СЛОВО О КИРЕ БУЛЫЧЁВЕ

(потеря миелофона)

Игорь Всеволодович Можейко (1934 — 2003)

Но Алиса узнала Роберта, она спасена: бешеная оргия смолкает в отдалении и повторяющимися звуками...

Аполлон Григорьев. «Роберт-дьявол» (1846)

…И пойдут опять перепевы: «в свете решений», «в речи на апрельском Пленуме», «как сказал на Пленуме товарищ Горбачёв»...

Николай Амосов. «Голоса времён» (1999)

Тут (осенью) должен быть юбилей Кира Булычёва, но до этого дожить надо. А пока нам сняли фильм «Сто лет тому вперёд», который, как сообщают газеты, перепевает «Гостью из будущего». Правда, другие люди говорят, что там от старого сюжета мало что осталось, и это как раз хорошо. Третьи рассказали мне, что в новом фильме космического негодяя Крыса из одного времени толкают на Крыса из другого времени и они аннигилируются. Я, правда, тут же сказал, что видел это в каком-то американском фильме, но всё никак не мог вспомнить название.

Но дело в том, что экранизации такого рода иллюстрируются знаменитым демотиватором, где чебурашка, сохранив свои уши, имеет морду крокодила Гены. Это существо произносит: «Я здесь не для того, чтобы соответствовать вашим ожиданиям». И оно право, потому что таково свойство всех фильмов-скрепок. А история девочки Алисы – это даже две скрепы-скрепки.

Мультфильм про то, как отец с дочкой, подозрительно похожей на капитана их космического корабля, летят с планеты на планету, собирая зверей для зоопарка. И, одновременно, это история про девочку из будущего, что ищет свой макгаффин в Советской стране накануне Апрельского (1985) Пленума ЦК КПСС.

Среди её собеседников никто об этом и не догадывается, что эта страна доживает последние годы, и гостья из будущего не то из жестокости, не то из сострадания, им на это даже не намекает.

В скрепности этой истории есть оборотная сторона: в домике отечественной культуры девочка Алиса выросла в размерах, точь-в-точь её предшественница, отпившая из заветной бутылочки в чужом доме. Она так увеличилась, что отодвинула другие книги автора в сторону. Да и самого автора, честно говоря.

А Булычёв был очень интересным даже не автором, а персонажем самого себя.

Для начала его звали Игорь, как настоящего русского героя в иностранных фильмах. Можейко он был по отцу, а Булычёвым стал потом, использовав девичью фамилию матери в качестве псевдонима. Псевдонимов у него было множество, непонятно даже точно сколько: Николай Ложкин, Игорь Всеволодович Всеволодов, Юрий Митин, Маун Сейн Джи… Их не меньше дюжины – прямо Владимир Владимирович Владимиров, Максим Исаев и господин Бользен.

Игорь Можейко окончил Институт иностранных языков в год Московского фестиваля, работал несколько лет в Бирме, в 1965 году защитил диссертацию о средневековом бирманском государстве. Докторская (спустя пятнадцать лет) была про историю буддизма, а как-то я купил, сам не зная, зачем, его большую монографию, что называлась «Борьба народов Юго-Восточной Азии против Японской агрессии во время Второй мировой войны 1939 — 1945 гг.».

Одновременно со знаменитой повестью про миелофон вышла книга «Пираты, корсары, рейдеры» о пиратстве в Индийском океане и южных морях с XV века до наших дней. Она и сейчас неплоха, если пропускать пассажи о том, что избавление от колониальной зависимости и рост национального самосознания угнетённых народов уничтожит пиратство на корню. Её, кстати, не только переиздали дюжину раз, но и много переводили на разные языки. Впрочем, и Можейко, и Булычёва всегда много переводили.

Но вернёмся к Бирме. От обывателя она и сейчас далеко, а тогда этот обыватель не очень точно знал, звать ли эту страну Мьянмой, как делают местные жители, или Бирмой, как говорят иностранцы. При этом Бирма в шестидесятые пыталась строить социализм, но как-то так странно, что это не вызвало особого интереса в СССР и не особо напугало США. Кончилось всё товарным дефицитом, но им кончается буквально всякая тяга к справедливости. Случились и военные перевороты (куда же без них) и полноценная гражданская война, но она началась, когда и Можейко, и Булычёв уже покинули нас.

