СЛОВО О ДЕСЯТИ

Ну, что, отдали Северный летучий отряд, ну повешу лишних десять негодяев, не в этом музыка.

Роман Гуль. «Азеф»

У людей, даже много читающих, память довольно короткая, и то брожение умов, что случилось недавно вокруг знаменитого романа Агаты Кристи, уже забыто. А ведь вокруг него было очень много разговоров — в первую очередь из-за того, что французские издатели решили, наконец, отказаться от названия «Десять негритят».

Мы видим всю ту же картину: Машина Толерантности, превратившаяся в репрессивную, бьётся не с тем, для чего её, как Голема, вызвали к жизни, а с тем, до чего она может дотянуться.

Для многих из тех, кто обсуждал всё это в социальных сетях, стало, кстати, откровением, что ещё в сороковые годы прошлого века, задолго до революции политкорректности, эта книга выходила в Америке под заголовком «И никого не стало», то есть по последней строке знаменитой считалочки, которая организует весть текст. Правда, мои дотошные коллеги рассказывали, что в этом проявилась не столько ненависть к расизму, сколько нормальная прагматика. Издатели боялись, что новый роман примут за истории из жизни негров и не купит. Впрочем, и о нынешней ситуации коллеги говорили с равным меланхолическим цинизмом: сеть Amazon исключила из своей базы роман с неполиткорректным названием и, чтобы вернуть его туда, французы пошли на компромисс. Не знаю уж, как это на самом деле, но негритята из этого названия истреблены почти повсеместно. Они превращались в индейцев, краснокожих, солдатиков, морячков и просто человечков. А теперь из повествования стала исчезать и сама сюжетообразующая считалка о десяти негритятах (и, как следствие, «Негритянский остров» — он у Агаты Кристи был в виде головы негра).И в этом второй, после политкорректности, хороший вопрос, который ставит перед нами эта история — возможна ли посмертная редактура книги?

Нет, запреты и сожжения книг хорошо известны, но вот редактура чаще происходила при жизни автора. Напишет какой-нибудь Фадеев роман «Молодая гвардия», и окажется, что в нём недостаточно отражена роль партии, так товарищ Сталин строго ему укажет на это, и вот уже перед нами политически-правильный и корректный новый роман. А на примере этого детективного романа происходит совершенная гибель автора, как, впрочем, и предсказывали нам структуральные литературоведы.

Вокруг «Десяти негритят» происходит множество споров. Оказывается, между прочим, что классический детектив может служить поводом к совершенно философским размышлениям. Нет, разумеется, «Десять негритят» сложно назвать новым «Преступлением и наказанием», но и сам текст, и история его трансформации довольно поучительны. Так бывает: хорошо сделанный роман, не претендующий ни на что большее, чем на игру и логические загадки, становится больше, чем он есть. А потом он обрастает историей, и список тем растёт.

Сюжет книги Агаты Кристи известен, но имеет смысл его напомнить. На пустынный остров близ английских берегов съезжаются десять человек. Они выслушивают грампластинку, голос на которой обвиняет каждого из них в преступлениях, совершённых в разные годы, и сообщает, что они осуждены за них к смерти. Сперва умирают те из них, кто, по мнению неизвестного обвинителя, менее виновны — чтобы уменьшить их страдания, а за ними — более виноватые. Одновременно с каждой смертью со стола в обеденном зале пропадает фарфоровый негритёнок из десяти, расставленных там. Что, собственно, напоминает читателю известный стишок «Десять негритят отправились обедать».

Это история похожа на другой знаменитый английский роман — «Повелитель мух» — люди, оказавшиеся в изоляции вызвериваются, и вот уже перед нами не компания дам и джентльменов, а зверинец и праздник самопоедания.

Сперва от яда умирает молодой повеса Энтони Марстон, который задавил на автомобиле двух детей — «Один поперхнулся, и их осталось девять».

Этель Роджерс — кухарка, которая, вместе со своим мужем, осуждена на смерть за неоказание помощи своей хозяйке, потому что эта пара хотела получить наследство. «Один не смог проснуться, и их осталось восемь».

