ДЕНЬ ЭКОНОМИСТА

Чего для писчую шкатулку за замком держать и каждому члену к тому особой ключ иметь надлежит.

Петр I. Генеральный регламент (1720)

Раевский жил в этом городе уже несколько месяцев. Он увяз в оплаченной бессмысленной жизни, потому что условия контракта подразумевали консультации по требованию, а требований не было. Сам себе он напоминал героя фильма, который по прихоти судьбы живёт в одной восточной столице, будто забытый Фирс. Только живёт он не в брошенном имении, а в утыканном электроникой номере отеля, испытывая трудности с переводом всего.

Раевский давно привык к тому, что знание восточных языков становится для школьников нормальным, но сам явно не поспевал за этой модой. Тут он два раза выступил на семинарах по проективному развитию, не будучи при этом вполне уверен, что слушатели поняли хоть что-то в его лекциях.

Потом о нём забыли — а он и не напоминал о себе. На родине нужно было искать новую работу, поэтому он не торопился. Время длилось — никчемное и ничейное. Он спал, как сурок, кутаясь в высокотехнологическое одеяло и просыпаясь под беззвучную смену картинки на огромном телевизоре размером в стену.

Было, впрочем, одно дело — сперва оно жило в аккуратном чёрном тубусе среди багажа. Это был подарок, с риском, хоть и небольшим, провезённый мимо санитарного контроля в аэропортах. Ради этого подарка он совершил крюк, прервав на день свою дорогу на Восток. В тот день Раевский высадился в одном областном центре, среди груд разноцветных рюкзаков, продрался сквозь толпы туристов и, не считая денег, нанял водителя. Они долго плутали по дурным дорогам, пока не выехали на берег горной реки. Местность здесь приобрела тревожный вид — всё из-за еле видных в траве остатков построек. Зелень затянула границы исчезнувших зданий, но Раевский знал, где они были раньше.

Погода была отвратительная, и водитель пугал размытой дорогой на обратном пути. Но дело чёрного тубуса было коротким: Раевский, сверяясь с фотографией в телефоне, надёргал высокой травы, похожей на полынь, и умял её в пластиковый цилиндр. Только садясь обратно в машину, он обвёл взглядом окрестности. Лес на горизонте дымился туманом. Дорога шла вниз, к развалинам моста. Место было никчемным, вымороченным, никто бы не сказал, что когда-то здесь жили люди.

Колючая проволока в траве стала чёрной и хрупкой, но всё-таки Раевский пару раз обжёгся об неё.

Обладая некоторой фантазией, можно было предположить, где стояли бараки — трава там была чуть выше, потому что росла на остатках фундаментов. Всё остальное исчезло — не уцелел ни один столб, ни одна стена — только ветер гулял повсюду, и моросил дождь.

На третий день своего пребывания в восточной стране он привёз тубус по указанному адресу.

Ему не удалось поговорить со стариком по телефону, он вновь наткнулся на того же вежливого молодого человека. Впрочем, как и в первый раз, он не запомнил его имени.

Этот молодой человек, или неотличимый от него другой, возник внутри его ноутбука несколько недель назад. Раевского не очень удивила странная просьба про траву, мало ли чудачеств бывает на Востоке. В прежние времена, мальчишкой, он смотрел фильм про шпионов, и там запутавшегося в пороках советского человека отправляли куда-то в Сибирь, чтобы он привез немного земли и воды в баночке. И герой, и зритель понимали, что это проба на радиоактивность и проба на измену Родине. Тут всё было проще, — старик провёл на берегу реки пять лет в ватнике и треухе и хотел оттуда сувенир особого рода.

Несколько раз Раевскому казалось, что дряхлая знаменитость из тех, кто знаменитость только для узкого круга профессионалов, и устроила его поездку на восток, но нет, это было не так — он проверил. Ничего подобного, это были разные конторы, и даже более того — антагонисты в бизнесе. Всё было оплачено заранее, что не предполагало розыгрыша. Более того, это было оплачено удивительно точно — как раз настолько, чтобы он согласился сразу, но не так много, чтобы он заподозрил неладное.

Тубус с травой, успевшей высохнуть, был передан из рук в руки молодому человеку, который подъехал к нему в гостиницу. Старик болел, так что перед Раевским извинились, что не могут пригласить на личную встречу, но она обязательно состоится, ибо, тут последовал затейливый оборот, след прямого переноса местного языка на строение английской фразы, этот перевод-перенос не удался, но одним словом Раевский понял, что ему позвонят.

