ЖИЗНЬ И СМЕРТЬ БАРМАЛЕЯ

Было двенадцать разбойников,
Был Кудеяр-атаман,
Много разбойники пролили
Крови честных христиан

Николай Некрасов. Кому на Руси жить хорошо

Бармалея придумал Добужинский. Великий, конечно, человек.

И не только тем, что был хорошим художником, а своей долгой жизнью в разных мирах. Почувствовав, что пахнет жареным, он в 1924 году при помощи посла-поэта или поэта-посла Балтрушайтиса принял литовское гражданство, но уехал в Ригу, потом в Париж, катался по всему свету, а умер в Нью-Йорке. В общем, настоящий global Russian, несмотря на то, что литовских кровей. Детство он, кстати, провёл в Кишинёве.

Ещё он был масон, и настоящий мастер при этом, а не какой-то подмастерье. Прожил 82 года, впрочем, там в семье многие были долгожителями – сын его прожил 92.

Но тут парадокс – вот произнеси слова «станковая графика», «оформил спектакль», «иллюстрации к «Трём толстякам» — это всё не заставит сердце обывателя вздрогнуть.

А вот Бармалей – да.

Идут два человека по Петроградской стороне, и один придумывает топонимике рациональное объяснение, какой-то англичанин, фамилия исковеркана, всё потому что говорящий — англоман и рационалист, а вот Добужинский кричит:

— Нет! Неправда! Я знаю, кто был Бармалей! Он был страшный разбойник. Вот как он выглядел! – и тут же рисует косматого человека1.

Молодец, что и говорить.

Бармалеева улица, кстати, имела довольно странную историю. Места в старину были неприглядные: слобода гарнизонного полка, склады и сараи. В 1952 году её зачем-то переименовали в Сумскую, но через два года опомнились и вернули обратно (тут уместна какая-нибудь конспирологическая теория, Сталин, Берия, Чуковский, но это без меня). Судя по адресным книгам Петроградской стороны, какие-то Бармалеевы там жили – не то купцы, не то потомки отставного прапорщика.

Но пират, придуманный Добужинским, отобрал у них родословную. Надежда Крупская: «Такая болтовня — неуважение к ребенку. Сначала его манят пряником — веселыми, невинными рифмами и комичными образами, а попутно дают глотать какую-то муть, которая не пройдет бесследно для него».

Бармалей, кстати, у нас довольно странный персонаж. Мы знаем, что он ест маленьких детей, но относимся к этому со снисхождением. У нас вообще к таким вещам относятся со снисхождением, потому что сумасшедших много, а вот тех, кто подойдёт к Государю в Пост с куском мяса, чтобы тот ел коров, а не человеков, таких мало.

На Руси любят разбойников. Даже пивной завод у нас был имени Степана Разина. Не знаю уж, кто сейчас владеет этой маркой. Завод, кажется, сгинул, и на его месте технопарк «Степан Разин» — что может быть сказочнее?

Соловей-разбойник, Кудеяр, Дубровский – есть в них для русского человека какое-то очарование.

Пугачёва любили меньше, была от него какая-то народная оторопь, но и тут случилось с русским разбойником какое-то народное уважение.

А пираты и вовсе что-то романтическое, море, солнце, «Весёлый Роджер», деткий утренник, повязка через глаз и картонная сабля.

Пират это не настоящий дурно пахнущий и короткоживущий человек, а что-то воздушное.

При всех злодействах (которые в детских книжках превращаются не в злодейства, а в неудобства для положительных героев) народ им забавляется. Он такой трикстер… Карлсон, только с ножом. Дело-то житейское.

Недаром любые группы легко одетых людей в сандалиях, если у них в руках есть автоматы Калашникова, зовут «бармалеями».

Среди них – настоящие пираты.

Вообще, феномен Чуковского очень интересен. Это слава, пришедшая не за то, на что он положил многие годы (А когда-то он был самый модный до революции литературный критик, причём всей литературы вообще, это он дал Маяковскому жёлтую кофту, он получил Ленинскую премию за статьи про Некрасова, а не за детские стихи), но мироздание распорядилось так, что обычный человек вспоминает при его упоминании только Айболита, Бибигона и Бармалея2.

Крокодил и Бармалей – две неразрывные сущности. На всякого Бармалея есть крокодил, и наоборот. Не знаю, кто кажется приятнее обывателю.

Бармалей – трикстер. Вот, кажется, его прижали, вот он сидит внутри крокодила и понемногу переваривается, ан нет, вдруг его выпускают, и он едет в Ленинград работать пекарем.

Он постоянно умирает и воскресает, как анти-Спаситель.

В 1942 году Чуковский напечатал свою военную сказку, где спаситель Петрограда Ваня Васильчиков ловит Бармалея, а потом его расстреливают. Бармалея, в смысле, что случилось с Ваней Васильчиковым – непонятно, у нас в Отечестве всякое бывает.

Сказка-поэма, признаться, неважная. Да и товарищу Сталину не понравилась, её выкинули из сборника стихов через год, а потом долго не печатали.

Всё оттого, что Чуковский тут был искренен, но наивен. Стиля времени он не понимал, оттого в расстрелянном Бармалее и такие рифмы:

Но люди, много говоря об обстоятельствах, норовят мало говорить о словах и стихах.

То есть о ритмике, звукоподражании, шуме и детской ярости, палаче и смехе внутри поэтической строки.

Под стихи Чуковского хорошо прыгать.

Под них можно кричать, их можно бормотать, в них есть неумолкнувший звук, вдох-выдох.