ЧЁРНОЕ СОЛНЦЕ АФГАНСКИХ ГОР

Карлсон служил в Афганистане много лет. Первый раз он наблюдал эти горы в бинокль, когда его послали в Пешавар учить бородатых парней целиться из «Стингеров» в русские вертолёты. С одним он даже подружился, тот был смышлёнее прочих. Этот афганец не лицемерил и честно объяснял, за что воюет.

Он рассказывал, что отец перед смертью сказал: «Абдулла, я прожил жизнь бедняком и я хочу, чтобы тебе Бог послал дорогой халат и красивую сбрую для коня». Афганец ждал этого при Дауде, при Тараки и Амине, а потом при русских, а потом Бог сказал ему: «Садись на коня и возьми сам, что хочешь, если ты храбрый и сильный». В ту пору Карлсон провожал караваны до границы и смотрел в свой бинокль «Левенгук», как вереница ослов скрывается за склоном горы.

А через пятнадцать лет он попал сюда снова. Горы были всё те же, да и люди, в общем-то, те же.

Теперь он воевал с теми, кого учил, а ракеты им продавали другие люди. Впрочем, кто только ни продавал.

Но пришла пора заканчивать и эту войну. На самом её излёте, ему велели сопровождать в Кабульский аэропорт гарем полевого командира Абдуллы Кармаля. Он вёз их по горным дорогам, и пыль крутилась столбом так, что солнце казалось чёрным. У Карлсона был напарник, странный малый, и иногда командиру чудилось, что тот испытывает к нему не по должности нежные чувства. Но нет, этот сержант влюбился в одну из жён Абдуллы – самую юную. От сержанта пахло этой влюблённостью, а старый солдат Карлсон знал, что на войне такое добром не кончается.

И точно, на одной из остановок молодой сержант попытался приподнять паранджу, но под ней оказался сам Абдулла Кармаль, и нагретая за пазухой сталь вошла молодому американцу в горло.

— Что же ты, малыш, — скорбно бормотал Карлсон, привязывая тело напарника к крыше «Хаммера», — я ведь тебя предупреждал.

Тело женщины он, впрочем, оставил у дороги, потому что для местных смерть – пустяки и дело житейское.

Кармаль растворился в воздухе, и времени искать его не было. В последние дни августа Карлсон грузил поредевший гарем в толстопузый транспортник. Как он и предполагал, С-130 уже был перегружен, и без особых размышлений сошёл обратно по аппарели.

То, что ему не хватило места, вовсе не испугало Карлсона, ему только было жаль бестолкового напарника. Но дело, действительно, было житейским. Впереди ещё пятьдесят лет необъявленных войн, и он подписал договор на весь срок.

Карлсон стоял на раскалённом бетоне полосы и видел, как удаляется транспортник. Потом небо прочертила белая полоса, и самолёт выпустил из-под крыла клуб чёрного дыма. В него попал точно такой же «Стингер», какой впервые Карлсон положил на плечо смышлёного афганского парня в Пешаваре. Карлсон не стал смотреть, как падает самолёт и отвернулся.

Его посетила мысль отомстить, но сверху быстро пришёл приказ дружить с Абдуллой Кармалем.

Тот теперь держал охрану русского посольства, и второй секретарь время от времени вытаскивал из ворот ящик водки. Карлсон не спрашивал о великом исламском законе, он знал, что под чёрным солнцем афганских гор всё выглядит не так, как на самом деле. В великой книге написано, что нельзя пить сок перебродившего винограда, а про русскую водку из опилок ничего не было написано. Впрочем, Карлсон скептически относился к богословию, с тех пор, как в его отсутствие к жене постучался человек в белой рубашке с предложением поговорить о Боге.

Теперь он пил тёплую водку с Абдуллой, а иногда к ним присоединялся второй секретарь. Лицо русского было обезображено шрамом: много лет назад он служил вертолётчиком, и в его машину попал «Стингер». Поэтому на сетования других дипломатов русский непременно сообщал, что под Кандагаром было круче.

— Знаешь, — сказал Карлсону Абдулла, — я раньше думал, что для того, чтобы хорошо встретить старость, нужна хорошая жена и хороший дом. У меня было и то, и другое, но счастья в этом нет.

— Я знаю, — ответил Карлсон, — я пробовал. Сперва душа твоя рвётся к ней, ненаглядной, как журавль в небо, а потом ты застаёшь её с проповедником.

Он перевернул старый бинокль «Левенгук» и стал пялиться через него на пустую рюмку.

— Но лучше, конечно, сперва помучиться, — невпопад вставил своё слово русский, разливая водку.