ДЕНЬ АЛЬПИНИСТА

В чужбине свято наблюдаю
Родной обычай старины:
На волю птичку выпускаю
При светлом празднике весны.

Александр Пушкин

Когда Раевский шёл с женой к дачному посёлку от станции, то вдруг началась метель. Они попали в метель из опавших листьев. Ветер бросал листья в лицо, крутил вокруг, и чужие дачи от этого казались праздничными и ненастоящими, как городок внутри волшебного шара.

Жена предложила опоздать, потому что ненавидела совместные дни рождения, где крутят кино из воспоминаний о прошлом, и все произносят типовые пожелания имениннику.

«Всё это лучше сказать за столом, а не в камеру, — говорила она. — Не люблю этот корпоративный стандарт. В офисе это делают для того, чтобы не отставать от коллег, не злить начальство, но здесь-то — за свои деньги, бескорыстно».

Они действительно опоздали, а потом опоздали ещё. Раевский долго фотографировал жену на фоне листвы, а затем — в кленовом венке. Снимки выходили неудачные, а в кадр всё время лезли дачники.

Но, как ни опаздывай на чужой день рождения, всё равно придёшь слишком рано. Как раз в тот момент, когда они, пробравшись через узкую калитку, поднялись на веранду, обнаружилось, что все смотрят на огромном экране бесконечную вереницу старых фотографий.

Раевские присоединились к этому групповому сексу с прошлым. На экране чередовались именинник на вершине горы, его брат-близнец там же, их родители, не известные Раевскому родственники, благообразные старушки — эти с каждым новым семейным снимком по очереди исчезали. Да и остальные, что и говорить, не молодели. Раевский с удивлением обнаружил и себя на дачном экране: вот он на горном склоне, забивающий крюк, со зверским лицом, явно позирующий кому-то. На старых снимках, особенно, когда они увеличены в полстены, сразу становятся видны дефекты съёмки, какие-то царапины и пятна. Здесь они были старательно подчищены, как и красные глаза вурдалаков на тех застольных фотографиях, что делали их родители. Было видно, что к празднику долго готовились.

На дачной веранде под гитарный перебор из динамика прошлое тасовалось, как колода карт.

Раевский давно заметил одну странность — на всех групповых фотографиях есть один человек, которого никто не может вспомнить. Кто-то обязательно говорит: «По-моему, это Сашина девушка». — «Нет, — отвечают ему, — Саша тогда был с Ниной». «С Ниной? Точно с Ниной?!» «Никогда он со мной не был!»

Вот и сейчас откуда-то сзади Раевского раздался голос: «Папа всегда делает слайд с этой девушкой, потому что она миленькая». На минуту показ остановился, и все принялись ломать голову, кто это там, слева от торта и справа от салата.

Воспользовавшись этим, Раевский подарил подарок и перемигнулся с Перфильевым, который давно делал ему знаки и тыкал пальцем в сторону сада. И точно, в саду оказалось куда лучше: там, в свете костра, уже сидели два их приятеля, и тонко позванивало алкогольное стекло.

Перфильев первым пожаловался, что очень утомился от самого процесса просмотра. Пусть это прошлое как-нибудь само перемагнитится, сгорит, истлеет, ничего этого не нужно. Никому. Жена Раевского что-то возразила на это, но вино уже делало своё дело. Раевский перестал слушать и стал глядеть в чёрное осеннее небо.

— А скажи, друг, ты тоже не можешь вспомнить всех на старых фото? — спросил он вдруг приятеля.

— Да я вообще никого не помню! Это ведь такой спорт, вроде судоку. Я бы основал стартап — нанимать человека, который входит в кадр одноклассников или однокурсников на их встречах, а потом все недоумевают, кто это.

Раевский подумал, что сейчас технологии позволяют и вовсе впечатывать себя в любой снимок. Главным свидетельством путешествия за границу наших родителей были их фотографии на фоне Эйфелевой башни. Да и наши поездки ничем не лучше по своим итогам. Можно никуда не ездить, не нужно даже потом встречаться. Два-три твоих изображения в понятном иностранном пейзаже, брошенные в Сеть, и друзья уже знают, что у тебя всё нормально.

То есть, как у всех.

Фотография — это ведь не справка, о том, что ты ездил, это именно цель поездки.

