ДЕНЬ МЕЛИОРАТОРА

Мели, оратор на эту тему: мелиорация и все рацеи, и солдат с рацией.

Павел Улитин. Ксенофоб

Я был этих академических дачах и даже разглядывал знаменитого академика через кусты смородины.

За вечерним чаем его долго расспрашивали о жизни — одни умно, другие не очень умно.

Мне рассказывали про этого старика разное, но академик мне нравился. Я, к несчастью, не испытывал трепета, не склонен был к особому почитанию публичных людей, и, задавая вопрос кому бы то ни было, не дрожал от восторга.

Но чем-то веяло от этого академика архаическим. Он был похож на путешественников прошлого, что возвращаются из азиатских пустынь с коллекцией бабочек в красивых деревянных рамках.

Я задумался о том, что спросил бы у него.

Пожалуй, я стал бы говорить с ним о кризисе научного мировоззрения — ровно о том, что меня занимало последние несколько лет. О том, как наука с её методами медленно отступает прочь, а на смену ей приходит мистика. Не кончится ли то, что называется «научным мировоззрением»? Вот вопрос.

Но Господь миловал меня, и очередь не дошла.

Как только мне закричали в спину, что баня готова, я побрёл прочь от чужой освещённой веранды.

— Только я тебя умоляю, Вова, не спорь с моими соседями, — сказал Гамулин. — Что бы они ни говорили, не спорь. Я, как дом здесь купил, сначала ввязывался во всякие разговоры, да ничем хорошим это не кончилось. Учёные люди — они такие, так вывернут, что мало того, что в дураках окажешься, так ещё потом два дня землю щупаешь — на ней ли стоишь или в космосе летаешь.

— Да что мне спорить, я сумасшедших люблю, — отвечал Раевский, задумчиво глядя через стакан на свет. «Нет, не буду мыть», — решил он расслабленно.

Над дачным посёлком дрожало летнее марево лени и неспешности.

Торопиться было некуда — никто не ездил отсюда на службу. Место оказалось отдалённым и уединённым — не для тех академиков, которых вождь то и дело вызывал в Кремль и тогда – встань передо мной, как лист перед травой и как можно быстрее. Тут заехал раз, так и сиди неделю. А что живут в этом месте люди образованные, всё равновидно сразу — на первом же домя вся крыша состояла из солнечных батарей. Правда, батареи загадили птицы до полной белизны.

Гамулин поселился здесь давно и сперва хвастался, что живёт в посёлке академиков, но потом как-то поутих.

Говорил он так:

— Ты понимаешь, они ведь не сумасшедшие. Просто у каждого свои тараканы в голове. Я так думаю: у учёного человека со временем мозги раскручиваются, да так, что на пенсии никак не могут остановиться. Вот сидит человек уже лет десять на даче, а в голове — беспокойство. Поэтому они ходят друг к другу, ну и ко мне тоже. Я ведь благодарный слушатель — не спорю.

— Что, американцы не были на Луне?

— Да нет, кажется — были. Они с этим, по крайней мере, не спорили. Но один вот верит в мировой заговор, вернее в то, что ему должны отомстить за генетические эксперименты.

— А кто мстить-то должен? Американская военщина? Гринпис?

— Да нет, подопытные обезьяны. Детей своих в зоопарк не пускал, скандал устроил, как мне рассказывали. А с виду — нормальный, так что я и не верю в эти сплетни. Мы с ним даже яблочный самогон вместе производим. Видел бы ты, какое у него фантастическое оборудование…

А вот другой сосед любит про тайну воды и её информационную память завернуть. Фокусы всякие показывает. Его ты сегодня услышишь.

— Это какой сосед? Тот, про которого ты рассказывал, мелиоратор?

— Ну. Только он не просто мелиоратор. Мелиоратор с большой буквы «М». Да что там — он ведь повелитель воды. При этом, скажу тебе, у нас места странные — с одной стороны осушенные торфяники, с другой стороны песок и сосновые рощи. Я как стал наново строиться, сосед пришёл ко мне, ткнул пальцем — тут, говорит, скважину делай, а вот тут по контуру нужно дренаж, иначе фундамент поплывёт. Мне работяги говорят — ничего не поплывёт, у нас всё схвачено, не боись. На следующий год повело, вся работа к чёрту. После я уж не спорил — из скважины вода идёт, что твой хрусталь. Видно, этот мелиоратор на родник какой-то подгадал.

