СЛОВО О ДАНИИЛЕ АНДРЕЕВЕ

(духовидец)

Даниил Леонидович Андреев (1906 — 1959)

Сверх любви участвует здесь сокровенный ужас при виде тех событий, которым повелел Бог совершиться в земле, назначенной быть нашим Отечеством, прозрение прекрасного нового здания, которое покамест не для всех видимо зиждется и которое может слышать всеслышащим ухом поэзии поэт или же такой духовидец, который уже может в зерне прозревать его плод.
Николай Гоголь.

«Выбранные места из переписки с друзьями»

I

Вот в чём дело — он был настоящий духовидец.

Он родился в семье одного из самых популярных писателей того времени.

Меня в своё время поразило то, как один библиограф рассказывал, что Андреев и Горький чуть не на порядок обогнали по тиражам своих коллег по цеху. Кстати, про Горького Андреев писал: «Ему я обязан бесконечно в смысле прояснения моего писательского мировоззрению. Никогда до бесед с ним я не смотрел так серьёзно на труд мой и дар. Он первый заговорил о такой для меня сомнительной вещи, как талант, о моей ответственности перед талантом»1.

В десятые годы прошлого века рассказы Андреева расхватывали как горячие пирожки. Но сейчас он подзабыт, забыто и то, что, по сути, мы имеем дело с тремя писателями по имени Леонид Андреев — до 1906 года, когда родился Даниил, потом умерла в родильной горячке жена Андреева. Затем последовал очень тяжёлый период до Первой мировой войны, и, наконец, война вкупе с революционными иллюзиями и умирание на финской даче.

Андреев-старший известен у нас мало, а вот его сын известен криво. Он родился в Берлине, жил у дедушки с бабушкой, а в пятнадцать лет Даниил Леонидович увидел Небесный Кремль, что висел над земным. Потом видения зачастили — приходил Серафим Саровский и Сергий Радонежский, но чаще прочих заглядывал Александр Блок.

Это для наблюдателей из следующего века эти фигуры сближены, а вот для сына писателя, который видел за обеденным столом в доме у бабушки Шаляпина и Горького, Скрябина и Бунина — Блок был совершенно реальной фигурой.

Есть два типа духовидцев. Первый — омерзительный тип пастыря, который, как только припрёт, зовёт адвоката и кричит о своих гражданских правах. Вокруг их видений выстроена целая фабрика, адепты сеют и жнут, храму завещаны жильё и деньги. Бывают религиозные коммерсанты, что не брезгают и плотскими утехами с послушниками и послушницами (это особенно развлекает читателей газет). Но даже этим коммерсантам часто начинает казаться, что повторённое много раз стало правдой.

Второй тип духовидца это честная дева Жанна, которая понимает, что дело пахнет керосином, но обратного пути нет, и, хоть жжёт пятки, отрекаться — дурной тон.

Так вот Даниил Андреев был из вторых.

Когда Генералиссимуса положили под бок к основоположнику, отворились двери тюрем, но выйти на свободу оказалось не так просто. Требовалась формальность — написать просьбу о пересмотре дела. Андреев написал, но (это часто цитируется), добавил: «Я никого не собирался убивать, в этой части прошу моё дело пересмотреть. Но, пока в Советском Союзе не будет свободы совести, свободы слова и свободы печати, прошу не считать меня полностью советским человеком»2.

В середине пятидесятых это всё-таки было несколько круто, и Андреев посидел ещё, и только в апреле 1957 года вышел на улицу города Владимира, а жене его под роспись выдали вещмешок с рукописями. Там болталось описание мирового устройства — и оно болталось над апрельскими лужами, не зная своей судьбы, того, что первое издание «Розы мира» — большой том в темно-зеленой обложке, а затем такой же чёрный выйдет только в 1991 году3.

Вот это был не фигляр, а духовидец — вот что я скажу.

II

В часах что-то стукнуло, и ко мне пришли вестники. Я не сразу понял, что ко мне пришли вестники. Сначала я подумал, что попортились часы. Но тут я увидел, что часы продолжают идти и, по всей вероятности, правильно показывают время.

Даниил Хармс

Тут ещё вот в чём дело — в Данииле Андрееве (не внутри его самого, это уж никому не известно, что там было), а в восприятии его сторонним человеком всегда боролись две ипостаси — писатель, сын писателя (подобно тому, как тогда говорили «троцкист, сын троцкиста»), человек родом из Серебряного века, из всей этой культуры, и духовидец (Отец его в своё время писал: «Я не реалист. Кто я? Мистик?»)4.