Через два дня он уже забыл об этом.

Но ему позвонили, спросив, удобно ли сегодня вечером (Раевскому было удобно, ему всё было удобно), и через пару часов он шагнул в стоявшую у входа огромную чёрную машину, как в бассейн.

Перед тем, как пустить его к старику, на Раевского надели странную маску. Он привык к тому, что многие здесь ходят с медицинскими прямоугольниками на лице, но эта маска была не из бумаги или марли, без всяких верёвок-резинок завязок. Она тут же прилипла ко рту и к носу, будто мокрая. Дышалось сквозь это чудо, впрочем, легко, как будто его и не было.

Старик полулежал на странной конструкции, как паук в центре паутины.

Он заговорил первым — по-русски. Голос его был странным, надтреснутым, но живым. Впрочем, Раевский допускал, что синтезаторы речи стремительно совершенствуются. Старик не благодарил гостя, и это Раевскому понравилось.

Ему, правда, показалось, сказал гость, чтобы начать разговор, что можно было привезти фотографии.

Нет, ответили ему, это совершенно лишнее. Если разглядывать места своего прошлого, то можно сильно расстроиться, старик этого себе не позволяет.

А вот порынь — другое дело. Точно ли это полынь? Неважно, ответили ему. Сергей говорил, что это порынь. (Раевский подумал, что никогда не узнает, что это был за Сергей). Это всё неважно, воспоминания лучше фотографий.

Раевский неожиданно стал рассказывать ему о семейных воспоминаниях, что были упакованы в два чемодана на дачных антресолях. Это было нарушением субординации, но старик слушал внимательно и несколько раз переспросил про ёлочные игрушки. Но уже было видно, как сморщенное лицо начинает застывать, покрываться усталостью, как пруд — первой плёнкой льда. Уже идя по длинному коридору, Раевский подумал, что было бы с воспоминаниями бывшего военнопленного, если бы он срезал «порынь» у себя на даче. И тут же подумал, что было бы стыдно. «А когда станет стыдно?» — «Когда перед Господом нашим предстанете» — «Да когда это я ещё предстану-то?» — «Ну вот пятого не отдадите, а шестого предстанете.» — вспомнил он старый анекдот.

На самом деле он все равно бы выполнил просьбу: эти люди просто точно просчитали его поступки. Ему было интересно ехать по осклизлой дороге между холмов, а потом взглянуть на пейзаж, где навсегда остыло место человеческого жилья. Про чужую причуду было приятно вспомнить, а в экономии и хитрости не было никакого удовольствия.

Молодой человек, что провожал его до машины, перед тем, как поклониться, сказал Раевскому, что ему хотят сделать подарок.

Кажется, что он завтра свободен?

Конечно, они и так всё про меня знают, я и завтра свободен, и послезавтра, и только через десять дней я полечу туда, где скоро пойдёт снег, а трава порынь уже почернела на осеннем ветру.

Завтра будет подарок, сказал молодой помощник, очень хороший подарок.

Назавтра его повезли в офис, где двум скучным американцам показывали искусственных женщин. Женщины издали не выглядели искусственными, да и вблизи, честно говоря, не сильно отличались от настоящих. Раевскому и этим двум американцам, которые все время неприлично скалились и как-то подхохатывали, прочитали лекцию об искусственном интеллекте, о динамическом интеллекте, в общем, всё то, что Раевский и так знал. Его нервировало другое — вдруг умирающий решил подарить ему это технологическое чудо, жену на батарейках.

Американцев куда-то увели, а Раевский один попал в небольшой закуток, где ему налили странного вина, больше похожего на портвейн. Как-то они тут слишком ловко угадывали его вкусы.

Молодой помощник ослабил узел галстука, и от этого едва заметного жеста в его фигуре произошли разительные изменения, он утерял строгость, как-то мгновенно располнел и стал похож на добродушного домашнего кота.

Раевский аккуратно прощупывая почву, сказал, что с таким роботом у него были бы проблемы на пограничном контроле — тут понадобился бы паспорт с визой. Нет-нет, ответили ему, пусть он не боится, ему вовсе не хотят дарить андроида. Стартап вовсе не в этом, не в этом и подарок, хотя он не помнит, чтобы хозяина кто-то так же заинтересовал, как Раевский. Он обычно никого не слушает больше десяти минут, а вас слушал четырнадцать.