Потом погибает отставной генерал Джон Макартур (в поздних переделках его фамилия заменена на Макензи, чтобы не вызывать ассоциаций с реальным генералом Макартуром, что в этот момент воюет с японцами), приговорён за то, что послал на верную смерть любовника своей жены. Генерал первым понимает обречённость всей компании: «Мы все останемся на острове». «Восемь негритят в Девон ушли потом. Один не возвратился, осталось всемером».

Следующим гибнет дворецкий Томас Роджерс, муж кухарки. «Семь негритят дрова рубили вместе. Зарубил себя один — и осталось шесть».

Потом убивают пожилую женщину Эмили Брент, которая выгнала из дома забеременевшую служанку, а та утопилась. «Шесть негритят пошли на пасеку гулять. Одного ужалил шмель, их осталось пять».

За ней следует старый судья Лоуренс Уоргрейв, который приговорил к смерти невинного человека. При этом приговорённый в конце концов действительно оказывается виновен). «Пять негритят судейство учинили. Засудили одного, осталось их четыре».

Доктор Эдуард Армстронг оперировал пьяным некую женщину, и она скончалась. Его находят в волнах у подножия острова. «Четыре негритёнка пошли купаться в море. Один попался на приманку, их осталось трое».

Отставной полицейский Уильям Блор был лжесвидетелем, из-за чего осудили невиновного, потом умершего на каторге. Блору на голову падают тяжёлые каминные часы с фигуркой медведя. «Трое негритят в зверинце оказались. Одного схватил медведь, и вдвоем остались».

Филипп Ломбард, воевавший в Африке, бросил в трудном положении двадцать туземцев, и, взяв все запасы продовольствия, скрылся. Его, приняв за убийцу гостей Негритянского острова, застрелила молодая девушка. «Два негритёнка легли на солнцепеке. Один сгорел».

И наконец, эта девушка, Вера Клейторн, как оказывается, была няней наследника большого состояния. Она уговорила мальчика купаться в опасном месте, и он погиб, унесённый течением. Этому персонажу отданы наиболее длинные внутренние монологи, и она, наряду с Ломбардом, оказывается наиболее сильным и жизнеспособным персонажем. Вернувшись в дом, она видит в своей комнате петлю под потолком. «И вот один, несчастный, одинокий, последний негритёнок поглядел устало. Он пошёл повесился, и никого не стало».

Полиция, обнаружив трупы на острове, становится в тупик, но всё разрешается, когда капитан рыболовного судна вылавливает из моря бутылку с запиской, в которой судья признаётся в инсценировке своей смерти перед тем, как по-настоящему застрелиться. Из этой же записки полицейские (и читатель) узнают, что именно судья срежессировал всё действо, а также способствовал отравлению своего подручного, который и занимался организацией приезда гостей.

В этом разговоре, есть три обстоятельства, на которых нужно остановиться подробнее.

Первое — это сама конструкция детектива. Кристи сообщает читателю в «Автобиографии»: «Я написала “Десять негритят”, потому что было так трудно воплотить идею, которая очаровала меня. Десять человек должны были умереть так, чтобы это не выглядело нелепым, а убийца не стал бы очевиден. Я тщательно планировала эту книгу»1.

До нас дошли отрывочные записи о том, как автор видела сюжет, и как он преобразовывался по ходу дела: «Доктор — пьян во время операции — или неосторожен.

Судья — несправедливый приговор.

Муж и жена — слуги (убили старую леди)

Девушка — её любовник застрелился

Муж и жена — Шантаж.

Элленби — моложавый мужчина — подозрительно настороженный».

Затем список персонажей выглядит так:

«1. Вера Клейторн — секретарь в школе — обратилась в агентство за работой на каникулах.

2. Судья Суэттенхем в вагоне первого класса.

3. Доктор — телеграмма из Гиффорда — Можете ли вы присоединиться к нам — и т.д.