Когда начало смеркаться, действительно пришёл сосед. Это был невысокий человек — типичный дачник в ковбойке.

«Удивительно, — подумал про себя Раевский. — Откуда они берут эти рубашки. Наверное, у них есть какой-то тайный склад этих ковбоек для учёных, заготовленный ещё в СССР на случай ядерной войны».

Прочие его страхи не оправдались — Раевский ожидал, что разговор обязательно закрутится вокруг памяти воды и этих дурацких трёхлитровых банок, в одну из которых после просмотра телевизионных откровений граждане матерились, а в другую кричали, как заведённые, «люблю-люблю-люблю».

Но ничего этого не было.

Мелиоратор оказался весельчаком, и вместо ожидаемых безумств поведал пару забавных историй о повороте северных рек, которому, как оказалось, он по мере сил противодействовал.

Чуть позже на огонёк зашёл сосед с другой стороны — зоолог, работавший в Сухумском заповеднике.

Раевский ожидал очередной бесовщины, например, рассказа о скрещенивании человека с обезьяной. У него была своя история с Сухумским питомником, которую он не любил вспоминать. Но нет — зоолог рассказал несколько цветистых восточных легенд об обезьянах и одну геологическую — об их королеве, которая живёт в жерле вулкана. Кончалась история фразой, похожей на пророчество Нострадамуса: «Прекрасная огненная обезьяна рождает новые острова — вода и огонь соединяются».

— Без воды — никуда, — поддакнул Мелиоратор.

«Милые люди, — подумал Раевский. — Напрасно Гамулин так над ними глумится».

Утром он проснулся рано и пошёл прогуляться.

Голова звенела от выпитого —не похмелье, а именно лёгкая пустота в голове.

Раевский искупался в озере, боязливо посматривая на оставленную одежду. Был у него как-то неприятный случай — точно так же рано он решил искупаться близ чужой дачи. Разделся догола, а когда вылез из воды, увидел, как собака хозяйки уносится по тропинке, держа в зубах его штаны с трусами. Так он и бежал голым по спящему посёлку.

Но тут собак не было. Раевский высох на утреннем ласковом ветерке и отправился обратно.

На опушке леса, там, где сосны переходили в смешанный сорный лес, он увидел грибника. Тот задумчиво смотрел в пустое небо без единого облачка, и его кривоногая фигура с небольшой корзинкой не двигалась.

Раевский помахал ему рукой, но грибник не ответил.

Что-то странное ощущалось в грибнике, но непонятно что.

Раевский посмотрел на человека с лукошком.

Какие, к чёрту грибы, не сезон.

Вот кто настоящий сумасшедший — но отчего учёному на пенсии не ходить с лукошком. Да хоть с дамской сумочкой — может там, под нечистой тряпицей, у него тетрадка с формулами. Нет, у учёных право на тараканов в голове, это ведь естественно.

Раевский уже прошёл стадию презрения к паранауке. Он давно понял, что даже хорошие учёные, состоявшиеся в своей специальности, вдруг начинают говорить смешные вещи: физик, занявшись политическими построениями; математик, кинувшийся в историю, или географ, превратившийся в философа. Раевский раз и навсегда вывел для себя правило — человек, мудрый в чём-то одном, просто мудр в чём-то одном. Ни на что большее это не распространяется, но и не отменяет гениальности.

Поэтому он теперь не презирал безумные идеи, а относился к старикам, что их проповедуют, как к забавным детям. Чужим детям, разумеется.

Он послонялся по участку, объел тишком полгрядки земляники и вдруг снова увидел грибника. Тот стоял у забора и смотрел мимо него — на соседский участок.

Там, у невысокого штакетника, торчал зоолог, будто загипнотизированный взглядом пришельца.