Вдруг человек-кот спросил о любимом женском имени. В мире сейчас нет женских и мужских имен. Женщин сейчас называют, как ваших медведей (Раевский с некоторым усилием догадался, о чём идет речь), и в свою очередь поинтересовался, как придумывают имена искусственным женщинам. Он попал в точку — оказалось, что это большая проблема. Сейчас гостя познакомят ещё с одной (слово во рту у молодого помощника застряло на языке, он с недоумением покатал его во рту, как косточку от вишни, а потом сказал «устройством», видимо не найдя подходящего определения. В закуток зашла сотрудница, и Раевский начал подниматься, готовясь идти куда-то, но ему жестом указали: всё, она здесь, вот же, перед вами.

Эта женщина была не хуже прочих, но у Раевского от первого взгляда осталось какое-то неприятное чувство узнавания.

— Её зовут Цой.

— Почему — Цой? — не сдержавшись, спросил Раевский.

— Это с войны. Корейских девушек привозили сюда, а… неважно. А потом ведь у вас это популярное имя?

— Известное, — подумав, согласился Раевский.

Цой стояла, внимательно слушая их разговор. Раевский подумал, что, учитывая все события последних лет, у этого стартапа большое будущее. Правда потом возникнет новая PETA — какая-нибудь People for the Ethical Treatment of Androids, и пользователей обяжут оплачивать регламентные работы на... — он тоже запнулся на слове — устройствах. Да — на устройствах до конца жизни, уже после вывода из эксплуатации. Моральный вред, небрежное обращение также оплачиваются — так и будет.

Нет, на кореянку она не была похожа, это было странное существо, сделанное из чьих-то снов.

Раевский вдруг, с каким-то весёлым ужасом сообразил, что из его собственных. В цифровую эпоху давно нет ничего личного, телефон послушно делится предпочтениями владельца, торгуя информацией оптом и в розницу. Только дураки надеются скрыть своё порно. Телефон аккумулирует звуки и координаты, подглядывает и подслушивает. Кредитная карта разбалтывает всю подноготную, а социальные сети...

Точно, в этой женщине было что-то от бывшей жены Раевского, и это будоражило, как какое-то мстительное извращение. Оказалось, что она говорит по-русски, говорит хорошо — ровно настолько, чтобы это не раздражало идеальной правильностью речи.

Помощник куда-то исчез, а потом появился вновь, окончательно преобразившись. Галстук исчез, поверх рубашки была надета какая-то легкомысленная курточка, и он стал окончательно похож на кота.

Они отправились гулять, причём сопровождающий исполнял как бы роль брата девушки, но на самом деле Раевский понимал, что он подстраховывает его, готов всё объяснить или помочь с любыми вопросами.

Втроём они сели на скоростной поезд, и природа в окне тут же превратилась в разноцветные полосы. Троица вышла в рыбацком районе, где вовсе не было туристов, и двинулась по улице, состоявшей из маленьких ресторанчиков.

Кот увлек их в один из них, но они не засиделись внутри. Пришла пора следующего, и Раевский вдруг обнаружил, что сидит уже в третьем, и смотрит, как их спутница ест.

«Ну, — подумал он про себя, — это не должно удивлять. Если меня не удивляет интеллект, неотличимый от человеческого, то отчего должны удивлять чудеса химии внутри андроида?» Помощник-брат-кот вдруг напился, вернее, погрузнел и стал хихикать невпопад. Ему явно нравилось ужинать по корпоративной карте. Вокруг стали понемногу зажигаться огни, море рядом стало громче. Ещё некоторое время они стояли на набережной.

Цой щурилась, когда брызги пены летели ей в лицо, и Раевский не мог отделаться от мысли, что это он уже видел — лет десять назад, в Коктебеле. Веселье вокруг стихало, видимо, это и вправду было нетуристическое место. Впереди шёл, ещё больше косолапя, человек-кот. Обернувшись, он заявил, что нужно ночевать здесь и ткнул куда-то в темноту пальцем.

Раевский не возражал. Так они оказались внутри крохотной гостиницы, вернее, апартаментов.

«Ни одной надписи на английском», — заметил Раевский про себя. Кот переговорил с женщиной неопределенного возраста за крохотной стойкой, сунул Раевскому в руку ключ в странной коробочке, а сам упал внутрь другого номера.

К этому все шло, и удивляться было нечему. Женщина шла по коридору впереди него, и казалось, что они знают друг друга полжизни. Интересно, пойдёт ли она в душ? И если да, зачем ей это?

Когда Цой вышла из душа, он удивился её рукам — это были очень сильные руки, и вообще, тело не казалось худым.