Как литератор Андреев пишет в соавторстве книгу о путешественниках и публикует переводы.

Что стало с его романом «Странники ночи», непонятно. Роман он начал писать перед войной, а, уходя в армию, закопал. Выкопанный, роман оказался испорченным, вроде бы Андреев его переписывал, вроде бы там был описан Большой Террор.

Другая рукопись была конфискована и провалились в никуда, но страшно сказать, может, оно и к лучшему. Представьте роман, написанный языком «Розы мира» с таким вот содержанием: «…история трех братьев. Там звучала одна из идей самого Даниила Андреева о том, что все эпохи делятся на красные и синие. “Красная эпоха — главенство материальных ценностей; синяя — духовных. Каждая историческая эпоха двухслойна: главенствует окраска стремления властвующей части общества, и всегда в эпохе присутствует “подполье” противоположного цвета…” И если собираются люди, которые энергетически хотят переломить соотношение в пользу синего, то его становится больше. Такие люди и встречаются друг с другом на Якиманке. Среди них востоковед, астроном, человек, который проектирует “Храм Солнца” на Воробьевых горах — огромный храм всех религий, прообраз того, что есть в Хайфе. И есть бывший офицер, завербованный НКВД. Их всех арестовывают. Это все пишется в 1937 году, там есть история о том, как Сталин попадает в ад. Есть Лубянка изнутри, точное описание допроса. И есть герой, написанный с мужа двоюродной сестры Шурочки Добровой, Александра Коваленского. Когда всех арестовывают в романе, он остается один. Он хочет вызвать на себя смерть с последующим воскресением для пересотворения мира, лишенного зла»5.

Есть пересказ книги, сделанный женой Андреева6. Воля твоя, читатель, но это чтение для адептов.

Конечно, Андреев-духовидец побеждает Андреева-литератора.

Как ни крути, главная его книга — «Роза мира», причём Андреев не автор, а человек, пишущий отчёт о своих путешествиях и видениях. Что, дескать, странные имена ангелов да демонов? А я вот там так слышал — и крыть нечем.

Число людей, внимательно прочитавших «Розу мира» от начала до конца так же невелико, как количество людей прочитавших все три тома «Капитала».

Причём книг-то у Андреева на самом деле три — «Русские боги» (1955), «Железная мистерия» (1956) и, собственно, «Роза мира» (1957). Но, по сути, это один текст.

Чтение сложно, трудно и сейчас я попробую пересказать, что это за книга. Внимание, следите за руками — я и сам не уверен в успехе этого карточного фокуса.

Итак, это опись мироздания, как оно представляется Андрееву.

В нём есть три типа процессов — метаэволюция формирует Вселенную, трансфизические процессы формируют Землю, метаистория формирует человечество.

В этом мироздании ангелы, восстав на Творца, разбежались кто куда, и началось повсеместное манихейское противостояние, которое на Земле выражается в противостоянии демона Гагтунгра и Логоса. Земля состоит, как торт «Наполеон», из 242 слоёв-миров, в каждом мире есть своя размерность, а сами миры делятся на восходящие, средние и нисходящие. Человечество живёт в середине торта, и этот средний слой называется Энроф.

Злые демоны портят карму людей и самого слоя, светлые духи эту карму улучшают.

Логос наверху, как сахарная пудра, Гагтунгр — в самом низу, практически у тарелки, на которой стоит наш торт. Причём относительно нас эта система симметрична — наверху существа получше, глянешь вниз — там всё хуже и хуже. Такая вот комедия дивина.

В этом нашем торте-Шаданакаре начинается брожение: светлые тянут в одну сторону, дневной дозор гадит снизу. Плодятся персонажи — их масса, он разбегаются как тараканы, (удивительно, что не нарисована нигде учебная схема мира Андреева, наподобие мандалы). Идут те самые исторические процессы — появляются сверхнароды (наподобие русско-советского), каждые со своим духом-духоводителем. У каждого духоводителя есть свой демон государственности, причём они, эти демоны государственности дерутся друг с другом в параллельных слоях торта. Народы наблюдают трясение этих битв и смекают — если наступила диктатура или там война, значит что-то не так с демоном государственности, го ли ему глаза на жопу натянули, то ли, наоборот, он вышел из-под контроля.