4.5. Капитан и миссис Уайнъярд — Письма — Общая подруга Лети Хэррингтон — приезжают на уик-энд.

6. Ломбард — его посетил адвокат или конфиденциальный агент — предложил сто гиней — берите или отказывайтесь.

7. Студент университета, который задавил детей — слегка пьян — приезжает на машине.

8. Льюэллин Обан — Совершил лжесвидетельство в деле об убийстве — человека казнили.

9. Эмили Брент — бывшая служанка — позже выпила щавелевую кислоту — письмо от некоего друга, который открывает гостиницу — приглашает бесплатно пожить.

10.11. Муж и жена слуги.

12. Генерал Макартур — зря убил на войне 30 человек».

Там же появляется Алик Ноел Номен.

«…Глава 9 Судья берет на себя инициативу — проявляет изрядную сообразительность — Армстронг и Уоргрейв — у судьи идея. Начинается шторм — все столпились в комнате — нервы на пределе. Следующее утро — никаких признаков Роджерса — завтрак не подан. Мужчины обыскивают остров — за завтраком — Вера внезапно видит — семь, шесть негритят. Растущие подозрения в адрес Эмили — некто наблюдает за ней — оса жалит ее — мертвая пчела на полу. Все в ужасе — держатся вместе. Где старый Уоргрейв — его находят облаченным в красную мантию и парик. С Блором несут его наверх — столовая — там 5 негритят. Остаются трое — преступником должен быть Армстронг! Наконец тело Армстронга прибивает к берегу! Блор раздавлен упавшим камнем. Вера и Ломбард — один из нас — ее страхи — инстинкт самосохранения — она завладевает его револьвером — стреляет в него — наконец — безопасность — Хьюго. Расследование…

Другие смерти Онима? В и Л последние. Миссис Р[оджерс] и АМ [Марстон] все мертвы…

Моррис мертв тоже — он сделал все приготовления — покончил с собой — мёртв — Молодой человек предполагает Уоргрейва — Эдвард Ситон был виновен — Старый Уоргрейв был странный.

Эпилог — Письмо в бутылке — он описывает, как это было сделано»2.

