно, зовётся дирижёр на иностранном наречии), никуда не вертел, а был рассказан только анекдот (по мне, так не очень смешной). И удивительно, как мог кто-то подумать, что российский чиновник может сказать в микрофон слово из четырёх букв, которое начинается на букву «ж». Нет, ну кто мог? Наконец, намекают на то, что в прекрасном городе Владимире, где стоят чудесные церкви, сам воздух дышит историей, а культура просто разлита в реках и озёрах, идёт какая-то борьба одних чиновников с другими. Может, вообще ничего не было, а может, наоборот, аноним выкрикнул страшную тайну, а дирижёра бьют и выкручивают ему руки, чтобы он отнекивался — в общем, сущая неразбериха.

Рассудительный человек скажет, что такие истории довольно быстро забываются. Это правда, забылась и эта. Но и забывшись, они, будто древние моллюски, ложатся на дно, каменеют, и вот уже перед нами твёрдый известняк общественных настроений.

Итак, если какой-то темой занимается нормальный журналист, то он начинает с того самого обычного фактчекинга, о котором я говорил выше.

Не всем привычкам журналистов нужно завидовать, но вот эту можно и перенять.

Собственно, исследование того, откуда ноги растут у истории про гитлеровскую базу в Антарктиде, исчезнувший американский эсминец, личную жизнь президента, украденное золото или как стоять дирижёру — самоценно. Причём, если честный обыватель предпринимает его в своих частных целях, для себя, а не для публики, оно ценности не теряет.

Это полезно и подчинённым какого-нибудь крупного начальника. Выйдет вдруг неожиданное известие о его отставке и начинается спектакль «как мыши кота хоронили». А кот вовсе не сдох, встрепенулся, наелся «озверина» и принялся ловить мышей – тех, кто расслабился.

А что, бывает и такое.

Но есть ещё и в-третьих. Обыватель иногда проявляет настоящее мужество, когда говорит себе: «Так,я столкнулся с чем-то непонятным. Сейчас я не могу решить, правда это или нет, если до вечера эта история меня не перестанет волновать, я ещё над ней подумаю. Тем более, она впрямую не влияет на мою жизнь. А пока пойду, подмету полы». Я видел это несколько раз у других обывателей, и даже сам так иногда делал.

Беда тут ещё в том, что эмоциональный накал обывателя часто используют.

И как-то обидно оказаться пушечным мясом на чужой войне.

Лучше уж помереть на своей — после фактчекинга.