В середине шестидесятых Кирилл, или Кир Булычёв, только появился. Так что много лет параллельно существовали сразу несколько людей: востоковед и фалерист (потом он даже заседал в комиссии по государственным наградам), организатор (он занимался фантастическими журналами и литературной учёбой). Ну и писатель со сценаристом. Причём количество опубликованных произведений этих людей просто огромно. Наверное, больше, чем книг у Юлиана Семёнова, учитывая, что тот писал только прозу и документальные расследования, а Можейко ещё об истории, фалеристике и Бог знает о чём.

В одном из интервью его спросили, может ли он хотя бы приблизительно прикинуть, сколько написал книг. Автор «Алисы» отвечал: «Сейчас издательство “Хронос” выпускает моё собрание сочинений. Они разделили его на серии. Одна — это фантастика, там уже вышло четырнадцать томов, будет ещё примерно столько же. Другая — детская фантастика, двенадцать томов. Ещё двенадцать — мои научно-популярные книги, подписанные фамилией Можейко. В общем, около пятидесяти томов»1.

Кажется, что корень успеха Кира Булычёва в том, что он был Можейко. Востоковед, дипломат и выпускник МИИЯ им. Мориса Тореза. Очень образованный, очень трудоспособный и очень дипломатичный. Не то, что не диссидент, но и не фрондёр. Аккуратный, умный человек, которого совершенно невозможно представить в противостоянии с каким-нибудь партийным чиновником.

Это очень важное явление и очень поучительное, если подойти к нему без глупой ажитации. Старший из братьев Стругацких закончил Военный институт иностранных языков и служил по военной части (с некоторой натяжкой его тоже можно назвать востоковедом в условиях жёсткой субординации). Но понятно, что у братьев Стругацких было прямое противостояние с властью в виде цензоров, издателей, какого-нибудь Казанцева. Их со скрипом печатали, они писали в стол. Это понимали все, включая читателей.

О Булычёве это не скажешь. Он сохранял дипломатический навык и ходил между струй. Когда Можейко говорил, что выбрал псевдоним «Булычёв», чтобы его не уволили из Института Востоковедения, узнав о несерьёзной писательской деятельности, в этом есть некоторое лукавство. В идеологическом институте, связанном, к тому же, с заграничной тематикой, система информирования была поставлена так, что не узнать о таком было невозможно.

Но речь не о карьере, а о тематике и стилистике прозы. Стругацким было естественно сочинить светлое будущее в 1959 году, где за спиной героя высится достроенный Дворец Советов. Но вот ни в 1977, ни в 1985 (время выхода повести и фильма об Алисе) им бы в голову не пришло рисовать будущее в такой тональности — ни для взрослых, ни для детей. Понятно, что это будущее, изображаемое писателем Булычёвым лишено политических примет. В «Возвращении» Стругацких, написанном ещё в год полёта Гагарина, космонавт будущего, вернувшись на землю и путешествуя по самодвижущейся дороге, видит памятник: «Гигантская глыба серого гранита выросла над соснами. Кондратьев вскочил. На вершине глыбы, вытянув руку над городом и весь подавшись вперед, стоял огромный человек. Это был Ленин — такой же, какой когда-то стоял, да и сейчас, наверное, стоит на площади перед финляндским вокзалом в Ленинграде. “Ленин!” — подумал Кондратьев. Он чуть не сказал это вслух. Ленин протянул руку над этим городом, над этим миром. Потому что это его мир — таким — сияющим и прекрасным — видел он его два столетия назад… Кондратьев стоял и смотрел, как уходит громадный монумент в голубую дымку над стеклянными крышами»2. Никакого такого памятника у Булычёва и в прежние годы не было, а уж на излёте Советской власти и вовсе не могло быть. Он хоть и был служащим идеологической машины, но прекрасно понимал, как неловко выглядят и романтики, и первые ученики при перемене курса. В этом я и усматриваю дипломатический навык.