Понятно, что сами демоны бьются неподалёку, а среди человечества у них есть наместники, так называемые человекоорудия — государственные деятели. В «Русских богах» рассказано, что у русского народа есть демиург Яросвет, соборная душа Навна и три демона российской государственности — Жругры. В «Железной мистерии» рассказано о ядерной войне, причём в «Розе мира» прямо говорят, что третьего, сталинского Жругра завалили, объединившись, силы Добра и Зла. Злому Гагтунгру не понравилось, что и его, нижняя, часть слоёного торта может пострадать, если взорвётся средняя.

Но типы персонажей не исчерпываются президентами и царями. Андреев видел ещё вестников.

Вестник — не просто талантливый человек или гений, это особое существо с особыми способностями. Понятно, что, среди вестников Пушкин, Лермонтов, Гоголь, Достоевский, и Лев Николаевич Толстой. Ну и конечно Блок-падший вестник, что при помощи «рыцаря-монаха» Соловьёва успевает подняться из нижних проклятых слоёв, даром что ли Блок приходил с самого начала к Даниилу Леонидовичу.

Вестники приравниваются к богам, поскольку могут творить души. Вернее, литературные герои оживают в параллельных слоях. То есть, писатели плодят не настоящие души, а симулякры где-то в отдалении так Лев Толстой доводит Анну Каренину до нового слоя.

В итоге перед человечеством два пути: либо нас победят демоны, всем конец, причём в результате Апокалипсиса наступит новый мировой период, либо мы опомнимся и создадим Розу мира, гармоничное мироздание, но и тогда всё окрест всё равно ждёт конец, случится воцарение князя-тьмы, но затем Логос придёт и всё поправит. И начнётся тысячелетнее царство праведных, вкупе со сменой эонов. На колу мочала, начинай сначала.

Но не надо думать, что это всё написано в духе простого перечисления: в «Русских богах» всё начинается с юности героя, картины видений перемежаются воспоминаниями, война, «что всюду белизна палаты, а грудь сдавил, гнетя как латы кровавый, плотный, душный бинт»7 — и прочие октавы.

III

«Роза мира» превращается в книгу, которую мало читают, её стиль отрывается от бумаги. Следы Даниила Андреева обнаруживаются в самых неожиданных местах.

Например, есть такой писатель-фантаст Василий Головачёв. Мужчина статный, и успешный — с миллионными тиражами, за которые ему даже вручили золочёный хоккейный шлем ужаса. Он похож на динозавра. Он был всегда — он был давным-давно. Он свидетель изменений магнитного поля земли, вмешательств Тайных магов из чёрных дыр и прочей Галактической закулисы. Его книги — царство аббревиатур, отчёты о боестолкновениях, сухой язык победных реляций и командный голос рассказчика.

Головачёв довольно долго был лидером продаж — да и сейчас тиражи его радуют. Героев Головачёва очень много — они населяют не мир, а миры; сюжетные завязки в романах не развязываются, число героев такое же, как в «Войне и мире» (с учётом поимённого списка Бородинского сражения).

Адепты знаменитого фантаста сразу называют его новые книги практическим пособием по экстрасенсорике, тайным возможностям человеческого сознания (возможности сознания всегда тайные) и прочим упанишадам. Обычно в книгах Головачёва, читателю в качестве бонуса к сюжету прилагается объяснения всего Сущего: «На основе чего жрецам Системы можно было закодировать человечество, превратить людей в рабов? Только на основе сокрытия изначального ключа познания Вселенной. Надо было дать такое представление о положении вещей, которое внешне казалось бы правдоподобным, а на самом деле являлось бы ложью. И таких парадигм было внушено человечеству великое множество, от религиозных — типа Торы, Ветхого Завета и буддистского пофигизма, до научных — работ Эйнштейна, Канта и других. Плюс внушение калейдоскопического — не целостного — восприятия мира плюс наркотики, алкоголь, курение, доказательство правомерности однополой любви...» Много там чего интересного есть — только рассказывать я про это не буду, потому что это хоть и эзотерика, хоть и эзотерика тиражом сто тысяч, но я-то о другом духовидце.