Кристи постепенно отказывается от идеи ввести наблюдателя-рассказчика и разводит потоки сознания всех персонажей, чтобы рассказать историю с разных точек зрения, — предоставив читателю наблюдать, как собирается этот пазл. Это действительно пазл из множества внутренних монологов, диалогов, подсказок и деталей, которые в итоге вщёлкиваются в целое. Агата Кристи будто составляет пазл из ранее известных образов, причудливо тасует их, не очень заботясь о деталях и психологической достоверности. Герои для неё — что-то вроде шахматных фигур, только наделённых биографиями. Сакральный предмет из колоний в английской литературе несёт особый смыл — лунный камень в романе Уилки Коллинза и сундучок с сокровищами Агры в книге Конан Дойла — опасные трофеи. Это даже не трофеи, а вещь во временном пользовании. За ним придут люди издалека, мнимый трофей убьёт тебя, как вывезенная из колоний змея в «Пёстрой ленте» или вывалится в Темзу, и золото смешается с илом на дне. Непрощённое прошлое, месть сквозь время, дистанционное наказание — не только тема колониальных трофеев, наводящих суеверную тревогу африканских масок, но и кукол вуду. Как раз негритята и оказываются настоящими куклами вуду для персонажей. Роман Агаты Кристи — настоящий английский герметический роман, и важно то, что в английском детективе мало бегают. Герои там двигаются медленно, именно как фигуры на шахматной доске. С одной стороны, дотошность в детективе обычно вознаграждается, как вообще дотошность всегда вознаграждается и в жизни. Но в случае «Десяти негритят» нельзя говорить о логической предопределённости: тут всё построено на случайностях. Столь хитроумный судья должен понимать, что послание, отправленное в бутылке — чрезвычайно ненадёжный способ сообщить миру о своей дотошности. Среди обречённых на смерть есть, как минимум двое бывалых военных, и предполагать, что они спутают живого судью с погибшим от огнестрельной раны, довольно сложно. Стул с верёвкой не менее ненадёжный способ убедить героя повеситься, особенно, когда герой с большим трудом спас свою жизнь и пребывает в эйфории по этому поводу. Не говоря уж о том, что воля к жизни Веры Клейнторн вполне описывается формулой — «все умрут, а я останусь» — с чего ей лезть на стул? Но тонкость в том, что этот тип детектива и не претендует на реализм, как шахматные фигуры не очень похожи на коней, офицеров, королей и королев. Перед нами игра, сложение мозаики, в котором отсутствует классический расследователь. Своего рода детективом оказывается судья-убийца, который упорядочивает мир персонажей — правда, довольно неприятным образом. Второе обстоятельство как раз и связано с тем, что можно назвать неловким словом «постмодернизм». Автор пришла в бешенство, когда обнаружилось, что аннотация в Crime Club News более чем полностью раскрывает сюжет. Но дело в том, что всякий детектив и события в нём сильно стандартизированы внутри жанра. Читатель может угадать многое (хотя не всё), и именно на этом и строятся детективные конструкции — на баланс ожидаемого и неожиданного. «Десять негритят» набиты подсказками — очевидными для читателя, но непонятными для героев — начиная с самой считалочки, приведённой в начале, именем таинственного владельца острова А. Н. Онима, в котором сложно не угадать слово «аноним». Текст Агаты Кристи набит не только подсказками, но намёками на культурные обстоятельства и известными читателю раньше (как следует ожидать) детективными историями, а также скрытыми и явными библейскими цитатами. В одиннадцатой и двенадцатой главах Второй книги Царств рассказывается такая история о царе Давиде (а он — образ идеального властителя). Войско воюет с аммонитянами, а Давид сидит в Иерусалиме. Прогуливаясь, он видит купающуюся женщину. Ему говорят: это Вирсавия, дочь Елиама, жена Урии Хеттеянина. Давид посылает за ней и спит с нею, и вот она уже беременному находится с армией, а вернувшись, и не идёт больше в свой дом. Потом Давид пишет письмо к Иоаву и посылает его с Урией, отправив того снова на войну. Точь-в-точь как Розенкранц и Гильденстерн, военачальник везёт в письме свою смерть, потому что в письме написано: «Поставьте Урию там, где будет самое сильное сражение, и отступите от него, чтоб он был поражен и умер». Вдова плачет, но носит под сердцем сына царя. После всего пророк Нафан говорит Давиду: «Зачем же ты пренебрёг словом Господа, сделав злое пред очами Его? Урию Хеттеянина ты поразил мечом; жену его взял себе в жёны, а его ты убил мечом Аммонитян; итак не отступит меч от дома твоего во веки, за то, что ты пренебрег Меня и взял жену Урии Хеттеянина, чтоб она была тебе женою». Но никто больше не ругает Давида, а Вирсавия — жена его. Ребёнок умирает. Но «утешил Давид Вирсавию, жену свою, и вошел к ней и спал с нею; и она [зачала и] родила сына, и нарекла ему имя: Соломон. И Господь возлюбил его и послал пророка Нафана, и он нарек ему имя: Иедидиа по слову Господа». (2-я Царств 12:1-24) Ветхий Завет жесток, как сама жизнь. Вся эта история была очевидна британскому читателю (советскому не всегда), но она уже служила сюжетом одной детективной истории. В 1893 году Артур Конан Дойл пишет рассказ «Горбун» (The Adventure of the Crooked Man) — о загадочной смерти полковника Джеймса Барклея. Полковник валяется с разбитой головой, жена его без чувств, а на портьере — следы неизвестного животного. Находят загадочного горбуна, который много лет назад был сослуживцем полковника. Они были влюблены тогда в одну девушку, но будущий полковник выдал своего сослуживца. Из плена тот вернулся горбуном и вернулся в Англию с ручным мангустом. Именно его и увидел полковник, и, отшатнувшись, разбил голову о каминную решетку. Этот сюжет — парный тому, что есть у Агаты Кристи — только то, что решил ветхозаветный Бог и судьба у Конан Дойла, у Агаты Кристи жестоко разрешает человек. Но что движет судьёй — жажда ли справедливости? Нет, один из самых тяжких грехов — гордыня. Он и сам понимает это — называя свою глиняную накладку, изображающую попадание пули в свою голову каиновой печатью. При этом он, казалось бы, возвращает в английскую жизнь ветхозаветный принцип Талиона «око за око».