Утром Раевский, забавы ради, выпросил у именинника файл с его запечатлёнными родственниками. Дома он прогнал снимки через фильтр распознавания, и действительно, на половине изображений обнаружилась одна и та же девушка. Она правда была миленькая, но странным оказалось то, что она не старела от снимка к снимку. Раевский обнаружил её даже на чёрно-белой фотографии «Привет, целинники», где толпа молодёжи в ватниках стояла у смешного пузатого грузовика. Потом девушка обнаружилась на первомайской демонстрации, где происходило какое-то безумное шествие физкультурников в белых трусах и майках. Действительно миленькая, спору не было.

Ничего мистического Раевский тут не видел: дети часто бывают копиями родителей, и, возможно, Раевскому улыбались три поколения одной семьи.

Жена, впрочем, обиделась, когда он, вместо того, чтобы ехать к её маме, стал экспериментировать уже со своими файлами.

И тут Раевский насторожился: у него обнаружился такой же персонаж, только свой. Он был на всяком общем фото, как гость на свадьбе, про которого никто не может понять, со стороны жениха он, или со стороны невесты. На свадьбе Раевских, кстати, он тоже был, хороший парень, с виду крепкий, но не накачанный, не слишком высокий, но и не коротышка. Взгляд немного диковатый, но симпатичный. На школьных фотографиях он был ещё без галстука, просто в белой рубашке, а вот когда стоял во втором ряду группового снимка со студенческой конференции, то галстук у него уже был.

Надо сказать, что Раевский очень утомился, рассматривая эти лица, будто весь день колол дрова. Разумеется, никто из тех, кому он написал, не помнил этого человека. Но теперь Раевский уже не мог отвязаться от своих поисков. Ещё больше он напрягся, когда увидел, что на дачном снимке, где жена пинала кленовые листья, из-за её спины выглядывает это знакомое лицо. Он попросил жену разрешения залезть в её архив.

Она посмотрела на него с некоторым ужасом человека, обнаружившего, что живёт с сумасшедшим, но дала пароль от сетевого хранилища. Удивительным образом, этот парень не присутствовал там — нигде, ни на одном снимке, даже на свадебных нелепых фото, там, где он был у самого Раевского. Однако тут со снимка на снимок кочевала симпатичная брюнетка — ровно та же, только с разными причёсками.

Был прекрасный солнечный день. Комнату заливало жёлтым радостным светом, а Раевский сидел перед фотографиями, как проигравшийся в казино злодей перед веером карт. Он вдруг подумал, что пока твоё изображение появляется на новых отпечатках, ты жив и действуешь. Сидишь за столами и лезешь в гору, плывёшь на байдарке и жаришь шашлыки.

Для этого немного нужно: вылететь из объектива, как старинное пернатое существо, о котором предупреждал фотограф, и приклеиться к чужому фото.

После обеда он пошёл к матери. Раевский давно обещал оцифровать её старые фотографии, ломкие и жёлтые, полные подруг в школьных платьях с комсомольскими значками. Имена этих девочек она уже не помнила сама, а записи на обороте стёрло время.

Чтобы не возиться с этим самому, он спустился вниз, в подвал её дома. Подвал делили фотосалон, салон красоты и багетная мастерская. На стенах были гигантские фотографии гор, цепочкой редких бусинок ползли по склону альпинисты, и у него защемило сердце от старых воспоминаний.

— Не надо вам этого, — сказал печальный человек за стойкой.

— Что? — Раевский не понял и решил, что ослышался.

— Не надо вам этого, многие знания, многие печали. Напрасно вы это задумали.

— Вы это мне?

— Ну, разумеется. Я всё сделаю, но вы больше не ищите ничего. Только устанете. Вы ведь устаёте от этого, да?

Раевский покорно кивнул.

— Старые фотографии не предназначены для того, чтобы смотреть на них много и долго. Они связь времён, место им в альбомах, что покоятся в шкафах и столах. Что вам за дело до стражей прошлого? Своих ангелов не тащат на люди. Не надо лезть в эту историю: разрушите тонкую связь, и сами будете не рады.

Раевский посмотрел на стойку. Там, на планке с именем приёмщика было написано: «Птичка». Дальше шли какие-то бессмысленные инициалы, не видные за краем пластикового окошка.

Он забрал снимки и вышел.

За ним гулко хлопнула железная дверь.