Источником аббревиатур и сокращений служили раньше две отрасли — армия и наука. Прекрасно знакомый и с тем и с другим — Головачёв превратил их в узнаваемый элемент своего стиля, внёс в свою фантастику язык научно-технических отчётов и армейский наставлений по ведению БД (боевых действий). На официальном сайте Головачёва есть даже специальный толковый словарь — «Всевече — реорганизованный Высший координационный совет Земли, правительство Солнечной систем; Вэлфер — термин, означающий идеальное состояние государства; КЗ — количество здоровья, термин, обозначающий количество воздуха, прокачиваемое через легкие за секунду; МАВР — многоцелевой анализ вариаций решения; ПВУ — пси-вариал управления, оперирующий мысленными и звуковыми командами; СВС — Суперструнная видеосвязь, использующая принципы свертки пространства; СОС — следственная операционная система; Шкала ВП — шкала важности, первоочередности и ответственности решаемых задач с максимальной оценкой в сто баллов» .

Ну и читатель Головачёва узнал, конечно, что «Земля — лишь один из слоёв Регулюма, многомерного континуума с набором определённых законов, свойств и констант, что слои Регулюма — планеты Солнечной системы — отделены друг от друга потенциальным барьером в виде пространства (вакуума), который можно было преодолеть с помощью особых устройств — хаб-генераторов, созданных задолго до появления на Земле человека». Вот за этот Регулюм и дерутся хорошие люди.

Битва при дискурсе Головачёвым выиграна. Он, (дискурс, то есть) живёт — с обязательными словосокращениями, аббревиатурами, с обилием заглавных букв, с р а з р я д к о й (что превращает любое обычное слово в тайное и знаковое), с таким же обязательным офицером спецназа в качестве главного героя, с Дуггуром и Уицраором. Герой, в конце концов, увеличивается в размерах, «превращаясь в великана вровень с магами и Великими игвами.

— Александр! Это ты, дружище?!

— О нет, я всего лишь инвариант Принципа, — усмехнулся Ростислав, помогая Ненагляде вырасти и стать такой же, как он. — Конкретное проявление Соборной Души Веера в конкретной ситуации». В общем, сплошная «Роза мира»: «По древним понятиям дурак — просветлённый человек, не пользующийся умом, — сказал Будимир извиняющимся тоном. — Если разобрать это слово, то получится «д» — данный, «ур» — свет, «ра» — солнце, «к» — принадлежащий к чему бы либо» . Такая вот гертрудастайн, дорогие товарищи.

Эти миры разветвлены и абстрактны — будто путешествуешь внутри математических головоломок. Вернее, головоломок эзотерических. Все здесь не так, как надо, и совы — совсем не то, чем они кажутся. Один из миров, через который, как через заросли малины, пробираются герои, называется, кстати, Хаббардом.

Так, что стиль Андреева — вечен. А сам Андреев — фантаст.

IV

Выходит так, что стиль «Розы мира» так и просится в пародию. Мой товарищ, Женя Лесин, ставший впоследствии известным упырём, как-то написал цикл пародий, ключом для которых было известное народное произведеие о том, как дверью зажало башку мужику — поезд поехал, мужик побежал, долго я взглядом его провожал. Среди этого цикла, многое в котором я нахожу смешным, была и такая история:

Русский Поезд

Хммагр и Жвиггротид рвут, мнут, корежат, хрипят и чавкают.

Вдали встает, Восстает Россия, Русь, Колокола, хр-ррр...

История с пародиями, к которым приложил руку сам Даниил Леонидович, была уникальной.

Когда Андреева взяли (при обстоятельствах весьма драматичных), то на дворе стоял 1947 год.

Смертная казнь в честь военной победы была отменена. Ему дали 25 лет тюрьмы, срок для человека средних лет в ту пору практически пожизненный.

Он попал во Владимир, в знаменитый изолятор, который кто только не воспел.

Причём попал он в так называемую «академическую» камеру, где, среди прочих, сиживали монархист Шульгин, выковырянный из своего эмигрантского уединения, историк Раков и академик Парин. Его дело было довольно громким: Василий Васильевич Парин был блестящим учёным-медиком (правда, тогда он был академиком Академии медицинских наук, а не АН СССР, но зато одним из основателей своей академии), профессором и заместителем наркома здравоохранения. Парин прочитал доклад о методике лечения рака в Америке, после чего его арестовали за разглашение методики в феврале 1947. Вокруг этого скандала произошло много событий, начались суды чести одних учёных над другими, была написана пара пьес, снято несколько фильмов, а наука оказалась в некоторой беде (эвфемизм). Но Парин в этот момент уже видел владимирское небо в клеточку.

Внимательный читатель Варлама Шаламова решит, что это рай, а не тюрьма.