И тут возникает третье обстоятельство. Сюжет «Десяти негритят» становится поводом к разговору о понятии вины вообще. И о том, как она размыта, хорошо рассказывает дальнейшая судьба книги.

В 1943 году Агата Кристи написала трехактную пьесу «И никого не стало», которая сперва шла в Лондоне, а потом — на Бродвее. Прошлое персонажей в ней немного изменено. Оказывается, что нужно дописать совсем чуть-чуть, и вот уже пара героев превращается из неприятных персонажей в прекрасных людей, достойных непросто жизни, но и счастья. Маленький мальчик тонет по вине второго наследника, который не даёт няне спасти его, воевавший в Африке Ломбард хочет привести помощь своему отряду, но не успевает. Девушка не убивает его, а он выручает их обоих, застрелив судью. Налицо другой финал стихотворения: «Он пошёл, женился, и никого не стало». Вина — понятие зыбкое.

Эпиграфом для «Десяти негритят» можно взять тот, что уже использовал Лев Толстой в своём знаменитом романе. Этот стих из Второзакония, который потом повторён в «Послании к Римлянам». Он толкуется по-разному, но чаще всего предлагая возложить отмщение на Бога, а не на человека. Свт. Амвросий Медиоланский говорит: «Не мстите за себя, возлюбленные, но дайте место гневу Божию. Ибо написано: Мне отмщение, Я воздам, говорит Господь. Это написано, чтобы гнев другого человека не подвигнул тебя ко греху, когда ты захочешь воспротивиться или отплатить ему. Но ты можешь снять вину и с него, и с себя, если решишь уступить»3.

Достоевский, в «Дневнике писателя» за 1877 год, разбирая толстовский роман, пишет: «Ясно и понятно до очевидности, что зло таится в человечестве глубже, чем предполагают лекаря-социалисты, что ни в каком устройстве общества не избегнете зла, что душа человеческая останется та же, что ненормальность и грех исходят из неё самой и что, наконец, законы духа человеческого столь еще неизвестны, столь неведомы науке, столь неопределенны и столь таинственны, что нет и не может быть еще ни лекарей, ни даже судей окончательных, а есть тот, который говорит: “Мне отмщение, и Аз воздам”. Ему одному лишь известна вся тайна мира сего и окончательная судьба человека»4. Только Бог — воздаятель, ведает всё и может судить.

Кстати, Афанасий Фет, рассуждая по тому же поводу, говорит, что Толстой указывает на «не розгу брюзгливого наставника, а на карательную силу вещей»5.

Причём многие персонажи Агаты Кристи виноваты косвенно. Вина их не доказана, а иногда оказывается мнимой. Более того, идёт время, и то, что ощущалось нормальным, потомкам уже не кажется таковым.

Об этом все знают в контексте переименований, но такими вещами наполнен весь текст, в котором излишне острым становится разговор типа: «Понимаю... Но мистер Ломбард, например, сам признался, что обрёк на смерть двадцать человек.

— Да это же туземцы, — сказала Вера.

— Чёрные и белые, наши братья равно, — наставительно сказала мисс Брент.

“Наши чёрные братья, наши братья во Христе, — думала Вера. — Господи, да я сейчас расхохочусь. У меня начинается истерика. Я сама не своя...”»6

Вообще, многое выглядит теперь иначе, с тех пор, когда летом 1939 года, Агата Кристи закончила своё повествование.

А через месяц или два началась большая война, поставив перед миллионами людей ранее неизвестные нравственные выборы. И уж мёртвых тел всех цветов кожи было вовсе невероятное количество.