Советская власть предусматривала несколько степеней лояльности: от активного участия в своей деятельности, через мирное сосуществование да разных степеней нелояльности. Причём везде присутствовали дипломатические ритуалы этих отношений: даже в дипломной работе нужно было упомянуть о решениях очередного съезда, не то, что в диссертации, а их Булычёв защитил две. Можно было и не упомянуть, но лучше тогда уйти в математику и там состояться, как гений.

А писателю с гонором, какому-нибудь Аксёнову, который искренне выводил в своей первой повести мудрого председателя райсовета, был острый нож присягать этому в семидесятые. (Я думаю, там была не идеология, а гордость — поклонись, дескать супостату и проч, и проч.)

А вот у Можейко с его опытом было проще. Возможно от толики дипломатической циничности.

И в стол он не писал, потому что он выбрал такую нишу, в которой не надо есть людей, просто не надо говорить о том, что едят людей. Да и времена уже были вполне вегетарианские.

Интеллигентному человеку часто хочется, чтобы писатель, который нам нравится, был прям и твёрд, хочется привести в пример убитых Бабеля и Мандельштама. Или там умирающего, как собака, Шаламова. Но путей много, и как мы видим, проблемы, что вечно навязывали русскому писателю со времён Достоевского, вовсе не обязательны в каждой книге.

О нём вспоминали так: «Книги И. В. Можейко охватывают множество культур и эпох. Он равно свободно писал как о средневековье, так и об истории XX в. (новейшей истории), о Китае, Японии, Бирме, Гане, Португалии, Франции, Англии, России… Иными словами, его работы невозможно свести к принятым рубрикам “всеобщая история”, “отечественная история”, “историография, источниковедение и методы исторического исследования” (это вообще непонятно что такое: как можно заниматься историей без методологии и знания источников и литературы?)”, “археология”, “этнография, этнология и антропология” (бюрократическое и научное словоблудие: все три слова означают одну и ту же дисциплину), “международные отношения”, “политические науки”, “архитектура”… В его книгах есть все эти формальные дисциплины, разве что археологии повезло несколько меньше других. Нет разве что “Истории Коммунистической партии Советского Союза”. Во-вторых, жанр многих работ И. В. Можейко – научнопопулярная литература. Московские востоковеды в большинстве своём чурались и чураются таких вещей»3.

Так или иначе, написано пятьдесят томов. Десятка два произведений экранизированы, и отнюдь не все – хорошо. Я бы даже сказал, что большинство – дурно.

Но среди прочего есть мультфильм «Перевал», который связан с именами двух докторов наук – Можейко и доктора физико-математических наук, тогда ещё не академик Фоменко. Тот самый Фоменко, который сейчас так своеобразно известен своими историческими идеями. В фильме были использованы рисунки математика, специалиста по топологии Фоменко, и сложные геометрические сочетания ещё долго после киносеанса волновали воображение зрителя. Там ещё пел Александр Градский – в общем пир духа для нонконформистского зрителя.

Видимо, Булычёву повезло попасть в некий зазор между обычной прозой, и несколько более вольной фантастикой, и, одновременно, «взрослой» фантастикой и фантастикой «детской». То есть он стал главным автором для детей, пишущим про космос, машины времени и прочие чудеса. Я помню, как одну из бесконечных (к сожалению, стремительно теряющих в качестве, как любой сиквельный поток) историй про Алису публиковали в «Пионерской правде» — из номера в номер. А в 1982 году Можейко-Булычёв получил Государственную премию за сценарии к «Тайнам Третьей планеты» и фильму «Через тернии к звёздам».

Так или иначе, именно история про девочку Алису стала культурной скрепкой, и это очень легко проверяется обилием речевых оборотов, оставшихся в языке: от реплик главных персонажей «Ну, что у нас плохого?», от крика «Алиса, миелофон!» до какого-нибудь «А хотите, я его стукну? Он станет фиолетовым, в крапинку!» или «отличается умом, отличается сообразительностью». Когда начали плодиться, как грибы после дождя, сперва кооперативные, а потом частные предприятия, среди них было несколько ООО «Миелофон» (и несколько «Мелофонов») – и это только те, что я видел.