В этот момент фигура с лукошком засунула руку под грязную тряпку и вытащила трубочку, похожую на флейту. Раевский увидел, что рука с флейтой как-то удивительно волосата, но грибник уже приложил трубку к губам и дунул.

Сосед-зоолог схватился за горло, взмахнул руками и повис на штакетнике.

Раевский метнулся к нему и увидел на коже зоолога крохотную иголку, похожую на шип какого-то растения.

Грибник пропал, будто его сдуло тем самым ласковым утренним ветерком.

Раевский грохнул кулаками сперва в окно Гамулина, а потом и в дверь Мелиоратора.

— Эй, у вас с соседом беда!

Гамулин вскочил на удивление быстро и заорал ещё громче:

— Степанычу плохо!

Все вместе они окружили тело, висящее в нелепой позе на заборе.

— Сейчас я скорую… — и Гамулин полез в карман за телефоном. Но тут же сам осёкся:

— Да эта скорая сюда два часа ехать будет.

Меж тем Мелиоратор провёл ладонью по лицу дачника.

— Умер Степаныч. Практически умер, да.

Раевский тупо посмотрел на него.

— И что теперь?

— Оживлять будем, — Мелиоратор сказал это угрюмо, но без печали, как человек, которому вдруг выпало внеурочное дежурство или утомительная уборка за нечистоплотными гостями. — Вода всё смоет.

Раевский сглотнул.

— Только беда в том, что у меня мёртвой воды нет. Живая есть, а мёртвой нет.

— А без мёртвой нельзя?

— Никак нельзя. Тут всё по науке нужно делать. Без мёртвой неизвестно что получится. Он ведь не совсем мёртвый сейчас, оживишь его — и будет тебе такой потусторонний человек, что мало не покажется. Ты, соседушко, возьми гостя своего и езжай на торфяник к стоячей воде, что я тебе показывал, а я тут пока делом займусь.

Они вернулись через час, и этот час Раевский пребывал в каком-то мороке.

Набирая канистру, он незаметно потрогал землю.

Земля была честной и твёрдой, Раевскому всё это не снилось, и он не парил в выдуманном космосе снов. Но вот вода была страшной и вязкой, как масло.

Мелиоратор принял от него пластиковую ёмкость и, быстро подойдя к зоологу Степанычу, тщательно облил его тело водой.

Раевский почувствовал, что воздух вокруг на секунду загустел.

Дышать стало вмиг тяжело, будто вата забила горло и нос.

Это была мистика, которую Раевский так ненавидел, но он действительно почувствовал, как пришла смерть. Без косы и балахона, незримая, похожая на туман.

— А вот теперь хорошо.

И Мелиоратор достал из кармана банку с пульверизатором удивительно прозаического вида.

«Очень похоже на средство для мытья окон», — машинально отметил Раевский.

— Ну да, — заметил мелиоратор, перехватив его взгляд. — У меня другой ёмкости не было. А тут ещё пульверизатор есть — красота. Удобно. — и он начал опрыскивать тело, лежащее перед ним. Сейчас он был похож на хозяйку, что брызгает водой на бельё, приготовляясь к глажке.

Тело выгнулось, и по нему прошла дрожь.

Зоолог зашевелил губами.

— Ишь, так матерится, а ещё учёный человек, — удивился Гамулин. — Живой был, не позволял себе такого.

…Они сели на крылечко, и Гамулин достал сигареты.

«Вот чёрт, я ведь бросил год назад», — сообразил Раевский, уже набрав в лёгкие горький дым.

— А ты делал опыт с банками? Только честно, — спросил он.

Гамулин посмотрел на него с тоской.

— Если честно… Делал. Ну, орал гадости в одну банку. Но это всё глупости, я просто банку забыл помыть. Это случайность.

— А что это шумит? — о произошедшем Раевскому говорить не хотелось.

— Трасса шумит, — ответил Гамулин. — Мы вчера другой дорогой приехали, а вот за лесом теперь федеральная трасса — шесть полос. Дрянь дело, пропала земля… Но я всё равно отсюда не уеду. Тут прикольно, учёные люди вокруг. Рассказывают интересное, а что ещё на пенсии нужно? Вот радио — простая вещь, а сколько вокруг него наворочено…