Это помешало ему разглядывать коробочку с ключами, в которой обнаружился ещё один ключ, что-то вроде пульта. Видимо, это пульт аварийного выключения устройства.

— Здесь были корейские публичные дома, — вдруг сказала она. — Ты знал, что девушек вывозили сюда, и это единственное, что после войны признали неправильным. Ты знал это? Имя — это издевательство, ты знал?

Раевский сказал, что слышал. Хмель как-то улетучился, но нереальность происходящего осталась. Цой подошла к окну, провела рукой по подоконнику и вдруг отдёрнула руку. Она засунула палец в рот, будто высасывая занозу. Это был какой-то невероятно естественный жест, и последнее, о чем подумал Раевский, было то, что, может быть, это новый род теста Тьюринга. Он должен отгадать, кто перед ним, и отгадка — «живой человек, а не мёртвая машина». Жива или мертва та, с кем ты делишь ложе. Кстати сказать, полно людей, что живут с мёртвыми и не тужат.

В отеле было наверное полдюжины номеров, и все они были пусты, соседи неизвестны — за исключением того молодого человекокота, что спал в соседнем номере. Нельзя было даже понять, храпит он или нет, — такая стояла тишина. Двигаясь над ней, Раевский подумал, что он боится тишины, — это было с детства, но если сейчас женщина, угадав его желания, включит музыку, ему станет не по себе. Они поменялись местами, и он не заметил ничего необычного в весе, и даже пот, который он слизывал с её щёк, был по-настоящему солёным. Они продолжили в душе, стоя, — благо на душевой архитектор не сэкономил. Цой вдруг длинно выругалась — но на том языке, который он не понимал. К ней подкатывало безумие, и она начала трястись, упёршись руками в мокрую стену.

В прежние годы Раевский отнёс бы её обратно на руках, но теперь возраст был не тот, и они дошли до постели, цепляясь друг за друга.

Раевский провалился в сон, но мгновенно вынырнул из него, будто человек на поверхность воды. Цой лежала рядом, он слышал её неровное дыхание. Простыни были мокры и пахли морем.

Наутро он тихо оделся и вышел на улицу. Вернее, в узкое асфальтовое пространство, проезд между домами. Всё тут выглядело иначе, чем вечером. Серый рассвет с каждой минутой терял свою тёмную компоненту, где-то вдалеке начался ритмичный грохот, видимо на стройке стал работать копёр. Раевский стоял на узкой кривой улице и вдруг услышал, как отворяется наверху дверь. Цой вышла на балкон и потянулась. Женщина не могла видеть его, он стоял в стороне, но это было движение его матери. Так она выглядела на снимке, сделанном его отцом много лет назад. Мать потягивается на дачном крыльце, сарафан усыпан какими-то невероятными цветами, руки подняты вверх, и она жмурится. Женщина на балконе ещё раз подняла руки, и Раевский увидел, как тонкие руки выскальзывают из кимоно, потом Цой зябко кутается и исчезает.

Насколько просчитан был этот жест — ведь она его не видела. Или делала вид, что не видела.

Все вместе, они вышли из отеля и остановились на улице.

Цой сидела рядом на каком-то бетонном ограждении — сейчас она отдалилась от него на миллионы километров.

Раевский вернул сопровождающему ключ от номера и другой ключ, тот самый, похожий на пульт неизвестного назначения. Но в этой же коробке он вдруг обнаружил третий предмет — ещё один ключ, уже настоящий, очень похожий на ключ от его дома.

Сопровождающий улыбнулся: вот это и есть подарок. Раевский улыбнулся в ответ, но тот серьёзно сказал, что это возвращать не надо. Это ключ от одной квартиры в... Он выпалил какое-то трудное и непроизносимое название, но оно было, впрочем, написано на ключе.

Раевский поклонился и сказал, что вряд ли сумеет арендовать квартиру для встреч с их прекрасным роботом.

— Нет-нет, — ответил услужливый кот. — Это часть нашей услуги. Не квартира для встреч, это квартира памяти. Понимаете, через много лет, когда вы затоскуете, вы можете приехать к нам, и этим ключом открыть эту пустую квартиру. Там будет всё о вашей любви сегодня, той любви, которую бы вы хотели помнить, не один день, а несколько лет вашей жизни, памятные вещи, безделушки, всё такое, понимаете? То есть всё для того, что нужно увидеть человеку через двадцать лет в квартире, когда его возлюбленная уже умерла.

Это подарок нашего хозяина. Вам — первому.