На фоне этого бледнеют рассказы про город Великий Гусляр, которые сперва печатал прекрасный научно-популярный, а не литературный журнал «Знание – сила». Сказания о Великом Гусляре выдирали из журнала и превращали в огромные по формату тома, самостоятельно переплетённые – своего рода самопереиздат.

Куда-то отступают и произведения в жанре альтернативной истории вроде «Заповедника для академиков». Какие-то агенты межгалактической полиции, врачи-расследователи, провинциальные изобретатели и алкоголики, алкоголики-изобретатели, табун фольклорных персонажей.

Нет, в центре общественного внимания оказывается девочка из будущего, а сотни других героев жмутся к стенам.

Имя «Алиса» в этом смысле вполне магическое. Не в том дело, что его носит дочь писателя, а в том, что даже у Льюиса Кэрролла помнят только эту девочку, до «Охоты на Снарка» доходят только эстеты, а «Сильвию и Бруно» не упоминают даже они.

Итак, первое – это имя. Имя делает поколения, и у каждого поколения – своя Алиса. Теперь есть люди, которые и вовсе разговаривают только с Алисой.

Второе – Алиса Селезнёва была чем-то вроде супер-героя, на которых сейчас любят смотреть, а тогда про них было известно только из статей повидавших мир журналистов-международников. Традиционно в сказке фантастике женщина (а уж девочка тем более) была ценностью, а не героем. Редко кто показывал трём медведям небо с овчинку, чаще главный выбор был в том, спустить косы из окна или нет.

А ныне в фантастике куда не посмотришь, то Эон Флакс, а то товарищ майор из «Призрака в доспехах». И все они обладают повышенной ловкостью, силой и прочими необычными навыками. Главное, чем обладала Алиса Селезнёва, была способность путешествовать: и не только через время, хотя этого бы уже хватило на всё. Миелофон, позволяющий читать мысли, ничто по сравнению с этой возможностью. Да и выглядит он, как уральский кварц, сувенир из Свердловска в бархатной коробочке.

И, наконец, третье: приключения Алисы в стране большевиков, это своего рода «городское фентэзи» в отсутствии самого жанра (исключая сказки Вениамина Каверина).

Иначе говоря, волшебство без заклинаний, чудеса технического свойства происходят здесь и теперь, чудесное совмещено с обыденным. В телевизионном фильме произошло точное попадание и самого персонажа, и непрофессиональной актрисы, его сыгравшей. Там было всё, включая обаяние и лёгкий эротизм того возраста, когда чувства уже проснулись, но в шестом классе о том, что это пробуждение состоялось, никто не знает. Да и то – в СССР секса по-прежнему нет.

Будущее в котором живёт гостья, то есть 2082 год, — комфортная утопия, причём по-настоящему комфортная. А ведь большинство знаменитых утопий от Томаса Мора до Ефремова – общества страшноватые, и, почитай, у нас все утопии как бы антиутопии.

Дипломатический человек Игорь Можейко, когда превращался за столом в Кира Булычёва, умел написать комфортный текст. И это очень важно: любитель фантастики не всегда хочет достоевщины, не каждый день он норовит заниматься самоанализом. Очень важно дать ему немного сентиментального, но вовсе не глупого переживания.

В случае с Алисой Селезнёвой это сентиментальность особая: у тех, кто учился в школе в 1985 году, эти образы часть ностальгической памяти по исчезнувшему миру. Но что до мира, когда это ностальгия по самим себе, а этим людям сейчас около пятидесяти. Прекрасный возраст для рефлексии, повышенная покупательная способность и компьютерная грамотность, что даёт возможность говорить повсюду о том, как жестоко прекрасное далёко.

Ах, да – вспомнил, что это за фильм я смотрел ещё в эпоху видеомагнитофонов – в 1994 году. Он назывался «Патруль времени». Там Жан-Клод ван Дамм сталкивает двух негодяев из разных времён, следует взрыв и вся история становится милой и комфортной.

Куда делся миелофон, совершенно непонятно.