Оно, конечно, не Колыма, но Андреев в этой тюрьме чуть не умер от инфаркта в 1954, Парина шантажировали судьбой детей, да и кладбище там не пустовало.

Неизвестно, ради чего приберегали этих сидельцев.

Так или иначе, была оборотная сторона этого сидения. Несколько интересных людей сначала читали лекции сокамерникам — вполне в русской дореволюционной традиции, а потом сочинили книгу, которая называется «Новейший Плутарх».

Вот это книга, так книга — вот там Андреев веселился, и это совершенно не похоже на назидательность «Розы мира». К примеру, в этом сборнике жизнеописаний есть Михаил Никанорович Филиппов (1798 — 1914)! — писатель, поэт, драматург, что родился в г. Тамбове в семье мелкого чиновника. «Девятнадцатилетним юношей он поступил в канцелярию губернского правления, где и служил непрерывно в продолжение пятидесяти лет, понемногу повышаясь в чинах...

Первым серьёзным опытом нашего труженика слова следует считать романтическую повесть “Прасковья — стрелецкая дочь”, появившуюся в “Тамбовских губернских ведомостях» в 1820 г. За нею последовали робкие попытки овладеть стихотворной формой: поэмы “Еруслан” и “Неонила”, “Евгений Мологин”, «Бронзовый пешеход», не помешавшие, однако, плодотворности также и прозаических занятий Ф. Результатом этих последних явились романы “Майорский сынок” и “Живые сердца”|. К этому же периоду относятся и первые опыты Ф. в области стихотворной драмы: “Щедрый герцог”, “Мраморный пришлец”, “Попойка во время холеры” и “Счастье от глупости”.

Не смущаясь молчанием критики, Ф. упорно продолжает свою работу, согласно завету Пушкина “всех лучше оценить сумеешь ты свой труд”. Отказываясь от каких-либо иных развлечений, он уделяет этой работе все вечера после службы. Ни женитьба, ни постепенный прирост семьи не меняют ничего в этом поистине железном расписании времени. Поэтому нас вряд ли сможет удивить тот факт, что с 1840 по 1880 г. Ф. было закончено не менее 52 романов. Назовем некоторые из них, чтобы убедиться, насколько живо, быстро и горячо отзывался Ф. на все сколько-нибудь значительные явления современной ему отечественной литературы: “Кто прав?”, “Что думать?», “Шарабан”, “Вторая любовь”, “Потом”, “Матери и внуки”, “Пар”, “Корвет Церера”, “Обрезов”, “Откос”, “Необыкновенная география”, “Обиженные и ущемлённые”, “Подвиг и награда”, “Умный человек”, “Село Карамазово”, “Матрац”, поэмы: “Русские мужчины”, “Кому в Тамбове умирать нехорошо” и многие другие.

Пользуясь после выхода в отставку неограниченным досугом и не отвлекаемый никакими другими интересами, Ф. в последние 45 лет своей жизни развил совершенно необычайную энергию, закончив, по свидетельству его правнуков, свыше 150 романов и несколько сот повестей и рассказов. Ни преклонный возраст, ни замкнутый образ жизни не мешали ему каждый раз, как только в его поле зрения попадало новое произведение литературы, откликаться на него, предлагая читателю — или, по крайней мере, своей семье — новый оригинальный вариант затронутой темы. От эпохи Карамзина до первых выступлений русских футуристов трудно было бы указать какое-нибудь литературное течение или какой-нибудь серьёзный вопрос, волновавший наше общество, не получившие своего отражения в творчестве Ф., которое сделалось настоящим зеркалом русской культурной жизни на протяжении целого столетия. Это блестяще подтверждается перечнем заглавий крупнейших произведений Ф., увидевших свет с 1880 по 1914 г: “Обычаи Разболтаева переулка”, “Бессилие света”, “Семена невежества”, “Понедельник”, “Отваловские медяки”, “Глухой актер”, “Три кузины”, “Тетя Паша”, “Старик Игдразиль”, “Повесть о восьми утопленниках”, “Лиловый плач”, “Крупный черт”, “Незнакомец”, “Резеда и минус”, “Туча в манто”...»8.

Среди путешественников, князей, военных деятелей, писателей, конструкторов, врачей есть даже Квак-ма-Лунг (Эсфирь-Анна Броунинг), выдающаяся представительница племени кири-кири, просветительница даяков (Индонезия) — тоже описанная Андреевым.

Так что эта книга, очень весёлая, написанная людьми безо всяких перспектив — вернее, с перспективами очень мрачными, состоялась.

Если бы Даниил Андреев поучаствовал только в ней, то уже стал бы знаменит — негромкой, но завидной для нормального человека славой.

Для многих слава Андреева — иная. Вот они обсуждают его на форумах (орфография сохранена): «Одно настораживает, ну кто его укусил, что он начал описывать миру Демонов и пр. нечести. Может у него есть еще какие-нить работы по Демонологии?»… Или вот чудесное: «Прочитала “Розу мира” Даниила Андреева. Он начинал писать эту книгу в тюрьме, носившей название политического изолятора… В изоляторе ему «стали посылать информацию “СВЕРХУ”». В книгах его особое переплетение мистики и философии. Но осадок колоссальный. Поклонникам “ДУХLESSа” навряд ли подойдет. Хотя советую, ОЧЕНЬ. Теперь можно с оптимизмом смотреть в будующее, не париться из-за измен мужа, из-за сорвавшегося контракта, из-за поломанного ногтя и т. д».

Или: «Не могу удержаться от комментария. Книга Д. Андреева произвела на меня, когда я её прочитал примерно в 1990 году ошеломляющее впечатление и буквально привела к взрыву вдохновения и творчества лет на 10, а, наверное, и больше. С моей точки зрения, это просто потрясающая по чистоте, силе и красоте книга. Как ни странно, а на тот момент я ближе общался с рериховцами, но они как-то по-другому на неё реагировали, с опаской, тыкали на места с описанием ада и т. д.

Книга эта — о строении слоёв вокруг Земли, о новой религии Роза Мира, которая должна спуститься на Землю в нашу эпоху, об объединении всего человечества и о трудностях, исходящих из тёмной части мироздания. Особо ценно, что расписывается механизм управления государством через Демиургов, которым приходится задействовать уицраоров, сверхдемонов государственности. Пожалуй, именно за это Д. Андрееву и тем, кто слушал чтение отрывков из романа в рукописи, впаяли по 10-15 лет (примерно в 1947 году)».

Интересно, как это восприятие Даниила Андреева меняется сейчас.

Один знакомый мне человек говорил: «Книга эта неплохо написана, крайне вторична, пропитана самыми разнообразными влияниями от гностицизма до гумилёвщины и в целом представляет собой типичный пример синкретической эзотерики ХХ века. Нужно беспристрастно изучать её рецепцию и пропаганду. В частности, насколько она воспринимается как “Даниил Андреев” и насколько — как откровение “древнего знания”. Опосредованную рецепцию: Андреевым проникнута пост-советская fantasy и не только. Есть и другой интересный момент: в одном из романов Станислава Лема выведен астронавт, который никак не может описать незнакомую планету и её обитателей: “Там были такие... и у них были такие...” — и разочарованно машет рукой. Это такой Витгенштейн.

Духовидец идет двумя путями: изобретает неологизмы, то есть, язык “описания”, и одновременно укладывает визионерский опыт на ложе знакомых систем. Словно бы кому-то приснился сон Сципиона. Предтекст побеждает мистика, бессильного описать видение, и ведёт его за собой. И вместо сфер и чертогов раздаёт засаленные карты Таро».

Среди русской «классической» мистики, не вовлечённому в неё известны три устойчивые группы — фёдоровцев, рериховцев и андреевцев.

Другие и вовсе начали с натугой смыкать «Розу мира» с Православием.

Вдова Андреева Алла, собственно, была вполне воцерковлённой. Рассказывали историю про то, как она сурово обошлась с какими-то кришнаитами, которые пришли слушать «про Андреева» и воздать ему хвалу по-своему.

Понятно желание встроить тексты Андреева в разные идеологии — и считать его чуть не православным мыслителем, то, наоборот, вторым Рерихом. Или возвести его в новые Николаи Фёдоровы.

Позиция Церкви по этому поводу была неоднозначная. Особенно при жизни духовидца и писателя — Андреев был в лоне Церкви, его венчали, отпевали, и ничего страшного не случилось.

К Андрееву выказывают много упрёков: иные скажут, что он не был он духовидцем, оттого, что описания его противоречивы, когда его заносит в чуждые ему области, особенно в политику, прогнозы смешны, а терминология идёт от невежества.

Как всегда: каждому — своё.

Но «Новейший Плутарх» всё же неоспорим.